Журавлев Олег Анатольевич : другие произведения.

Чп в роте

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фролов - главный герой. Ваганов - друг и земляк Шелудько - долговязый слабак Дронов - замкомвзвода Мишин - старшина роты Принципиальный и уверенный в себе курсант Фролов мог не идти служить в армию - беспроблемную и безбедную жизнь ему гарантировал отец. Парень не хотел отличаться от остальных друзей и лично пошел за повесткой в военкомат. Но оказалось, что в армейской среде принципиальность не в почете. Фролу противно было єпристраиваться к обстоятельствам", как это делал его друг Ваганов, не хотел становиться єчуханом", как Шелудько. Он хотел одного - честно и спокойно отслужить, отдать долг Родине. єСпокойно" не получилось. Взгляды курсанта Фролова на службу в корне подрывали армейские традиции, устои и правила учебного подразделения. И перевоспитывать его взялись замкомвзвода Дронов и старшина роты Мишин. Так как Фролов оказался не из робкого десятка, спортсмен, процесс перевоспитания принял неожиданный для сержантов поворот. И все должно было закончиться успешно - и сержантское звание Фролов получил, и завтра уезжать по распределению в другую часть. Но он забыл, что в армии єОдин в поле - не воин"...

  
  
  
  
  
  
  
   ЧП В РОТЕ
   Повесть
   В бане их уже ждали. Новенькая бледно-зеленая форма аккуратными стопками лежала на стеллаже посреди большого зала. Рядом высились горки чистого белья. В конце внушительного ряда серой кляксой темнели шерстяные портянки. Со скамьи поднялся полуголый солдат-банщик.
   -- Пополнение? Сколько человек?
   -- Пятнадцать, -- ответил сержант. -- Раздевайтесь. Одежду и вещи в шкафы. С собой взять мыло, мочалку... У кого их нет -- выбирайте в ящике.
   На полу стоял деревянный ящик. Кто-то ради любопытства заглянул в него.
   -- Дома я таким мылом даже руки не мыл.
   -- А здесь придется пользоваться, -- отозвался сержант. -- Ну, что стоим?
   Команда возымела свое действие, и призывники заспешили снимать свои гражданские рубища. Застенчиво прикрываясь, они побыстрее проскакивали открытое пространство раздевалки и за дверью ныряли в густые клубы пара. Через минуту оттуда послышались смех, крики, обрывки шуток.
   -- Как пополнение? -- спросил банщик сержанта.
   -- В службе видно будет...
   У него не было настроения. Неделю назад на разводе командир полка объявил приказ: старшему сержанту Мишину Александру Ивановичу, старшине пятой учебной роты, за успехи в боевой и политической подготовке предоставить краткосрочный отпуск на девять суток. Ротный пообещал через день-два его отпустить, но тогда что-то помешало, а сегодня утром сказал: "Пока не примешь молодое пополнение, отпуска не будет". Эх, и парадку подготовил, и шинелку начистил -- стала пушистой, как шуба, и подарки родным купил. Теперь жди неизвестно сколько из-за этой "зелени". Их бы вполне могли принять другие сержанты. Вот хотя бы Дронов. Грамотный замкомвзвод. Но ротный, видимо, решил перестраховаться, -- с Мишина, мол, спрос больше, вот и пусть пашет. Что ж, с начальством не спорят. Обидно только, что вот так, всю радость отпуска портят.
  

- 2 -

   Дверь открылась, и в раздевалку из душевой ввалились розовокожие парни. Пар клубами поднимался к потолку с их разгоряченных тел.
   -- Вытирайтесь и получайте белье! -- скомандовал Мишин. -- Кто получил белье, подходи за формой.
   Парни с интересом и любопытством надевали белье, примеряли хэбэ. Смеялись.
   -- Мне маленькое.
   Перед сержантом стоял солдат, придерживая кальсоны.
   -- Не застегиваются, -- виновато проговорил тот.
   -- Одевай, что есть, -- недовольно прикрикнул Мишин. -- В роте найдем подходящее...
   Вскоре все были переодеты. С удивлением рассматривали друг друга: одинаковые прически и одинаковое выражение глаз -- радостное и вместе с тем растерянное.
   -- Становись! -- скомандовал сержант, и через минуту строй двинулся в казарму. Морозный воздух далеко разносил нестройный топот пятнадцати пар ног, обутых в новенькие кирзачи.
   ...Команда "Подъем!" прозвучала как всегда некстати.
   Курсанты, прибывшие несколькими днями раньше, уже одевались и поглядывали на вчерашнее пополнение. Те сонно копались в своем неумело сложенном на табуретах обмундировании, не могли попасть ногами в брюки, толкались, ссорились.
   -- А ну побыстрее! Что тут вошкаетесь! -- прогремел совсем рядом голос старшего сержанта Мишина, и дело сразу пошло веселее. Пальцы быстро забегали по пуговицам. По полу застучали заскорузло-новые сапоги, не желая почему-то налезать на ноги.
   -- Да кто же так портянки мотает? -- поучал Мишин курсанта. -- Вот так надо. И побыстрее одевайтесь. Завтра будем тренироваться выполнять команду за сорок пять секунд.
   -- Ого! А если не успеем?
   -- Разговоры! Становись! Все в строю? -- спросил он у замкомвзводов.
   -- У меня одного нет, -- подал голос сержант Дронов. -- Фролова.

- 3 -

   -- Да вон он, товарищ старший сержант, спит, -- сказали из строя.
   В постели мирно лежал Фролов.
   -- Ты что, зеленый, очумел? Команды не слышишь? -- коршуном набросился Дронов на растерявшегося спросонья курсанта.
   -- Да тихо ты, Дронов, -- урезонил друга старшина. -- Это же старый знакомый, который не любит солдатского мыла и не влезает в хэбэ. Так твоя фамилия Фролов?
   -- Так точно, -- уставившись на сержанта, прогудел тот.
   -- Что ж, запомнил. А сейчас даю тебе минуту на одевание. Не уложишься -- пеняй на себя. Время пошло.
   Проговорил он это тихо, спокойно, но от этого Фролову стало не по себе, и он трясущимися руками бросился натягивать на себя куртку, брюки. Портянки он кинул на голенища сапог и попытался просунуть ногу...
   -- Время! -- гаркнул сержант, и подчиненный поскакал лягушкой, переворачивая табуретки.
   -- Становись! Равняйсь! Смирно! Напра-во!
   Рота пошла на зарядку.
   -- Ну ты даешь, Фрол. Я тебя толкал, толкал утром, а ты спишь, как слон, и ничего не слышишь.
   Фролов посмотрел на шептавшего. Это был Ваганов Серега. Познакомились они на призывном, и оказалось, что жили-то на соседних улицах, ходили в соседние школы, может быть, даже и дрались друг с другом. Кто его знает, что было там, на гражданке. Теперь жизнь за высоким забором. Эта граница железобетонно отделяет ту, вчерашнюю беззаботную жизнь от сегодняшней суровой тяжелой, но такой необходимой и важной.
   Фрола сейчас больше волновали не желавшие налезать на ноги сапоги.
   -- Давай, давай! -- тянул за собой друга Ваганов. -- Сейчас сержанты увидят -- дадут тебе жизни.
   -- Не могу больше. Ноги болят.
   -- Почему отстали? -- загремел голос старшины.

- 4 -

   Удивительно, подумал Фрол, как паровоз: услышишь -- в дрожь бросает.
   -- Так в чем дело?
   -- Ноги... Давит... -- только и смог выжать из себя Фролов.
   -- Что, сапоги малы? Как же ты их в бане мерял?
   -- Так нормальные были...
   -- А за ночь ноги выросли.
   -- Вечером надевал на тонкие носки. А сейчас на портянки...
   -- Ага, ясно. Ладно. Давай в роту. Сегодня заменим.
   Сапоги, не желавшие налезать на ноги, теперь словно приросли к ним. Каждое усилие снять их отдавалось резкой болью во всем теле.
   -- Эй, -- позвал он дневального, подметавшего пол. -- Иди сюда. Сапоги помоги снять.
   -- А у тебя что, рук нет? Я убираюсь.
   -- Эй, зеленый, мать твою так, ты что, не понял? -- крикнул Фрол.
   -- А сам-то какой -- синий, что ли? -- огрызнулся тот, но подошел.
   -- Тяни.
   Дневальный ухватился за сапог, покрепче уперся ногами и дернул.
   -- Да ты что, сдурел?
   Оба сидели на полу. Дневальный отложил в сторону снятый сапог. Фрол с удовольствием шевелил пальцами.
   -- Уф! -- с наслаждением простонал он и протянул вторую ногу.
   До прихода роты с зарядки Фролов успел и койку заправить, и прикорнул минут десять возле батареи. И когда курсанты прибежали с зарядки взмыленные, возбужденные и с не меньшей прытью стали носиться по казарме, наматывая круги от бытовки до умывальника, от расположения до туалета и обратно, Фрол чинно сидел в Ленинской комнате и листал "Огонек". Именно листал, так как голова его была занята совершенно иным...

- 5 -

   Узнав, что их везут в учебку, Фрол расстроился, По рассказам друзей-дембелей он знал, что там спуску никому не дают. Давят и физо, и уставами на полную катушку. Да и работают там все на общих основаниях. Короче, учили друзья, попасть в учебку -- хуже не придумаешь. Вот если -- в часть, где еще есть "дедушки", там служить можно. Конечно, первые полгода трудно придется. Но ведь все через это проходят, вот и они выжили, ничего с ними не случилось. А Фрол и подавно выдюжит -- вон какой бугай, камээс[1] по самбо, боксом занимался. Да такому любой "дед" нипочем. А уж через полгода вообще служба легко пойдет. Будешь на койке лежать да в потолок плевать. Фрол ни стены, ни потолки заплевывать не собирался, но и особо напрягаться не хотелось. Да и зачем пуп рвать, если есть возможность служить и не тужить? Ведь рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Хотя Фрол и не искал легкой службы, но сейчас уже выбирать не приходилось. За него решили, что служить ему в учебной части, в роте, где готовят сержантов. И хочешь ты этого или нет, а приказы выполнять надо, это он еще с гражданки хорошо усвоил.
   А вообще-то, думал Фрол, служить здесь можно. Сержанты, правда, крикливые больно. Так уши и закладывает от одного воя Мишина. Ноги сами собой выравниваются в коленях. Вот только Дронов какой-то непонятный. Показал бы я ему на гражданке "зеленого". Ну, ничего, молчать не собираюсь. Пусть другие молчат. А у меня, думал Фрол, тоже гордость есть...
   Дверь в Ленинскую комнату открылась, и на Фрола уставился ушастый Ваганов.
   -- А, ты здесь. Давай быстрее, строимся на завтрак.
   Дронов проверял людей. Недовольно взглянув на Фрола, он двинулся было дальше считать головы своих подопечных, но тут же вернулся назад.
   -- Почему в кроссовках?
   -- Сапоги жмут, товарищ сержант, -- бодро отчеканил солдат.
   -- Почему мне не доложили раньше?
   -- Об этом знает старшина роты. Он обещал подобрать.
   -- Хорошо. На завтрак пойдете без строя...
   Вообще-то неплохо начинается день, думал Фрол, медленно шагая к столовой. Снег под кроссовками приятно хрустел огурчиком. Вместо зарядки -- сон-тренаж, все на завтрак строем, а я самостоятельно. Он видел, как старшина гонял роту, добиваясь от курсантов четкого шага. Но все почему-то получалось вразнобой, нескладно и некрасиво, -- "горох" называется по-армейски. Его наблюдения прервал довольно грубый окрик:
   -- Почему без строя? И что это за вид?

