Утром нас внесли в списки солдат, ожидающих отправки до военного аэродрома в Моздоке. Пассажирская платформа заполнялась свежеиспечёнными новобранцами, как будто специально взятыми из сатирического журнала "Крокодил". Их сгорбленные немного мешковатые фигуры, наслаиваясь друг на друга, создавали подобие единого организма, этого Змея Горыныча о трёхстах головах с хвостом до самого конца железнодорожного состава. Между шпал проглядывала не затронутая засухой трава. Жизнь пробивалась даже там, где её в принципе не должно быть. Также и люди, тянулись, словно эти ростки, к лучам величавого светила, подставляя лица лучам подёрнутого дымкой солнца. По небу плыли большие серые облака, и, выстраиваясь в вереницу любопытных фигур, словно, зазывали сказочного змея на воздушные, очень удобные апартаменты. И хотя ветер вёл себя мирно - лишь изредка касался перрона, задевая обрывки бумаг и пустые пластиковые бутылки, в вышине он ловко перегруппировывал облака, а значит, был дюже силён. И не ровен час, мог принести непогоду.
Мы устроились на каких-то ящиках. Сергей закурил.
- Война - это не дуэль и не фехтование. Ты никогда не можешь быть уверен, чья пуля сразила в атаке врага, кто ответственен за труп, на который ты напоролся и, отступая, стрелял. Конечно, если только ты не снайпер, он всегда видит, как падает жертва.
− Давай лучше поговорим о чём-то другом
− Ты летал когда-нибудь на вертолётах? - сменил он резко тематику, затягиваясь едким дымом. И поскольку, я курил редко - обычно по праздникам - с отвращением перенёс лицо в сторону.
- Не приходилось, − вытолкнул я из себя, не желая надышаться этой отравой, но старший сержант решил устроить мне пытку - дышал дымом прямо как этот... Я вспомнил недавнее сравнение с солдатами и раздосадовано выпалил: − Змей Горыныч...
− Это я? - старшой смерил меня взглядом уличного торговца и, решив, что с меня нечего брать, успокоился. - Лейтенант говорил, что полёты божественны.
Я машинально нащупал нагрудный серебряный крестик.
- Не вижу в этом никакой святости.
- Ты верующий? - удивился Сергей.
- А что?
- Сам знаешь - не на курорт едем. Всякое может случиться. В Миллерово тебя шпыняли, в Волгограде тоже косились - потому что пошёл на рожён и нажил себе уйму врагов. Но каких как ты − тихарей в Чечне побаиваются - кто тебя знает, возьмёшь и стрельнешь в кого из своих.
− Но у меня нет здесь врагов.
− Ничего, скоро обзаведёшься. Стрелять то умеешь?
- Не очень, - признался я, жмурясь от солнечных лучей.
- Вообще-то я не просто так спросил насчёт веры. Считается, что таких людей тяжелее сломить. Они могут вытерпеть больше невзгод, но вот стрелять по живым мишеням, зачастую, отказываются.
− А я и не хочу никого убивать. Меня сюда сослали за прегрешения прошлого. Сам я не рвался в Чечню.
- Сюда редко кто рвётся, браток. В основном, чтобы запастись деньжатами к увольнению или вернуться героем.
- Или же контуженым пряником с одной извилиной в голове. До сих пор не могу забыть товарища, который вернулся раньше срока и ходил, как пришибленный по двору.
− Ну, ничего, вернёшься из армии, он к тому времени отойдёт. Главное, не привязывай себя мыслями к этому гаврику - а то и сам превратишься в него.
Порывистые гудки встряхнули Сергея. Он сунул мне свой вещмешок и направился к военным грузовикам. Один из водителей подошёл к солдатам, которые теснились около кузова и что-то горячо обсуждали, искренне удивился:
- Как вас тут много!
- На подходе ещё одна группа, - объявил майор из толпы.
- И как будем решать?
- Значит так, слушай и запоминай...
Водитель, недовольно ворча, слушал пояснения майора. Сытое, лоснящееся лицо офицера выглядело одутловатым и глупым.
- Ну что ж, - скрипнул зубами майор, оглядев солдат и посовещавшись с водителем, - придётся топать пешком до Моздока. Путь не близкий, так что советую основательно подкрепиться. На все про всё у вас пятнадцать минут. Время пошло, - объявил он сиплым баском и постучал пальцем по стёклышку наручных часов.
В указанное время офицерский корпус занял машины. Солдаты выстроились в неровную колонну. Автомобили обогнули станцию и показались только у переезда, к которому колонна вышла напрямик, через железнодорожные пути. Мы выбрались к грунтовой дороге, волнистой линией разрезающей душные степные просторы. Два военных грузовика с воем и скрежетом взобрались на сопки, затянутые пожухлой травой. Они неспешно проехали мимо нас, поднимая жёлтую пыль. Предстоял долгий и томительный переход.
