Казарма выглядела уютной - кремового цвета стены отливали тёплым домашним глянцем. Пол покрывал добротный линолеум. Кровати были аккуратно заправлены, подушки взбиты и имели напыщенный и горделивый вид важных особ. Залакированные тумбочки разве что не светились - собирая на себе несметное количество бликов, они, казалось, жадно ловили наши отражения. Как зачарованные, мы смотрели по сторонам, вбирая в себя лёгкий аромат лесных кореньев и трав - последнее, скорей всего, было вызвано некой долей зубной пасты, которую солдаты при уборке для аромата добавляли в воду. Телевизор в дальнем конце казармы окончательно завершал сходство помещения с просторной только что убранной квартирой.
За широкими окнами я разглядел высокий каменный забор. Перед ним расхаживал офицер и что-то торопливо записывал. Его присутствие, пусть и условное, напоминающее сцену из немого кино, немного успокаивало. Да и чистота пьянила и настраивала на расслабленное времяпровождение.
- Ну что, воины, с прибытием! - оглядел нас сурово "щёголь".
Рядом с ним остановились низкорослые срочники с тряпкой и веником. Их покорный и прибитый вид говорил о том, что подобные сегодняшнему смотры бывают не часто.
- Вы откуда - с учебки? Или с частей после первого года службы? Больше года кто-нибудь служил?
- Никак нет, - ответил Сидорчук.
"В принципе, он не ошибся. Насколько я знаю, самый старший у нас - Сергей Золотов". Но он не торопил говорить о себе.
- Понятно... Я - Ребров, - громко произнёс "щёголь". - В настоящее время все наши, включая ротного, на выезде. Что касается безопасности... За этим забором располагается село. По ночам оттуда ведётся неприцельный огонь. И чтобы кого-нибудь из вас случайно не ранило или, не дай бог, не убило, даже в туалет ходите пригнувшись. Курить в расположении запрещается, но если приспичит - дымите здесь, главное, бычки хорошенько тушите. Всем ясно?
- Так точно! - прокричали мы хором.
- Далее. Ваши никчёмные полгода службы по нашему неофициальному распорядку не засчитываются.
Ребров прошёл вдоль строя, брезгливо оглядывая каждого солдата. Остановившись около Сидорчука, он сурово спросил:
- Фамилия, воин?
- Рядовой Сидорчук!
- Почему на тебе хэбэ висит, словно чехол от танка?
- Виноват, товарищ сержант.
- Бегом в бытовку - ушивать. Дорогу спросишь у дневального.
- Рядовой Фурманов! - неожиданно бойко выкрикнул Слава, когда сержант поравнялся с ним.
- Отчего бледный, сынок? Болеешь чем?
- Никак нет! - отчеканил Фурманов.
- Хорошо...
- Рядовой Луков! - выпалил я, когда сержант смерил меня особо придирчивым взглядом. Почитай, отсканировал.
- Не сын случайно подполковника Александра Борисовича?
- Никак нет! - признался я, чуть помедлив.
- А, ведь похож - особенно в профиль... Несколько лет назад он возглавлял операцию по спасению разведчиков, попавших под шквальный огонь в Аргунском ущелье. С его помощью удалось спасти раненых и обмороженных бойцов. Но, к несчастью, сам он попал в плен к боевикам. Да не к кому-нибудь, а к "Трактористу" - бывшему командиру чеченских боевиков. Слыхал о таком?
- Он, если не ошибаюсь, работал в колхозе, - отозвался Золотов и, собрав на себе плеяду пытливых и удивлённых взглядов, продолжил, - получил известность за свои "подвиги" - в 1996-ом, когда казнил четверых пленных солдат. Казнь снимали на видео.
Ребров с интересом уставился на старшего сержанта. Заметив знаки отличия у него на плечах, посуровел.
- Сними это.
Золотов не шелохнулся.
- Смотри, какой "перец" выискался?!