- 6 -

   Фрол удивленно посмотрел на возмутителя спокойствия. Перед ним стоял дежурный по части.
   -- У вас что, язык отсох? -- поинтересовался офицер.
   -- Сапоги, -- начал нерешительно Фрол.
   -- Что сапоги? Усохли?
   -- Малы...
   -- Ах, малы. Пятая рота? Ждите в вестибюле. Сейчас ваши подойдут. Наверх без роты не подниматься.
   Почему нельзя подниматься в столовую без роты, думал Фрол. Что я, съем всю кашу и никому компота не оставлю? Но приказ есть приказ, и ему ничего не оставалось делать, как подчиниться, тем более, что он пока не знал, где столы роты и где его место. То, что у каждого за столом есть свое место, он слышал от друзей. Главное, говорили они, сесть поближе к каше. Никогда обделен не будешь. Да чтобы друган раздатчиком за столом был -- вот и будешь всегда с мосло?м. Интересно, кто у них за столом раздатчик?
   Тем временем рота, совершив очередную отчаянную попытку пройти в столовую, громко загрюкала сапогами, остервенело припечатывая их к льдистому асфальту полкового плаца.
   В столовую забегали колонной по одному. Пристроившись в хвост длинной зеленой змеи, Фролов побежал на второй этаж. Так и ходить-то по-человечески разучишься, думал он, прыгая через ступеньку. То строевым, то бегом. Даже в столовой и то вприпрыжку. Интересно, а как... Но тут он с разгона налетел на впереди бегущего курсанта, тот, падая, толкнул другого, и строй, неожиданно остановившийся, дернулся, зашатался, зашумел.
   -- Быстро рассаживаться по десять человек!
   Толпясь и сопя, несмышлеными телками курсанты заполняли свободные столы.
   Пойми, сколько здесь стоит за столом -- десять, девять или одиннадцать, с досадой думал Фрол, тычась то к одному, то к другому столу. Но везде слышал недовольное шипение:
   -- Куда?! Здесь уже десять! За другой иди!
   Наконец подошел дежурный по роте и показал ему свободное место.
  

- 7 -

   Вот неудача-то, с краю сел, размышлял Фрол. И раздатчик попался незнакомый какой-то ломко-долговязый курсант. Кажется, с одного взвода. Ну ничего, утешал он себя. Может, все будет нормально.
   В армии много традиций. Одна из них -- развод на занятия. Утром, задолго до намеченного часа серо-разрешеченный асфальтированный прямоугольник полкового плаца постепенно заполняется ротами, отдельными группами офицеров и прапорщиков. Оркестр разливает вокруг золото труб. Роты отрабатывают строевой шаг: слышится истошный крик "И-и-и-р-раз!", и сотня человек стройными шеренгами проходит вдоль пустой трибуны, отдавая честь микрофону. А по всему плацу вместе с четким грохочущим шагом разносится голос ротного, бегающего вдоль строя: "Ножку, ножку! Четче шаг! Равнение! А, чтоб вы сгорели!" Он быстро бежит в голову колонны, разворачивает роту, и все начинается сначала. А те командиры, которые уверены в своих людях или вообще ни в ком не уверены, проверяют солдат на месте. Выравнивают в затылок друг другу, делают замечания то одному, то другому, выскакивают перед ротой, дают последние указания, когда их уже совсем не стоит делать.
   Идет командир. Оркестр умолкает, и на приветствие начальника полк в сотни глоток бодро отвечает, а эхо вторит "ва-е, ва-е, ва-е". После торжественной части -- официальная: оглашаются приказы о поощрении и наказании, о повышении и понижении, другие важные и менее важные документы, проверяется внешний вид офицеров и прапорщиков, а заодно и всего личного состава. Но вот финал: роты одна за другой проходят строевым шагом, отдавая честь командиру части. Счастливчики занимают свое место в строю. Неудачники, а ими бывают те, кто плохо стучал сапогами, шел не в ногу и забыл о равнении, проходят по второму или по третьему разу. После этого поются ротные песни и полковая, а после общего "концерта", где каждый и слушатель, и зритель, и исполнитель, все расходятся на занятия.
   -- Товарищи курсанты, -- начал свою речь старшина. -- Мы ежедневно должны здороваться с командиром роты. Этим мы проявляем свою культуру, воспитанность, и, кроме этого, здороваться положено по уставу.
   Фролов с особым вниманием слушал сержанта.
   Мишин на секунду прервал свое объяснение:
   -- Что с тобой? Плохо?
   -- Ничего, -- не мигая, ответил Фролов.
   -- А чего вылупился на меня?
   -- Виноват, товарищ сержант. Ем.
   В строю прокатился смешок.

- 8 -

   -- Ты мне эти шутки брось, Фролов. Не люблю я их. А если решил глаза пялить, то вон возьми устав. Больше пользы будет. Итак, продолжим. Все уяснили, зачем необходимо здороваться? А теперь потренируемся.
   Он отошел на середину строя, прокашлялся и рявкнул:
   -- Здравствуйте, товарищи курсанты!
   Строй разразился ревом. Каждый стремился перекричать не только товарища, старшину, а и самого себя. Но самое удивительное, что этот звериный вой понравился Мишину.
   -- Неплохо. Только веселее, веселее. И громче. Примерно вот так, -- и старший сержант изобразил, как "примерно" надо кричать.
   Получилось довольно внушительно.
   Дежурный по роте косо поглядывал на часы, ожидая с секунды на секунду начальника. Старшина оправлял китель, подтягивая "случайно" ослабленный ремень, выровнял шапку, застегнул "вдруг" расстегнувшийся крючок, пригладил "неожиданно" отросшие сзади кудри, вытянулся в струнку и принял подобострастный вид.
   Ротный -- зверь, наверное, думал Фролов, наблюдая за манипуляциями сержанта. В его воображении он рисовался детиной огромного роста, широченным в плечах (видимо, для этого и открыты две створки дверей -- в одну-то не проходит). Выражение лица должно быть обязательно свирепым, глаза гореть злым огнем. Да, такого командира не только Мишин, любой забоится. У такого любая рота станет отличной. А голос, видимо, похлеще старшинского. И Фролов с опаской посмотрел вверх. Прямо над ним висела красивая люстра. Не дай бог, сорвется от рева, подумал он и отодвинулся в сторону.
   -- Что толкаешься, -- недовольно зашипел на друга Ваганов.
   -- Да молчи ты, -- отмахнулся Фролов.
   По казарме разнеслась команда "Смирно!".
   В дверях стоял маленький сухонький капитан. Дежурный, сделав два четких строевых шага, на третьем поднял ногу так высоко, как будто намеревался попасть ротному в грудь. Подобный же маневр совершил и старшина, доложив, что в его отсутствие в роте происшествий не произошло. Капитану такое задирание ног, видимо, особенно понравилось.
   Развернувшись к роте лицом, офицер тоненьким тихим голосом поздоровался и был тут же оглушен ревом сотен луженых глоток.

- 9 -

   -- Зачем кричать? -- он недовольно сморщился. -- Это все ваши проделки, Мишин. Сколько раз просил не кричать. Ну, да ладно. Пополнение приняли?
   -- Так точно, -- рявкнул сержант.
   -- Сколько?
   -- Пятнадцать.
   -- Подшиты?
   -- Никак нет.
   -- Значит, на развод их не выводить. Пусть приводят себя в порядок. На работы и занятия не привлекать. Но только сегодня.
   -- Ясно.
   -- С ними оставить сержанта Дронова.
   -- Есть!
   Через пять минут все пятнадцать человек сидели в бытовой комнате и неумело пришивали свои первые погоны и петлицы. Сержант Дронов, павлином прохаживаясь между курсантами, указывал то одному, то другому.
   -- Вот так подшивай... Это наоборот... Поменьше стежки делай -- видно будет... Аккуратнее, куда спешишь?..
   Фролов был занят своими мыслями. Он чувствовал себя раздавленной лягушкой, которая приближающийся грохот приняла за гром и надеялась на близкий дождик, а оказалась под безжалостным колесом телеги. Он никак не мог смириться с тем, что его ротный -- простой, ничем не отличающийся офицер, а может быть и отличающийся как раз маленьким ростом и тихим голосом. Да разве это командир? Вот Мишин -- это да. Это командир. А капитан, маленький, плюгавенький... Не такой он представлял себе армию. По крайней мере, своих командиров. Чужие пусть будут разными-всякими. Но его -- только гренадерами, богатырями с усами. А у этого даже усов нет. Мальчишка какой-то. Да одень его в гражданку, за школьника сойдет. Эх, не повезло на командира...
   -- А ты что молчишь, -- Ваганов толкнул Фрола в бок. -- Расскажи, как в армию попал.
   -- А что рассказывать? Как обычно. Получил повестку и пошел.