Чтобы избавиться от тупой скуки я решил помечтать, представляя, как буду примером для своих сослуживцев, с гордостью выполнять поставленные командиром задачи, несмотря на голод и на физические недомогания. Возникал резонный вопрос: "Зачем эта жертвенность? Не лучше ли, тянуть лямку невзгод наравне с остальными?". Я пристально посмотрел на людей, идущих рядом. Они были вспотевшие и измученные, окутанные с ног до головы въедливой пылью. Согнувшись под тяжестью вещмешков и скатанных бушлатов, солдаты шли молча, едва волоча ноги. Лишь изредка, кто-нибудь пытался завести разговор с соседом. В ответ слышались грубые отговорки. Люди, не выспавшиеся в поезде, томились от зноя, усталости, жажды. "Ну вот и ты шагаешь на равнее с остальными, хотя после полугода службы получил младшего сержанта. Тебя даже хотели сделать командиром отделения, но ты отказался, чтобы не отличаться от сверстников. А теперь что, захотелось вдруг выделиться? Взвалить на плечи больше других? Похоже, слова отца накануне отправки для тебя − пустой звук". После учебки в Волгограде я каждый день думал о матери и отце, о его родителях и том, что они не хотели, чтобы меня забирали служить вдали от дома. "Ты слишком слабый" - заверяли они, а я храбрился и принимал надменный напыщенный вид. Зачем? Быть может, после разговора с отцом я получил дополнительные силы и уверенность. Его наставления были близки и понятны, но они не особо согласовывались с тем, с чем я столкнулся за время службы. Учебная танковая часть обернулась кошмаром. Каждый день казался проведённым в аду. Не зря на месте части во время Великой Отечественной войны находился лагерь для военнопленных. Что-то незримое, но пагубное и, возможно, даже заразное осталось. Я ощущал это всеми фибрами души, но боялся в этом признаться. Лишь в Волгограде почувствовал себя не заключённым, а солдатом - тем, кем и должен, по сути, являться. Короткий срок службы у волжских берегов пролетел незаметно. Первые месяцы лета слились в одно целое, не дав толком разобраться с тем, что же я делаю - зачем выделяюсь и борюсь с несправедливостью. Складывалось ощущение, что всему виной гены. Мой прадедушка отбывал срок в Сибири. И я даже видел его, когда мне исполнилось чуть больше годика. Но, конечно, визита к прадеду я не запомнил, остались только воспоминания отца, дающие представления о том, как он боролся с давлением власти и несправедливостью со стороны завистливых более бедных соседей. Они то и написали на него треклятую жалобу. Ни за что прадеда отправили ссылку. А что если он знал, что меня ждёт непростая судьба, испытания, которые обязательно предстоит пройти с высоко поднятой головой? Если так, то и про Миллерово прадед мог знать, или хотя бы догадываться.
Эх, и угораздило оказаться здесь в разгар лета... Стоял август. Солнце освещало голые сучья кустов и низкие, прижатые к земле, деревья. От жары спасали лишь облака - большие и хмурые, они преследовали нас всю дорогу. Иногда начинало моросить, и тогда я подставлял лицо под чуть тёплые капли дождя. Это было фантастическое зрелище: полторы сотни ребят в расстёгнутых рубашках, в мешковатых брюках, запылённых сапогах, практически в полной боевой выкладке взбегали на очередной пригорок и подставляли лица дождю, жмурясь по-детски. Сам майор, полусонный, в лёгких армейских ботинках сидел в кузове грузовика. Многие шутили, что он вот-вот вывалится из машины. Слышался смех, удары сапог в строевом марше и очередная бравая песня, помогающая выжить при переходе.
Рядом со мной бодро шагал весёлый парень. Широкий ремень с позеленевшей исцарапанной бляхой туго опоясывал его торс. Глядя на него, я невольно подтянул свой, повисший на животе, ремень.
- Слушай, долго ещё до привала?
Солдат вместо ответа спросил:
- Ты родом откуда?
- Из Астрахани.
- А я с Ростова. Жаль, что ты не земляк, сдружились бы. Как звать то?
- Миша,- ответил я, заправляя на ходу портянку.
- Саша Щербатов, - отрекомендовался сосед.
Я рассказал ему о нашем рыбном крае, природе, старинных купеческих домах, о кремле и, конечно, о тех, кто это отражает в своём творчестве, то есть о писателях и поэтах. Саша заулыбался - видимо, ему нравились подобные истории. С любопытством посмотрев на меня, он спросил:
- Ты, наверное, пишешь стихи?
- Да, в основном, про любовь.
- Здорово! Я тут как раз ломал голову, чем разнообразить дембельский альбом. Поможешь?
- Хорошо. Будет привал, покажу.
Я оглядел растянувшуюся колонну. Головная машина с майором достигла палаточного лагеря. "Скоро и мы отдохнём" - рассудил я, морщась от песчаного ветра.
Сброшенный вещмешок Щербатова к моим ногам означал конец пути. Он отвинтил крышку помятой алюминиевой фляжки и сделал несколько последних глотков. Моя фляга тоже оказалась пустой. Пришлось пройтись по военным жилищам и разузнать насчёт воды. В одной из палаток на грязном тряпье мирно спали сержанты. Нарушать их сон не было смысла.
Вскоре выяснилось, что воду подвезут позже, на третьей машине, которая сломалась в пути.
- А пока занимайте очередь за консервами, их начнут раздавать прямо с машины, - распорядился майор и скрылся в офицерской палатке.