Ребров ударил его под дых. Сергей скорчился от боли, но устоял. А через несколько секунд без единого возгласа выпрямился.
- Фамилия?
- Золотов!
Сержант одобрительно покачал головой.
- Далеко пойдёшь, "золотой".
В окно постучал встревоженный офицер. Ребров, тяжело выдохнув, рывком открыл ставни - они истошно прорыдали, впустив внутрь ещё больше света. Отчего казарма стала похожа на рай.
- Что тут у тебя?
- Веду разъяснительную беседу, товарищ старший лейтенант.
- Главное, не переусердствуй. Предоставь мне полный список вновь прибывших. Сразу после столовой их надо отправить в баньку смыть ту пылюгу, что к ним прицепилась в дороге. До построения управишься?
- Сделаем, товарищ...
- Выполняй.
Летёха снова уткнулся в тетрадь. Ребров приказал притихшим с тряпками солдатам закрыть окно и, привлекая к себе внимание, похлопал в ладоши.
- Итак, духи. Я остаюсь смотреть кино. Сообразите мне в столовой пожрать. Где и как - меня не интересует. И чтобы никакой каши, ясно?
Под хоровое "так точно" я понял, что нас с первых минут начали напрягать. И старший лейтенант этому никак не препятствовал.
- К тебе это не относится, - торопливо добавил Ребров, обращаясь к Золотову почти что по-свойски.
"Прозвучало с надеждой. Ели что, земляк в стороне не останется. Защитит!".
В столовой, размером с заводской цех, пахло подгоревшим молоком. На сдвинутых столах теснились солдатские котелки с кашей. Возле каждого из них стояла алюминиевая кружка с чаем, накрытая двумя кусочками хлеба. Никакого разнообразия не наблюдалось, всё было строго, доступно и на вид аппетитно.
- Что будем делать? - спросил я голодных товарищей.
- Как что? Стырим для Реброва хлеба, компота и...
- Зачем? - злился я, прекрасно понимая, что самое время дать достойный отпор - Золотов только что сдал свой экзамен. А мы что, получается, хуже? Давайте срочно на переэкзаменовку.
- Не выйдет, - возразили ребята, - он почти "дедушка". Сейчас улыбается, а к вечеру, наверняка устроит "качели". К тому же, "выездные" должны прибыть со дня на день. Им на смену нужные такие "перцы", как Золотов, а мы ему не чета. Всё что мы можем, так это загасить скопом Реброва.
- Э...не-е-т... Здесь не прокатывает показная сила. Недавно разведчики с пехотой грызлись. Теперь девять человек лежат в санчасти, один - в коме, - протараторил не то калмык, не то якут под скабрезные шуточки сослуживцев о том, что за Реброва "выездные" всех повесят вместо светильников за причинное место.
- Разговорчики! - прикрикнул младший сержант Борончук, который помог найти дорогу в столовую - путь к ней пролегал через десятки казарм и все были, как близнецы.
К единому мнению мы не пришли. Фурманов и трое ребят из Саратова - Гришин, Яковлев и Панин поддержали меня. Остальные же, похватав котелки, стали прятать их под рубашку. Золотов угрюмо молчал.
Борончук, не замечавший до этого корыстных действий роты, словно очнулся от спячки. Заметив неладное, он вывел наглецов из-за стола и наотмашь ударил невысокого юркого парнишку, похожего на сказочного лилипута. Тот, рухнув на пол, выронил котелок. Сержант объяснил ситуацию подоспевшему повару.
- Что с ними делать? - спросил Борончук.
- Я бы голодными оставил.
- У нас и так один там ушивает форму.
- Ну, значит, вчетвером будут урчать животами, - съязвил повар.
Младший сержант ухмыльнулся. Видимо, такая картина его позабавила. Окинув взглядом "вредителей", он скомандовал:
- Даю три минуты, чтобы проглотить свою порцию. Остальным - десять. Можете приступать.