- 10 -

   -- Ну ты брось заливать! Просто так и пошел?
   -- Конечно, не просто. За этой повесткой в военкомат пришлось идти. Отец был против, чтобы я шел в армию. Предлагал устроить все по закону. Для него это раз плюнуть -- весь город его знает, почти все друзья. Сам, говорит, не служил и тебе не советую. Нет, говорю, отец, в армию хочу. Зачем отличаться от всех? Да и, в глазах друзей буду выглядеть неполноценным. А он мне: дурак ты еще, молод. Я вот без армии, и живем отлично. Машина, дом, деньги. Что тебе еще надо! Все это, говорю, хорошо, но в армию я пойду. Хочется испытать себя, узнать, на что я способен. А отец: я же тебе предлагал испытать себя. Это он, когда устраивал меня работать на мясокомбинат. Работа, конечно, чистая, калымная -- за месяц столько "бабок" зашибал, что вам и не снилось. Но, отвечаю, не этим хочу себя проверить. Хотелось бы трудности испытать. Мать, конечно, в слезы, отец обиделся. Но в последний день дали кучу наставлений, а еще больше еды. Сумку пришлось вдвоем нести. Зато двое суток горя не знали -- нас человек десять было с одного района, так эти дни только мясом и питались...
   Сержанта Дронова давно уже не было в бытовке. Его вызвали к телефону. Фролов продолжал:
   -- А я, между прочим, шел в армию с одной лишь целью -- отдохнуть. Ну, что мне сержанты -- тьфу, вошь на палочке. Такой же пацан, как и я. На гражданке, наверное, никто его не замечал, а здесь получил соплю поперек погона и командует. Да таких командиров я посылать подальше буду...
   Фрол собрался еще кое-что добавить, но вдруг заметил, что в дверях стоит Дронов и очень уж внимательно слушает. Неужели услышал то, что он сказал? В душе Фрола неприятно похолодело. Но ведь это и пьяному ежику понятно, что все это -- чистейшее вранье, треп?..
   -- Кто еще не был на беседе у замполита? -- подал голос Дронов.
   С Фроловым никто не беседовал. Поэтому он натянул на свои крутые плечи китель с одним погоном, застегнулся и пошел в канцелярию.
   Дав исчерпывающие ответы на стандартно-плоские вопросы замполита, Фролов спросил:
   -- А кто не желает служить в этой роте, в другую переведут?
   -- Вы что, не хотите служить в нашей роте? -- вежливо поинтересовался лейтенант.
   -- Да нет, это я так, -- замялся Фролов и тут же спросил:
   -- А машины нам дадут?

- 11-

   -- Машины? -- замполит оторвался от своих бумаг. -- Нет, технику вы водить не будете. А вы бы хотели работать на машине?
   -- Да нет. От них меня мутит. Аллергия на выхлопные газы.
   -- А-а, -- понимающе протянул офицер. -- Ну, с этим у нас в порядке. Выхлопных нет, но газы есть. От таких аллергии не будет.
   -- Это хорошо. А то, знаете, совсем замучила меня. Проедет машина -- слезы идут. Трактор протарахтит -- в дрожь бросает.
   -- Да, -- сокрушенно проговорил замполит. -- Серьезная у вас болезнь.
   Расспросив, чем еще болел Фрол, замполит все записал в свою тетрадь, которую позже курсанты окрестили черной, и отпустил его в бытовку -- подшиваться.
   К вечеру, как бы случайно, Фролов подошел к большому зеркалу, висевшему против дневального. Форма плотно облегала его могучую фигуру. Ремень, поддерживая живот, разрезал его мощный торс на две неравные части. Сапоги сложились лихой гармошкой...
   -- Что это такое? -- спросил Дронов, показывая на обувь.
   -- Сапоги, -- не понял Фролов. -- Старшина выдал.
   -- Почему "гармошка"?
   -- Не налазят, товарищ сержант. Узкие.
   -- Голенища сейчас же подвернуть. А завтра вставить клинья. Ясно?
   -- Так точно!
   Фрол подвернул голенища. Получились полусапожки. И удобно, и легко. Он сравнил свои сапоги с сержантскими, которые были щегольски доработаны. На союзке, голенищах, на аккуратно подточенных каблучках и даже на подрезанных краях подошв играл зеркальный глянец. "Ласты какие-то, -- подумал о своем сорок пятом Фрол, переступая на место. -- Говнодавы". И он, удрученный этим неожиданным открытием, пошел чистить сапоги. До зеркального блеска. "Пусть хоть чем-то будут похожи", -- думал он, с остервенением работая щеткой, как будто собираясь протереть кирзу насквозь.
   После ужина к Фролу подошел Ваганов.
   -- Слышал? Завтра мы поедем на работы.

- 12-

   -- Ну и что, -- не поднимая головы отозвался Фролов. Он вновь учился подшивать подворотничок. Но узенькая беленькая полоска ситца все время переворачивалась, выскальзывала. Как будто специально эти подворотнички придуманы, чтобы мучиться с ними. И как их можно подшивать за две минуты? Да врут небось сержанты. А черт, и иголка какая-то маленькая, неудобная...
   -- У-у, зараза, -- простонал Фрол, вытаскивая из-под куртки палец. Возле ногтя выступила бусинка крови. Послюнив свой перст, он вновь взглянул на друга:
   -- Ну, так что из этого?
   -- Как что? Ты мерзнуть хочешь?
   -- На морозе целый день оно, конечно, неприятно. Но посмотри, как они одеваются -- штаны ватные, куртки теплые. Не бойся!
   -- Ты что, серьезно? Не собираюсь я работать. Пусть другие пашут, а я служить приехал.
   -- ... и лопатой надо кому-то махать.
   -- Давай, давай. Сначала лопату доверят. Освоишь этот механизм, сдашь на классность, допустят и к более сложному агрегату, к граблям, например. Кстати, ты знаешь, сколько зубов у граблей? Не знаешь? Ну вот, значит, рано тебя допускать к этому виду малой механизации. Изучишь, тогда и работай.
   -- Хорош трепаться-то, -- недовольно проговорил Фрол, очередной раз вогнав в палец иголку. -- Что предлагаешь?
   -- Заболеть.
   -- Это мне заболеть? Да кто поверит?
   -- А что? Ты сегодня бегал на зарядке в тесных сапогах? Бегал. Значит, ногу натер. Вот и освобождение.
   -- А если проверят?
   -- Никто проверять не будет.
   -- Ты так уверенно говоришь, словно армейский "дед"...
   -- Побольше читай. В книгах все написано. А про потертость мне один парень сказал. Он сам таким образом заработал освобождение. Вон видишь, в валенках ходит? Это он. Прыщик растер и сказал, что сапогом. Его в санчасть, а там

- 13 -

   освобождение на трое суток. Ты не бойся, там всем дают на трое суток. Ни меньше, ни больше. Главное, к врачу попасть и больную рожу скорчить. У тебя это класс получается...
   -- Ладно. Подумать надо.
   -- Да что тут думать?
   -- Я же сказал -- подумать надо. Вон, строятся уже все на вечернюю поверку, а я так и не подшился.
   -- Ничего, -- успокоил друга Ваганов. -- После отбоя подошьешься.
   -- После отбоя нельзя. Сержанты не разрешают. Ладно. Подошьюсь как-нибудь.
   Ничто не предвещало беды. Старшина Мишин, зачитав список роты, отметил, кого нет в строю, объявил наряд на завтра и отошел к дежурному по роте. Замкомвзвод Дронов объяснял еще раз как надо складывать, "конвертиком", хэбэ на табурете, чтобы получалось "однообразно"...
   Фрол мечтал побыстрее забраться под одеяло и притаиться так на полчаса. А потом, когда все уснут, встать и подшить подворотничок...
   К середине строя вышел Мишин, как бы невзначай посмотрел на свои электронные, с музыкой, часы и тихо так, совсем непривычно, проговорил:
   -- Отбой!
   Строй мгновенно рассыпался. Каждый бросился к своей койке, на ходу стягивая обмундирование. Один Фрол недоуменно смотрел. Все это ему почему-то напоминало картину "Последний день Помпеи", которую он сегодня видел в журнале "Огонек".
   -- Что стоишь, пень? -- услышал он голос старшины. -- Отбой! Время идет!
   Этот рев вывел курсанта из оцепенения, и он рванулся к своей кровати. Помчался, если можно так сказать о парне весом в сто кэгэ, неуклюже переставлявшем свои ноги-тумбы. Врезавшись в кучу курсантов, толпившихся в узком проходе, он мощным тараном пробил себе путь, переворачивая на ходу людей и табуретки. Поднявшийся грохот и возмущенные вопли сослуживцев, попавших под руку Фролу, потонули в старшинском реве "Сми-и-р-р-р-на-а-а!". Стоп-кадр. Театральная немая сцена. Кто-то застыл на одной ноге, как журавль, не успев снять штаны, некто, снимая куртку через голову, не успел снять ее и теперь стоял без штанов, с поднятыми руками и курткой на голове. Другой топтался в полуснятом сапоге. Проворнее всех оказался Ваганов. Он уже лежал в постели полностью раздетый, даже белье успел снять. Только почему-то шапку на голове оставил. И теперь эта ушастая, лысая голова

- 14 -

   радостно улыбалась Фролову из-под одеяла. "Во, падло, -- беззлобно думал Фрол. -- И как он все успевает?"
   Старшина объявил: время кончилось, никто, кроме Ваганова, не уложился в сорок пять секунд, всем одеться. Будем тренироваться снова.
   Фролу нечего было одевать, потому что он ничего не успел снять. Зато Ваганову пришлось туго. На белье не оказалось ни одной пуговицы, -- это, раздеваясь, он перестарался. Пришлось кальсоны пристегнуть к брюкам.
   Строй вновь выравнялся и замер в ожидании очередной команды. На этот раз она прозвучала громогласно. Фрола пропустили вперед, и он, все равно зацепив два табурета, подскочил к кровати.
   Ваганов уже крутился на койке, пытаясь снять куртку... "Во дает! -- думал Фрол, стягивая с ляжек брюки. -- Мне бы так..."
   Но "так" ему не удалось ни в этот, ни на следующий раз. И только после пятнадцатой попытки, упав в изнеможении на кровать и укрывшись одеялом, он с блаженством вытянул ноги, ощущая разгоряченным, вспотевшим телом прохладу чистых простыней. Но тренировка не закончилась. Старшина как попугай повторял одно и то же: "Отбой!", "Смирно!", "Одеваться!", "Строиться!".
   Теперь все бегали и прыгали из-за одного ломко-долговязого курсанта, который был за столом у Фролова раздатчиком. Ему никак не удавалось быстро снять куртку и сразу же остаться без сапог и брюк. Фролу этот финт тоже сначала не удавался. Но Ваганов подсказал: брюки надо застегивать на один крючок, а сапоги обувать без портянок, заранее спрятав их под матрац. Но и эта рационализация стала безотказно действовать лишь тогда, когда Фрол начал выделывать невероятные коленца одновременно руками, ногами, туловищем и головой, стараясь выпрыгнуть из формы.
   Получалось почти так, как он танцевал еще недавно брейк на танцплощадке, только еще быстрее.
   Долговязый, похоже, не только не занимался спортом, но даже не ходил на танцплощадку. Над тетрадками и книжками пыхтел, думал Фрол, оценивающе осматривая прозрачную фигуру курсанта. Эти затянувшиеся прыжки и дикие танцы ему уже порядком надоели. Между тем время близилось к полуночи. Черт возьми! И все из-за этого сморчка, из-за этого слизняка. В душе Фрола вскипала злоба на непутевого курсанта, на упрямого старшину, на странно тупые армейские порядки. Но старшина был представителем власти, а с властью не спорят, да и командир всегда прав. Армейские законы ему все равно не переделать. Оставался долговязый. Он рядом. Вот он, в строю. Уж его-то Фрол в покое не оставит. Выучит, как надо и одеваться и раздеваться, чтобы другие из-за него не страдали. Так думал он, совсем забыв, что пять минут назад вся рота прыгала, бегала и из-за него, Фрола, из-за его неловкости. Но сейчас старшина ругал только долговязого, значит, он и только он во всем виноват. Наконец долгожданный отдых был получен.

- 15 -

   -- Слышь, Серый, -- позвал Фрол Ваганова.
   -- Ну? -- недовольно отозвался тот.
   -- Этого долговязого надо будет завтра проучить.
   -- Угу. А как?
   -- Обычно. По-мужски.
   -- А не рассыпется?
   -- Ничего, переживет.
   -- Эй, слышь, -- позвал Фрол соседа по койке. В ответ была тишина. -- Слышь, длинный, -- и Фрол толкнул того в спину.
   -- Ты чего толкаешься, -- поднимаясь с пола, проговорил долговязый.
   -- Как твоя фамилия? -- ласково поинтересовался Фрол.
   -- Шелудько. Что, для этого толкаться надо было?
   -- Так вот, Шелудько, завтра будем тебя учить выполнять команды "Отбой!" и "Подъем!". Понял?
   -- Учитель нашелся. Сам как валенок.
   -- Ну ты!
   -- Что за разговоры? Кто там спать не желает? -- услышали они голос старшины и притихли. -- Проследи здесь, чтобы было тихо и никто не вставал, -- дал он указание дежурному по роте и направился в каптерку.
   На столе, накрытом простыней, исходил паром электрочайник. Сержанты, тоже в белом (все были в белье), расположились вокруг. Возле чайника лежала надорванная пачка рафинада, горка печенья и банка сгущенного молока. Напротив каждого командира -- казенная фарфоровая чашка из столовой.
   Разговор шел степенный, с расстановками: о невестах, о доме, о предстоящей встрече и немного о службе. Опустошив чайник, сержанты встали -- надо ведь и меру знать. Завтра вставать рано. И тут подал голос Дронов.
   -- А вы знаете, что сегодня заявил мой подчиненный Фролов?

- 16 -

   -- Это который? Шкаф здоровый?
   И Дронов коротко передал треп Фролова в каптерке, кое-что опустив, само собой, кое-что добавив от себя.
   -- Это настоящее хамство.
   -- Борзость натуральная.
   -- Буреют зеленые. Давить надо.
   -- Да, повоспитывай их попробуй, когда над тобой ротный да замполит постоянно зудят -- неуставные, неуставные, в тюрьму посадим.
   -- Тихо, хлопцы. Зачем крайние меры применять? Мы его и так, мирным путем обломаем. Сделаем шелковым. А офицерам говорить не стоит. Зачем их беспокоить? Сами справимся.
   И они задержались еще на пару минут обсудить план "воспитания" Фролова.
   Ночью Фролу приснился страшный сон. Он бежал марш-бросок на шесть километров. На нем почему-то были ватные брюки и куртка, а в руках вместо автомата -- лопата. "Рано тебе оружие доверять. Побегай с лопатой" -- слышал он громкий голос старшего сержанта Мишина. Но, сколько Фрол не оглядывался, не искал глазами старшину, -- его не было. Зато рядом стоял долговязый Шелудько и открыто улыбался. Фрол хотел тут же разделаться с ним, уже даже представил, как от его мощного удара курсант переломится пополам, потом ноги оторвутся от земли, и он, пролетев метра три, свалится в кустах. Но в последнюю секунду он заметил, что на погонах его врага сержантские лычки. "Во наглец, -- думал Фрол, -- нацепил хэбэ старшего сержанта Мишина. Ну ничего, вот сержант увидит..." Но к огромному его удивлению Шелудько рявкнул старшинским голосом: "Ударить хотели? Я вас насквозь вижу, Фролов. Даю минуту времени, за которую вы должны пробежать шесть километров. Не уложитесь -- пеняйте на себя! Время пошло!"
   С Фролом творилось что-то неладное. Он понимал, что надо бежать, надо уложиться во время, надо успеть. Но ноги не слушались его. Мышцы набухли, стали твердыми, как камень, ноги -- тяжелыми бетонными тумбами. В горле все пересохло. Язык прилип к нёбу. Фролу казалось, что еще немного, и он потеряет сознание, упадет. Такое однажды с ним было. Когда это было? Нет, не вспомнить. А в голове пульсировала одна мысль: "Бежать! Бежать!" Она била молотом, давила изнутри, сжимала все тело. И почему так долго тянется минута?
   -- Время! -- услышал Фрол голос старшины откуда-то сверху. -- Не уложился! Сейчас побежишь снова.
   И тут Фрол разглядел Шелудько. Это он командовал и злорадно улыбался, прислонившись спиной к дереву. В руках у него был секундомер.

- 17 -

   Ну нет, подумал Фрол. Только не это. Хватит, поиздевался долговязый. Но ноги сами почему-то шли на старт. Он представил себе, как снова будет мучиться на трассе, не уложится во время, а на финише его будет ждать улыбающаяся физиономия Шелудько. Ну нет. Хватит! Терпеть не буду! И Фрол, схватив лопату наперевес, с отчаянным криком побежал на своего врага. В последнее мгновение в глазах Шелудько мелькнул страх, и он почему-то крикнул голосом Ваганова: "Фрол!.."
   -- Фрол! -- сильнее толкнул друга Ваганова. -- Да проснись же ты! Подъем уже был!
   Фрол посмотрел осоловевшими ото сна глазами. Но, увидев, что все в казарме одеваются, соскочил с койки.
   -- Рота! Смирно! -- раздался вдруг голос старшины. -- Медленно одеваемся. Потренируемся. Отбой!
   Все задергались в нервном тике, сбрасывая одежду. Фролу нечего было снимать, и он, недолго думая, завалился снова под одеяло. Новая команда "Подъем!" особой реакции у него не вызвала. Он видел суету и спешку вокруг себя, но никак не мог понять, куда все торопятся. В строй он встал позже всех. Даже Шелудько, опоздавший на полминуты, с победным видом смотрел на Фрола, безразлично заправлявшего хэбэ в строю. Рота, конечно, в сорок пять секунд не уложилась, и снова последовала команда "Отбой!"...
   Курсанты ошалело носились от коек до коридора и обратно, разрывая на себе обмундирование, теряя пуговицы, шапки, падая и тихо матерясь. После пятого "героического" штурма неприступной команды "Подъем!" сон с Фрола слетел, и теперь он старался не отставать от Ваганова, успевавшего встать в строй первым. В строю он со злобой смотрел на курсанта Шелудько -- виновника их затянувшейся тренировки. Правда, один раз ему удалось уложиться во время, но тогда он не успел обуть сапоги, и очередную попытку опять не засчитали роте. Так на практике Фрол постигал мудрость армейского девиза: "Один за всех, все за одного". Но он немного перефразировал: "Один за всех, все из-за одного". Смысл, считал он, остался прежний, зато ближе к истине и соответствует жизни. Правда, ему было не по душе, что претворяется в жизнь только вторая часть лозунга. Разве это справедливо, когда все отдуваются из-за одного? Почему, к примеру, он или Ваганов должны прыгать наравне с Шелудько, если они успевают одеться за сорок секунд? Пусть сам и прыгает до изнеможения. А они-то в чем провинились? Фрол слышал, что армия тем и сильна, что люди в ней единое целое, один организм. И если кто-нибудь не может справиться со своими обязанностями, отдуваются остальные. Друзья рассказывали: попадет в роту один неумеха, весь коллектив из-за него страдает. А чтобы этого не было -- таких надо учить и заставлять добросовестно служить. И они с удовольствием рассказывали, как это делалось у них в частях. Но сколько "уроков" не перебирал в памяти Фрол, ни один не подходил к Шелудько -- то метод слишком слабый, то чересчур жестокий. "Да что тут думать, -- прямолинейно решил Фрол. -- Набью ему морду, и дело с концом". Ваганов план одобрил. Осталось дождаться вечера.
  

- 18 -

   Как обычно, после любого занятия во взводах подводились итоги. Командиры отмечали лучших и худших, последним, как правило, объявляя наряды. Привычка подводить итоги въелась в сержантов настолько сильно, что они проводили разборы по любому поводу и без повода. На этот раз Дронов отметил Ваганова. Фролов надеялся услышать и свою фамилию среди лучших, но его замкомвзвод не назвал. Среди отставших, конечно, был отмечен Шелудько. Помолчав секунду, сержант назвал и фамилию Фролова. Считая, что замкомвзвод ошибся -- с каждым ведь такое может случиться, -- тот переспросил:
   -- Как, хуже всех? Я же был в строю вторым!
   Сержант смерил его недовольным взглядом и произнес:
   -- Вам я объявляю два наряда вне очереди за пререкания. Остальных наказывать не буду, так как эта тренировка первая. Надеюсь, в дальнейшем исправитесь.
   У Фрола перехватило дыхание. Это же надо, вместе с этим долговязым Шелудько!? Да разве я такой, как он? Он ничего не умеет, а я... А ведь как раз я получил два наряда, а тот же Шелудько рад-радехонек, что так легко отделался. И спрос будет теперь с меня, как с нарушителя. Что Шелудько? Он не умеет. У него что-то не получается. Но зато он дисциплинирован. Научится. А не научится и таким уедет дальше служить. Никого это не волнует. А вот его, Фрола, обязательно возьмут на заметку как недисциплинированного, пререкающегося с сержантами... Но он-то, Фрол, знает, кто в этом виноват. Это все Шелудько. Не было бы его, не ошибся бы и сержант, назвав Фрола... Да и он, дурак, не сдержался. Ну, ошибся сержант -- с кем не бывает. Так вместо того, чтобы молчать, вылез. И получил. В следующий раз будешь умнее, бичевал себя Фрол. А с Шелудько надо разобраться...
   Он отвлекся от своих мыслей и прислушался к замполиту, который пришел на политинформацию. По расписанию проводить ее должен был командир роты. Видимо, думал Фрол, и среди офицеров "дедовщина". Политинформация была о неуставных взаимоотношениях. Еще дома друзья говорили, что за драки в армии строго наказывают, даже можно попасть за решетку. Но Фрол на это как-то не обращал внимания, считая, что уличные законы вполне приемлемы в армейской жизни.
   Замполит же доходчиво и красноречиво объяснял, что такое неуставные отношения и какую ответственность может понести военнослужащий. Фрол задумался: как же быть с Шелудько? Ваганов настаивал: набить морду. Но бить-то, конечно, будет он, Фрол, так что ему, в случае чего, и отвечать. Но Шелудько должен быть наказан... Ведь не один же Фрол бегал, вся рота бегала. Значит, разбираясь с Шелудько, он выступает уже как представитель коллектива, болеющий не только за свою честь, но и за достоинства товарищей, которые страдают из-за этого долговязого. Мысль эта придала Фролу сил и энергии.
   После политинформации все переоделись в теплое и строем пошли на полигон.
  