Свою норму мне удалось одолеть наравне с перепуганными штрафниками. Сказывалось чувство голода. Прожевав остатки хлеба и запив их терпким чаем, я поднялся из-за стола.
- Луков, захвати пайку Сидорчука, пусть поест.
Когда выходили из столовой, я не удержался и взял вместе с Фурмановым с крайнего стола несколько кусочков хлеба для "портного". На обратном пути затянули строевую песню. Маршировали слаженно, не жалея сил. Первым шёл Борончук, следом: Золотов, Фурманов, ребята с Саратова, ещё несколько человек и я с котелком. На подъёме стал отставать - мне не хватало воздуха, в груди всё пылало и ныло. "Чёртова пневмония! Когда же мне станет легче?".
- Чудной ты, Луков, - признал Кажен, самый задиристый из казахов. Он шёл впереди и чуть прихрамывал. - С чего ты взял, что нас будут жалеть? Мы не выполнили приказ, теперь нам уснуть не дадут. Это ж Чечня.
- Ни вижу никакой разницы: Чечня или Казахстан, - пробормотал я, поправляя куски хлеба, норовившие выскочить из-под рубашки. Манипуляции не остались незамеченными.
- Для себя взял? - наклонился ко мне казах.
- Нет.
- Тогда, мож, угостишь? Я не наелся.
- Для Сидорчука прихватил.
- Да ты чё? Сдался тебе этот дохляк? - помрачнел казах, не попадая в ногу.
- А мне что, тебя жалеть? Если бы не вели себя в столовой, как дураки, нас бы Борончук на первый раз простил. Он, ведь, повязан с Ребровым. Зачем ему нас подставлять?
- Ты дурак, что ли? А ну дай котелок!
Я резко толкнул казаха.
- Ишь чего захотел! Тебе своего, с кем прилетел не жалко, а этого старого хрыча ублажить хочешь. Кто он тебе - отец родной? Он же с тебя сегодня шкуру и спустит.
- Посмотрим...
У входа в казарму Кажен подозвал своих дружков. Имея за спиной численное преимущество, он пошёл на рожон.
- Дальше тебе хода нет, - заявил он, преграждая дорогу. - Давай сюда кашу.
Меня охватила злость.
- А это видел? - заорал я и сунул в нос обидчику кулаком.
Удар получился приличный, сам от себя такого не ожидал, а задира - тем более. Его потревоженный нос залился румянцем.
- Так, в чём дело? - подоспел встревоженный дневальный.
- Я принёс паёк Сидорчуку, а эти хотели отобрать.
- Понял, - дневальный закатал рукава, обнажая на запястьях суровые татуировки. Кажен и его товарищи попятились. Мне не хотелось наблюдать за расправой. Я занырнул не пойманной рыбой в казарму. В дальнем углу Ребров смотрел телевизор, установленный на прикроватной тумбочке.
- Никак не врублюсь,- возмущался Ребров, восседавший на табурете, - во всех фильмах про чеченскую войну показывают тридцатилетних капитанов, сорокалетних майоров, да и рядовые возрастные. Нам что, внушают, что в Чечне гибнут вовсе не юнцы, а взрослые мужики, закалённые в боях?
Услышав мои шаги, сержант обернулся:
- Принёс? - небрежно поинтересовался он, разглядывая котелок.
- Это для Сидорчука. Борончук приказал.
- Не понял, - возмутился Ребров, - а мне?
- У казахов надо спросить. Это они подняли бучу в столовой и кроме этой каши ничего не досталось.
Стараясь не глядеть в лицо сержанта, я зашагал в сторону каптёрки. Меня одобрительно похлопал по плечу Славка Фурманов. Золотов крепко пожал руку, а Яковлев с Гришиным недоумённо смотрели на меня, как на обречённого. Последние, как мне тогда показалось, были совсем не далеки от истины.