- 19 -

   Морозец приятно пощипывал нос, щеки, свежий чистый воздух бодрил тело, и Фрол совершенно не заметил, как преодолели семь километров.
   Рота построилась на краю большого ровного поля, впереди высились шатры присыпанных за ночь снегом палаток. Снег ровным нежным пухом покрывал все вокруг, стирая очертания предметов, растворяя в себе дальний белесый горизонт.
   -- Наша задача, -- начал сержант Мишин, -- очистить оттрассированные дорожки от снега. Снег в сторону не бросать. Грузить на носилки и выносить в лес...
   "Далековато", -- подумал Фрол. Только зачем же его выносить, если можно здесь же, по сторонам разбросать? Но спрашивать не стал, надеясь, что все непонятное со временем прояснится. Людей разбили на группы, и каждой была поставлена конкретная задача. Этому сержанты, видимо, тоже были отлично обучены. Вместе с Фролом и Вагановым оказался и Шелудько. Повезло, невесело подумал Фрол и повел свою команду работать. Старшина определил его старшим группы.
   Инструмент им достался совершенно неподходящий. У Фрола была штыковая лопата, у Ваганова грабли. И только у Шелудько оказалась настоящая огромная фанерная лопата для снега. Носилок на все группы не хватало, и Фрол распорядился сгребать снег пока в кучи.
   Оставив Ваганова в резерве, Фрол с Шелудько приступили к работе. Но дело продвигалось туго. Видимо, Шелудько в своей жизни только раз держал лопату, и то детскую, когда играл в песочнице, думал Фрол, наблюдая за напарником.
   -- Дай сюда, -- зло проговорил Фрол и забрал у него деревянную лопату.
   Мышцы ощутили приятную тяжесть, появился азарт в работе, и, вместо того, чтобы отдать лопату назад Шелудько, как думал сделать вначале, он кидал и кидал снег. Лицо его покраснело, стало жарко. "Вот это настоящая работа", -- весело думал он. Ему противно было безделие, противны были люди лентяи и бездельники. Ваганова, который только и знал, что покуривал да ежился от холода, он старался не замечать -- как-никак, земляк, из одного города, даже почти с одной улицы. Поймет как-нибудь. Но прошел час, другой, а он упорно не желал помогать.
   -- Ну, что стоишь, -- крикнул наконец Фрол другу. -- Иди смени Шелудько.
   -- Нашел о ком беспокоиться, -- спокойно проговорил Ваганов. -- Пусть работает, закаляется. Для неокрепшего организма это очень полезно. Трудотерапия. А мне, Фрол, работать вредно. Давление у меня. Да и тебе советую отдохнуть, вспотел весь.
   Фрол ничего не ответил, пошел помогать Шелудько, который с огромным усердием расшвыривал маленькой лопатой снег.
  

- 20 -

   -- Отдохни, -- проговорил Фрол, проходя мимо. Ему приятно было, что этот долговязый работает до конца, выкладывается и хоть какую-то пользу, но приносит. Это хорошо. Но за вчерашний вечер и сегодняшнее утро все-таки придется ему держать ответ. От этого он не отвертится. И усердие ему не поможет.
   -- Между прочим, -- проговорил Шелудько, -- вчера мы носилками носили из лесу снег и засыпали всю площадь, оставляя только дорожки.
   -- Как носили снег? -- не понял Фрол.
   -- А так. Насыпали на носилки и носили.
   -- Зачем?
   -- Чтобы красиво, наверное, было. Представляешь, приедут начальники смотреть палаточный городок, а здесь снега нет. Даже мерзлый грунт трактором срезали. Все выравнивали. Вокруг снег, а здесь его нет. Ведь это же показуха сплошная! Очковтирательством пахнет. Вот и решили, видимо, сделать, как на самом деле, со снегом. Накопали в лесу и засыпали. Красиво получилось. Главное, натурально. А тут вдруг снег ночью пошел. Ну кто знал, что он пойдет.
   -- Интересно. Тогда зачем же мы опять снег убираем?
   -- А как же не убирать? Дорожек не видно. Во-первых, проверяющие должны ходить не по снегу, а по расчищенным дорожкам. А во-вторых, ты видел, чтобы в полку не были расчищены дорожки и не выровнены под линеечку бордюры?
   Нет, этого Фрол не видел. Еще в первый день, ступив на территорию части, ему бросились в глаза высокие пирамиды снега по краям дорожек. Все они были одинаковой высоты, идеально ровные и сахарно-белые. Эти снежные высокие бордюры тянулись от начала до конца дорожки, до мельчайших подробностей повторяя ее четко-ровный бег. Вокруг плаца высился такой же бордюр, только раза в три выше и в несколько ступенек спускался до бледно замерзшего асфальта. Рассуждения Шелудько были вполне логичны. Вот только не понятно было, будет ли кто жить в этих палатках.
   -- А в этих палатках никто жить не будет, -- как будто прочитал его мысли курсант. -- Старшина сказал, что они для показухи, их будет смотреть какое-то высокое начальство, которое должно приехать завтра. Посмотрят, потом соберем все...
   Видимо, правду он говорит, думал Фрол. Да и какой ему смысл врать? А мне-то вообще какое до этого дело? На "раз", на "два" делаем. Пусть думают командиры. Они за это деньги получают. А солдату думать нечего -- у него голова маленькая. Это лошади хорошо. Башка у нее большая, вот пусть и думает. А Шелудько-то хитер! Подъехал так, втихаря, рассказал. Пытается, наверное, завоевать мое доверие, добиться прощения. Нет, дорогой. Я тебя прощу, но коллектив не простит.

- 21 -

   А против коллектива не попрешь. Это понимать надо. Так что я здесь как бы ни при чем. Исполняю, так сказать, волю масс. А эта воля -- закон.
   За работой курсанты не заметили, что приехал замполит роты.
   -- Как работают люди? -- поинтересовался он у сержанта Дронова, гревшегося у костра.
   -- Нормально, товарищ лейтенант. К обеду должны все выполнить.
   -- К исходу дня составите мне список, кто работал лучше, и отдельно -- кто хуже.
   -- Есть. Но те, кто хуже, я и сейчас могу вам сказать.
   -- Кто?
   -- Курсант Фролов. Хуже всех работает. Сачкует. Да и вообще неисполнителен.
   -- Где он? Вызовите его ко мне.
   -- Есть, -- подобострастно проговорил сержант.
   -- Ну рассказывайте, Фролов, как служба? -- внимательно осматривая курсанта, проговорил замполит.
   -- Нормально, товарищ лейтенант.
   Фрол не знал, почему его вызвал на беседу офицер, и стоял, тупо уставившись в снег.
   -- Как же нормально, когда вы проявляете неисполнительность? Почему здесь работаете плохо?
   -- Как плохо? -- вскинулся курсант, но, вспомнив утренний урок, осекся на полуслове. "А, -- подумал он вяло, -- говорите, что хотите..."
   С полигона рота вернулась поздно. Как поздно, Фрол не знал -- своих часов не было, а на будильник возле дневального посмотреть забыл. Но по возмущению сержантов понял, что кто-то не прислал вовремя машину за людьми. Поэтому семь километров пришлось бежать, чтобы успеть к обеду. Но не успели. Борщ покрылся толстой ярко-желтой жировой броней, каша превратилась в огромную твердо-резиновую шайбу. Мясо странным образом испарилось с подноса или усохло -- от него осталось только мокрое место. Только хлеб своей неизменной серой твердостью и монолитностью утверждал незыблемость армейского распорядка дня и вечность времени. Но люди не обратили на это внимание. Работа на свежем

- 22 -

   морозном воздухе возбудила здоровый аппетит. И вскоре содержимое бачков опустело.
   Фрол остался в опустевшей казарме. Он сегодня заступает в наряд, но времени на подготовку совсем нет. Скоро на инструктаж, а там, смотри, и развод. Пошел чистить сапоги. Хотел так, как у сержанта Дронова, до зеркального блеска, но новая кожа почему-то совершенно не хотела отражать своей лягушачье-пупырчатой поверхностью солнечные лучи. Уж что Фрол ни делал: и плевал, и снег сыпал, и водой брызгал... Оставив в конце концов это гиблое дело, он пошел чистить бляху. Следовало еще подшить подворотничок, но наряд уже строился на инструктаж.
   Фролов так и не успел подшить подворотничок. Перед разводом Дронов хорошенько его отругал и приказал устранить все недостатки до отбоя. Но время неумолимо приближалось к назначенному сроку, а Фрол не мог найти свободной минуты. То принимал наряд, потом стоял на посту у оружейной комнаты, хоть и без штык-ножа. Это оружие им будут давать только после присяги. А сейчас, сказал сержант, стоять можете с перочинными ножами. Толку от этого больше -- карандаши будет чем точить для оформления дембельского альбома Дронова.
   Осталось полчаса до вечерней поверки, а там и отбой. Что же делать, думал Фрол, протирая тряпкой "взлетку", как называли курсанты бетонный пол в коридоре, чем-то смахивающий на миниатюрную взлетно-посадочную полосу. Надо успеть и помыть и подшиться. Ваганова попросить бы, но он играет на гитаре свои блатные песни в каптерке. Даже дежурный туда ушел. Что ж, придется получать еще два наряда. Эх, двумя меньше, двумя больше...
   И тут он заметил долговязого, задумчиво сидящего у окна.
   -- Слышь, Шелудько, подшей подворотничок, а то мне некогда -- взлетку надо мыть. А сержант через полчаса будет проверять.
   Тот молча согласился, и Фрол обрадованно скинул китель.
   Вообще-то неплохой он парень, думал Фрол, надраивая оспинно-выщербленный бетон. Придется сегодняшнее разбирательство пока отложить. Ну только пока, а там посмотрим.
   Фрол не заметил, как из каптерки вышел дежурный по роте и случайно подошел к Шелудько.
   -- Ты чье это хэбэ подшиваешь? -- поинтересовался Дронов, отбирая у него куртку.
   -- Фролов попросил, -- овечкой заблеял курсант.
   -- Фролов?

- 23 -

   -- Ему некогда, взлетку моет.
   -- Хорошо, я ему найду время! -- угрожающе проговорил сержант.
   Всю ночь Фрол не знал покоя. Он еще и еще раз вспоминал беседу с сержантами, проклиная Шелудько за его тупость.
   После отбоя Дронов сказал, чтобы Фрол зашел в каптерку. Там, как всегда, собрался весь младший командный состав пятой роты. Только на этот раз все были одеты по форме.
   -- Что же это ты, Фролов, неуставные взаимоотношения проявляешь? -- начал старшина.
   -- Какие взаимоотношения? -- не понял курсант. Он, вроде бы, пока еще никого не бил, ни с кем не дрался, даже с долговязым решил разобраться в другой раз.
   -- А кто заставил Шелудько подшивать подворотничок?
   -- Я попросил его, а не заставлял.
   -- Это одно и то же.
   -- Слушай, зеленый, -- ржавым голосом проговорил Дронов, -- здесь "дедушка" Советской Армии не заставляет себе подшивать подворотнички. Сапоги сам чищу. Да и вообще, в роте у нас такого нет. А ты свои порядки устраиваешь? Да тебя за это...
   -- Подожди, Дрон, -- осадил закипевшего товарища старшина. -- Вот возьмем тебя, -- обратился он к Фролу. -- За все твои упущения и недостатки уже можно было бы хорошо отметелить. Если один не справлюсь -- все вместе заломаем тебя вот здесь и обработаем от души.
   Все сержанты угрожающе взяли Фрола в плотное кольцо.
   -- Вот теперь попробуй отсюда вырвись, -- тихо проговорил старший сержант Мишин.
   Фрола не раз били дома, он столько же, а может быть, и больше бил других. Всякое бывало. Не страшно было и сейчас. Ну, что такого, получит он, но и сам в долгу не останется. Припечатает так, что мало не покажется. Вот хотя бы этого "деда", Дронова. Но его пугало другое: перед ним -- сержанты, командиры. А физическое оскорбление командира -- преступление. Стоило ли из-за какого-то сержанта садиться в тюрьму? Фролу этого не хотелось, поэтому он заранее приготовился молча вытерпеть все, дослужить до дембеля, а на гражданке с ними расквитаться. Но сержанты бить не стали. Только кто-то сильно пнул ногу, попав точно по кости.

- 24 -

   Фрол, конечно, и виду не подал, что ему больно. Но всю ночь после этого у него болела нога. А утром его вызвали в канцелярию. Короткая беседа с офицером была настолько плодотворной и доходчивой, что после нее Фрол представлял собой опущенного в воду цыпленка: мокрого, жалкого, дрожащего всем телом, с тупым, отрешенным взглядом. И, когда в роту зашел командир батальона, молодой майор, курсант на этот факт никак не прореагировал, не отдав офицеру даже честь. Он совершенно забыл, что обязан подать команду "Смирно!" и подобострастным взглядом съедать комбата. Офицера это безразличие к его персоне сильно возмутило:
   -- Где дежурный? Где старшина? Где наряд? Почему никого нет? Службу наряд не несет! Дневальный не подшит! Обязанности не знает! Грязь в роте! Где ротный?
   Само собой прибежали дежурный, старшина и ротный. Дневальный свободной смены оказался рядом с Фролом. Все в роте в страхе вытянулись в струнку, боясь пошевелиться и привлечь внимание, а заодно и навлечь на себя великий гнев начальника.
   -- Почему наряд не подготовлен? Почему, я вас спрашиваю, старшина? Командир роты, вы что скажете?
   -- Готовили, -- подал голос ротный.
   -- Плохо! Плохо готовили! Наряд обязанностей не знает! Порядка в роте нет! Чем вы здесь занимаетесь?! Наряд сейчас же снять! Вечером их же поставить! Выполняйте!
   Ротный не успел ответить "Есть!", а майор уже пушечным ядром вылетел в дверь.
   Приказ начальника -- закон подчиненного, рассудил ротный и снял наряд.
   И снова в наряд по роте Фрол заступил вместе с Шелудько.
   -- Туалет будешь убирать, -- сказал Фрол товарищу после развода.
   -- Почему это я? -- возмутился тот, снимая с замерзших рук заскорузлые рукавицы.
   -- А кто, я буду убирать, что ли? -- угрожающе пошел Фрол на курсанта.
   -- По-честному решим. Спички тянуть будем. Короткая -- туалет, длинная -- расположение.
   -- Что это вы здесь колдуете? -- спросил Ваганов, входя в бытовую комнату. -- А-а, -- понимающе протянул он. -- Что ж, Фрол, смотри, чтобы туалет был качественно убран...
  

- 25 -

   В роте существовала "традиция": в наряде туалет и умывальник убирают только чуханы, то есть те, кто не в состоянии за себя постоять. Нарушать "традицию" значило упасть в глазах товарищей, превратиться в чухана. По этому "закону" туалет должен был убирать Шелудько. Фрол это знал. И, чтобы отстоять свое право, он пнул товарища по ноге. Не сильно, но чувствительно. Как били сержанты. Чтобы не было синяков ни на лице, ни на туловище. Проверять ноги офицеры еще не додумались.
   Шелудько не подал виду, что ему больно. И для уверенности Фрол ударил его еще и еще раз, стараясь рассчитаться за все, что накопилось, за всю обиду, нанесенную ему другими.
   До отбоя Шелудько не напоминал Фролу о себе. Он усердно чистил и мыл бледную заплеванную плитку в туалете, вычищал до блеска унитазы, надраивал до золотого сияния краники. После отбоя он заступил на пост возле оружейки, а Фрол пошел наводить порядок на своей территории. Он старался делать свое дело как можно качественнее, помня об остром наметанном глазе сержанта, от которого ни одна соринка не спрячется. Сержант всегда найдет причину придраться и заставить мыть и без того чистый пол, мести несуществующую пыль и гонять под потолком призрак паутины... "Так уж устроена армия, -- думал Фрол, -- чем больше вкалывает курсант, тем меньше будет нарушений..." И он с особым усердием мыл пол, мел пыль, гонял "паутину". Незаметно прошло время. Часы показывали полвторого ночи. "Негусто спать осталось, -- подумал Фрол, проходя мимо Шелудько. -- Через полчаса на пост".
   Не раздеваясь, он повалился на кровать, забывая обо всем на свете. Требовательный голос сержанта и ощутимые толчки в плечо привели Фрола в чувство. Из темноты, тускло освещенной подслеповатым казенным фонарем густо-синего цвета, проглядывала фигура дежурного по роте.
   -- Вставай, Фрол, -- толкал тот коленом. -- Шелудько надо заменить.
   Возле тумбочки, на которой чернел телефон, никого не было. Специальный постамент, сооруженный каким-то армейским рационализатором-умельцем, пустовал. Шелудько почему-то ползал возле койки замкомвзвода Дронова.
   -- Товарищ сержант, -- скулил он, -- замените меня, пожалуйста... Не могу нести службу... Нога опухла... Болит... Стоять не могу... Замените.
   Тот перевернулся на другой бок и что-то недовольно пробурчал во сне.
   -- Ну что, -- окликнул курсанта дежурный по роте. -- Заменил тебя Дронов?
   -- Нет, -- выдохнул тот обреченно.
   -- Ладно, иди спать, -- великодушно проговорил начальник. -- Фролов за тебя достоит.

- 26 -

   Длинное лицо подчиненного не выражало радости от проявленной дежурным доброты, тем более уважения и подобострастия. И командир пожалел, что показал широту своей души. С "зелеными" этого делать не стоит. Лишнее. Все равно не оценят. Но изменять своего решения не стал.
   -- Это ты его отоварил? -- спросил Ваганов у Фрола, наблюдая, как Шелудько под руки уводили в санчасть.
   -- Да я так, чуть-чуть.
   -- Теперь начнут копать. А если он заложит? Ведь тогда тебе хана. Повяжут.
   -- Что же делать?
   -- Припугнуть. Мол, если откроешь рот -- на белом свете не жить. Меня посадят -- Ваганов, мол, отомстит. Так и сказать. А он трус, испугается...
   Не теряя времени, они двинулись в санчасть. Шелудько без сапога с задранной до колена штаниной сидел на скамеечке в коридоре, демонстрируя последствия службы. Друзья подхватили его под мышки и поволокли в туалет, как всегда пустовавший в эти утренние часы.
   -- Тебя смотрел врач? -- спросил Ваганов.
   -- Не-е-е, -- жалобно протянул Шелудько. -- Он еще не пришел.
   -- Значит, так, скажешь, что ударился о койку пару раз. Понял? Упал и ударился. Сообразил?
   -- Ага. О койку ударился.
   -- И всем офицерам, сержантам, друзьям -- всем, короче, так говори. Понял?
   -- Понял.
   -- По моему, не очень ты понял, для чего мы пришли...
   -- Понял, -- закивал в страхе курсант.
   Слова Ваганова глубоко запали в душу Шелудько, и он упорно молчал, кто бы его не спрашивал.
   Допытывались офицеры о случившемся особенно упорно. "Ты не бойся, -- говорил задушевно командир роты. Скажи только -- кто, и в конце учебки поедешь в лучшее место, куда захочешь".

- 27 -

   Замполит предлагал кроме удачного распределения более близкие и совсем заманчивые льготы -- через воскресенье ходить в увольнение. "Еженедельно нельзя, -- говорил он, -- могут догадаться товарищи, что ты мой человек. А это ни тебе, ни мне не желательно". А через пять минут после ухода очередного посетителя в палату просовывал голову Ваганов, который тоже каким-то образом попал в санчасть, и требовал от Шелудько полного отчета о проведенной беседе. И, одобряюще похлопав курсанта по костлявому плечу, хвалил его за стойкость.
   С уходом Шелудько в санчасть в роте стало как-то непривычно тихо и спокойно.
   -- Скучно, -- несколько раз замечал Дронов перед строем. -- Посмеяться не над кем. Как думаешь, Фролов?
   Последнее время он стал особенно часто, даже по пустякам задевать его. То вдруг увидит, что сапоги плохо почищены, и заставит их почистить за полминуты. Если тот не укладывался, тренировка повторялась. И Фрол, чтобы уложиться в бестолковый норматив, огромными прыжками носился по казарме, давя табуретки, как скорлупу грецких орехов. В строю исходили хохотом от бесплатного аттракциона, а вечером до отбоя он ремонтировал мебель. За несколько дней так освоил эту новую для себя профессию, что вполне мог бы работать столяром. Молоток в его огромных ручищах лихо выстукивал, вгоняя гвозди в дерево.
   "Выслуживается, -- думал Дронов, исподтишка наблюдая за работой Фрола. -- Но шиш тебе, зеленый, от меня таким образом не открутишься. Учеба только начинается. Сделаю я из тебя шелкового. Ты у меня узнаешь, что такое служба, поймешь, что сержантов надо уважать, а "дедушек" особенно".
   И с утра для Фрола начиналось все сначала.
   -- Сапоги не чищены! -- орал Дронов, и Фролов под общий гогот носился по роте, наводя беспорядок. Но, выбегая на улицу, обувь не чистил, так как на ноги уже сержант не смотрел. Главное -- он развлекся. И Фролова-дурака кое-чему научил. Но на этот раз дело с сапогами не закончилось. Завтрак задерживался на неопределенное время, и Дронов решил продолжить развлечение, как обычно начинавшееся на утреннем осмотре.
   -- Фролов, -- недовольно проговорил Дронов. -- Ты очень неаккуратен. Зачем по моим сапогам прошелся своими ластами? А ну давай чисть, зелень!
   Этот дешевый прихват был рассчитан на невнимательность курсанта. Ведь иной раз и не заметишь, на что наступил. Но Фролу уже был знаком этот прием. С особым подобострастием устранял свою "ошибку" Шелудько, надраивая замкомвзводу перед строем и без того блестящие сапоги. Помнится, в первый раз для пущей убедительности, Дронов сам себе наступил на сапог, оставив аккуратненький четкий отпечаток рифленой подошвы -- чтобы не поцарапать ненароком глянец. Позже он не делал этого, но Шелудько все равно бросался, сломя голову, наводить блеск.

- 28 -

   Фрол недоверчиво посмотрел на носок сержантского сапога. На нем четким серым рисунком проступал отпечаток подошвы. "Неужели оплошал? -- в первое мгновение подумал он, но тут же остановил себя. -- Не может этого быть! Дронов хочет, чтобы я, как Шелудько, лизал ему сапоги. Сам почистит!.."
   -- Ты слишком медленно выполняешь команду, Фролов!
   -- Не буду.
   -- Как не будешь? А кто наступал? Я, что ли? А ну давай, зелень поганая, хватай щетки и драй сапоги.
   -- Не буду!
   Дронов не ожидал такого поворота событий и сейчас стоял перед строем как оплеванный. Курсанты притихли в ожидании. Такое в роте было впервые, чтобы курсант восстал против "отцов"-командиров.
   -- Ну ладно, -- наконец выдавил Дронов. -- Ты их мне вечером почистишь. А потом на всю ночь на очко пойдешь.
   Весь день Фролов провел как во сне. Рота готовилась к стрельбам, и он со всеми бегал, целился из автомата, что-то записывал на лекции в тетрадь.
   Ну, как он мог воспротивиться требованию сержанта? Как на это решился? Что с того, что унижается достоинство, методически и целеустремленно убивается в тебе все человеческое? Ведь все через это проходят и живы остаются, совершенно не ломая себе голову о совестливости. Кому нужны в армии эти высокие материи? Лишь бы армейские "законы" были незыблемы. Они гарантируют на всю армейскую жизнь беззаботную службу "дедам", легкую службу "фазанам" и вечную пахоту "пупам" и "зеленым". А Фрол выступил против, что же он делает? "Законы", устанавливаемые годами, передаваемые из поколения в поколение, за один раз не изменишь, и ему их не переломать. Ведь сержанты, если захотят, скрутят его в бараний рог. Это им раз плюнуть. Один против коллектива не попрешь. Ведь каждый из курсантов в глубине души надеется, что придет время и тогда он будет устраивать цирковые представления по типу Дронова. И эта надежда, эти розовые мечты придают им силы, они лезут из кожи вон, чтобы понравиться сержанту... Фрол ненавидел людей, добивавшихся успеха лизоблюдством. С Вагановым, правда, дело обстояло сложнее. Он земляк. Да и подход к сержантам найти умеет, с людьми ладит. Может, это и сблизило его с Дроновым...
   Фрол так и не решил, что же ему делать вечером. "А, -- подумал он, -- что будет, то и будет..."
   Вечером он не стал чистить сапоги Дронова, не пошел и туалет убирать.
  

- 29 -

   Сержанты возмутились. Это надо же, курсант не выполняет их требований! Свои порядки желает установить! Не бывать этому, решили они на экстренном заседании.
   Фролова вызвали в каптерку, на "беседу".
   Знакомые все лица, отметил про себя курсант, окинув взглядом ночное сборище в тесной кладовой. Все до мелочей повторилось и на этот раз. Видимо, такие "беседы" сержанты проводили часто, решил Фрол. Уж очень все отработано. И в плотный круг берут -- ни рук не повернешь, ни назад не отступишь. В этом положении с любой стороны жди удара. "Интересно, -- думал Фрол, -- как будут бить -- ногами, руками?" Он не собирался защищаться, да и какой смысл -- не успеет он поднять руку, как получит сзади и спереди. Ведь их здесь тринадцать человек собралось. Убить, конечно, не убьют, но отметелить могут чувствительно. Он и виду не подаст, что будет больно. Назло им. Хоть этим сможет постоять за себя. Вот только обидно, что так, толпой на одного... Эх, было бы это хотя бы в коридоре, он показал бы им, пусть и сам умылся кровью. Но он все же поднял левую ногу и прикрыл правую. Если будут бить ногами, то хоть не так больно. И, как бы подтверждая его мысль, чей-то сапог с силой уперся в подошву левого сорок пятого. В следующую секунду из-за спины близко стоящих сержантов Фрол увидел удивленную физиономию Дронова, и курсант понял, что бить по ногам -- хобби его замкомвзвода. Еще несколько раз его пытались пнуть, но безуспешно...
   Когда все порядком вспотели, старшина подал голос:
   -- Ну, хватит. Размялись. Надо и меру знать. Это для тебя, Фрол, небольшой урок. Если и он не пойдет впрок, то разговор будет другим. Иди.
   Все расступились перед ним, и он, выходя, ощутил резкую жгучую боль в голени. От неожиданности он чуть присел, но тут же выравнялся и, стараясь не хромать, пошел в расположение. В темноте не видно было, что с ногой. Удар пришелся по старому ушибу, но кость цела. Голень быстро напухала, по ноге разлилась свербящая боль.
   Ночью сильно потеплело, и утром все потекло. Еще вчера скованные твердым ледяным панцирем дороги развезло, и они превратились в жидкую кашу. Рота не стала обувать валенки. И Дронов, проклиная погоду, натянул свои лощеные сапоги. Ему совсем не хотелось их мочить, тем более мазать в грязи. Но сержант хорошо усвоил, что с командиром спорить бесполезно. Взяв автомат, он стал в строй.
   Отдав последние указания, командир роты приказал Дронову вести людей на стрельбище. Старшина подъедет позже, когда получит боеприпасы.
   Курсанты, услышав, что роту ведет Дронов, притихли, ожидая от него различных вводных. В этом деле он был мастак. На территории части не принято заниматься тактикой. Вполне хватит шести километров лесной дороги. Наслаждаясь последними метрами спокойной и размеренной жизни, они с силой шлепали сапогами по асфальту, разбрасывая во все стороны снег и воду. Но солдатское счастье слишком короткое. На этот раз оно заканчивалось за воротами части вместе с асфальтом.

- 30 -

   -- Газы! -- заорал Дронов.
   Словно ураган пронесся над ротой. Все нагнулись и на лысые головы стали натягивать противогазы. Через секунды подразделение превратилось в роту марсиан с одинаково облизанными мордами мраморно-белого цвета, стандартно круглыми стеклянными глазами. Нахлобучив поглубже на лысые головы, шапки, курсанты выпрямились.
   -- Бегом марш!
   Что такое шесть километров в противогазах: это страшная усталость в руках и ногах, тяжесть во всем теле, пот, разъедающий глаза, который не утрешь -- резина на лице. Это дыхание на пределе, когда кажется, что вот-вот упадешь замертво и больше не поднимешься...
   Фрол на тренировках дома не столько бегал. Но сейчас он еле плелся сзади, прихрамывая на ушибленную ногу. Утром она еще больше опухла, и пришлось, пересилив боль, обувать сапоги. Скажи он замкомвзводу о ноге, сержант тут же приклеил бы ярлык "сачок". И машиной ехать не разрешил бы.
   Фрол с завистью смотрел на курсантов, которым разрешили ехать в санитарке. Один натер ногу, другой растянул связку. И еще у одного что-то приключилось, и он старательно хромал, изображая из себя больного. Фролу там места не нашлось. Его ждали в строю. И теперь он, пересиливая боль, хромал по грязи. Но все бы ничего, будь противогаз ему впору. Маска оказалась на два размера меньше. Фрол раньше говорил сержанту, что необходимо заменить ее. Но тот или забыл, а может, вообще не захотел. Резина сплющила все его лицо. Видеть Фрол мог только одним глазом. Но он бежал, из последних сил бежал.
   -- Быстрее, падла! -- услышал он голос Дронова. -- Почему отстаешь? Бегом марш!
   От удара прикладом автомата в спину Фрол чуть было не упал в грязь, но удержался и побежал дальше. Изо рта исходил не то стон, не то хрип, который звериным рыком вырывался из маски. Так не могло долго продолжаться.
   Но сержант сам устал и дал команду "Шагом марш!".
   "Доброта" Дронова была короткой, и через пару минут он диким голосом крикнул:
   -- Вспышка справа!
   Фрол упал лицом на чьи-то сапоги, совсем замазав и без того мутный глазок. Но учение не закончилось.
   -- Противник с фронта! -- бесновался командир.

- 31 -

   Курсанты принялись нервно передергивать затворы автоматов, изображая стрельбу по "противнику". Но все были заняты не столько "стрельбой", сколько отдыхом. Еще и половины расстояния не пробежали, а сил не было. И сейчас каждый наслаждался скупыми секундами, стараясь отдышаться и немного полежать, пусть даже в воде, в грязи, но полежать, а не месить ногами вязкую и липкую, как жвачка, глину.
   -- Противник занял вон ту высоту, -- крикнул Дронов, показывая на опушку леса. Метрах в ста от дороги темнел бугор, сплошь заросший мелким колючим кустарником. -- Наша задача -- атаковать и выбить с нее противника. В атаку! Вперед!
   Все нехотя поднялись из грязи и побежали по глубокому рыхлому снегу к высотке с угрожающим воем "А-а-а-а-а!".
   Фрола в последнее мгновение остановила команда сержанта.
   -- Ты что, оглох? -- крикнул он еще раз. -- Ранило меня. А если командира ранило, его надо нести. Садись!
   Фрол хотел спросить, куда нести, но резина сжала челюсти, перекосила лицо, и ему не то что сказать, дышать было трудно. И он присел, подставив свои плечи сержанту.
   "Лучше бы ты, зараза, убит был, -- думал Фрол. -- Закопали бы тебя, как собаку, возле дороги, лично еще утрамбовал бы землю над тобой, чтобы такие гниды больше не вылазили".
   Он с трудом переставлял ноги по глубокому снегу, подгоняемый нетерпеливым командиром. Сержантские потные ляжки не давали повернуть голову, некогда надраенные сапоги грязными комьями терлись под мышками Фрола.
   Несколько курсантов уже "выбили" "противника" на высоте и теперь дышали свежим воздухом, тайком, чтобы не видел сержант, оттянув от лица противогазы. Остальные продолжали выбивать "врагов" со склонов, вступив в рукопашную с колючим кустарником. Фрол с Дроновым подошел к высоте, когда на ней собралась вся рота. Все с удивлением наблюдали, как сержант катается на обессиленном курсанте.
   -- Давай наверх! Ну, что стал, корова! -- Дронов подпрыгивал, шлепал Фрола по бокам ногами.
   Фрол подскользнулся, едва не упав. Сержант со страха ухватился за его голову и закричал:
   -- Куда, дурак, прешь? Не видишь, скользко? Давай с другой стороны.

- 32 -

   И тут на глазах всей роты сержант повалился в снег, а курсант, сорвав с лица противогаз, пошел к дороге. Побарахтавшись в мокром снегу, Дронов наконец вскочил и побежал за подчиненным. Догнав Фрола, Дронов схватил его за рукав. Но курсант резко отдернул руку, и сержант, не устояв, снова свалился в снег. Возле дороги он подскочил к курсанту спереди и замахнулся. Но Фрол, подсунув кулак под нос Дронова, тихо и зло проговорил:
   -- Уйди, зашибу до смерти.
   Слова эти подействовали мгновенно. Сержант попятился:
   -- Я это запомню. Плакать будешь кровавыми слезами... Псих!
   Рота, пораженная происшедшим, построилась на дороге. Оставшуюся часть пути прошли на удивление спокойно, без попутных тренировок. Дронов сник, погас и до стрельбища никакого интереса к курсантам не проявлял.
   Фрол был на взводе. Не отойди тогда Дронов, прибил бы его на месте. И тот испугался. Струсил как любой подонок. Такие сильны только в толпе. А один на один -- трусливая мразь, готовая на подлость исподтишка. Открыто такие бить боятся. Они нанесут удар в спину...
   Фрол видел, как возле Дронова образовался плотный круг сержантов. Они бурно возмущались. "Теперь, -- думал Фрол, -- надо готовиться к "разговору" в каптерке, или еще к чему-то..."
   Вскоре Дронов повел свой взвод отрабатывать упражнение на учебном поле и тренировал до тех пор, пока вконец у всех не закоченели пальцы. Чтобы знали, как поднимать голову и возмущаться.
   На огневой рубеж Фрол вышел окончательно замерзшим. Мокрое белье, такая же одежда неприятно холодили тело, забирая последнее тепло. Он лег на успевшую намокнуть плащ-палатку, вжался всем корпусом в грязь, поймал на мушку мишень и нажал на курок. Автомат молчал. Даже щелчка не последовало.
   -- А, баран тупоголовый! -- закричал над ухом Дронов. -- Кто магазин подсоединять будет?
   Он кричал так громко, что и в части, казалось, знают, что Фрол такой тупой -- без магазина и патронов хотел поразить мишень.
   Курсант засуетился, вытаскивая из подсумка непослушными крючковатыми пальцами магазин. Но что-то не получалось, и он мешкал.
   -- Да быстрее ты, окорок безмозглый! Не ты один здесь! Тюфяк! -- закричал Дронов и ударил по голове флажком.

- 33 -

   И тут Фрола подбросило на ноги, он мгновенно перезарядил автомат и... В последний миг Дронов попытался поднять руку, как будто мог защититься этим. В глазах его мелькнул дикий страх, и он успел крикнуть: "Фрол!" Но автомат в руках Фролова припадочно задергался. Дронова сразу же отбросило назад, и все поплыло перед глазами курсанта. Автомат все дергался и дергался, потрясая его тело. Оружие словно приросло, прикипело к его рукам, и Фролов ждал, когда же кончатся патроны. Когда? Почему их так много? Ведь должно быть только двенадцать! А они все не кончаются...
   Фрол открыл глаза. Над ним склонился Ваганов.
   -- Ну ты и спишь, -- проговорил он. -- И стонешь, и зубами скрипишь...
   Фрол удивленно поворочал головой по сторонам, тщетно пытаясь различить в темноте стрельбище, Дронова, ротного. Но вместо всего этого из полутьмы вырисовывались ровные ряды коек, слышалось размеренное посапывание людей. Он чертыхнулся и спустил ноги с кровати. Нашарив тапочки, поплелся за другом в Ленкомнату. Проходя мимо дневального, глянул на часы. Два ночи.
   -- Чего поднял? -- недовольно выговорил товарищу Фрол. -- Еще спать да спать.
   -- Да ладно тебе. Еще выспишься за два года. На вот, поешь, -- и он вытащил из-под стола сверток. Развернув бумагу, выложил на стол котлету с прилипшими хлебными крошками, начатую пачку печенья, около десятка карамелек, остатки плавленного сыра, завернутого в шуршащую фольгу, и пару кусочков сахара.
   -- Что столбом стоишь? Садись. Рубать будем. Ведь мне сегодня двадцать стукнуло.
   Это надо же! У друга день рождения, а он совсем об этом забыл. Правда, помнится, что Ваганов говорил о мае. Фрол был не уверен, так ли это. Во всяком случае, на свою память не стал полагаться -- мог и ошибиться.
   -- Ты бы того, пораньше сказал бы. Может, что-нибудь подарил бы тебе.
   -- Да садись ты, Фрол.
   За два с лишним месяца службы Фрол привык к "ароматной" тушеной капусте, любовно прозванной курсантами "вонючкой". Перестал удивляться порционному салу, которое почему-то называется "мясом". Стало обычным и то, что картошку кладут в миски по ложке, зато кашу -- черпаком. Ешь -- не хочу. Не нравится завтрак -- обед обязательно съешь. Не желаешь откушать обед -- ужин уплетешь за обе щеки... И все-таки казенный харч с домашним не входит ни в какие сравнения. И все же, утверждали командиры, пустая каша да жидкий борщ намного калорийнее домашней пищи. А если командир говорит, значит, так и есть. Раздавшаяся талия Ваганова была тому подтверждением. И не важно, что Фрол и многие другие теряли свои килограммы. Кто-то теряет, а кто-то находит! Поэтому

- 34 -

   курсанты особенно и не расстраивались. Знали, что наступит время, и они будут уплетать самые лакомые, хоть и "менее калорийные" куски настоящего мяса, есть жареную картошку, тайно принесенную из столовой каким-нибудь "зеленым", по вечерам пировать в каптерке, добирая деликатесами то, чего не может дать однообразный солдатский паек. Знал об этом и Фрол. Но ему было противно наблюдать за сержантами и представлять себя на их месте.
   Фрол старался побыстрее успокоить неугомонную утробу, уплетая котлету с печеньем. Вскоре стол опустел. Даже крошки и те курсанты заботливо собрали и отправили в рот.
   -- Между прочим, Фрол, день рождения просто повод, чтобы посидеть да и сержантам кое-что поднести. Понимаешь, прислали деньги. Так я в магазине накупил всего и дай, думаю, угощу командиров наших. Обрадовались. Облопались. Вот сейчас только отпустили. Думал, что больше оставят. Хрен там...
   Фрол понял, что он ел объедки сержантской трапезы. Знай раньше -- в рот бы ничего не взял.
   -- Давай через недельку тебе устроим день рождения. Деньги у тебя есть? Не расстраивайся, займу. Тогда капралы приставать к тебе не будут. Все же видят, как тебя клюют.
   -- Я и без них проживу.
   -- Ты не прав, Фрол. Прожить на гражданке без взятки можно. Но там ты будешь как все. Здесь же, чтобы быть как все, надо что-то дать "дедушкам", иначе ты будешь хуже всех.
   -- Знаю. Но жить так не желаю. Не хочу! Понял? Не хочу!
   Последние слова он прокричал и пошел к двери.
   -- Псих! -- крикнул Ваганов вслед другу. -- Будешь как Шелудько чуханом! Чухан!
   Ему было обидно, что Ваганов обозвал его чуханом. Но теперь он знал, что сержанты от него ничего не добиваются. Они хотят заклевать его, превратить в чухана. И ведь Фрол уже стал плясать под их дудку. Носился чистить сапоги, потешая роту, выполнял глупые распоряжения, рассчитанные на ненормальных, ослом молчал в каптерке, когда его "обучали". Нет, если он и дальше будет вести себя так, то человеком ему не быть.
   Фрол, после того ночного разговора, охладел к земляку. Да и Ваганов перестал проявлять интерес к нему. Пусть служит как хочет. Он видел, как Фрол, не желая становиться чуханом, перестал чистить Дронову сапоги, выполнять его унизительные и глупые приказы. За это сержанты до судорог возненавидели Фрола. В роте ходила легенда, как однажды Фрола вызвали в каптерку -- "воспитывать",

- 35 -

   так он там так отоварил Дронова, что тот три недели ходил в баню без роты, боясь показать свою фиолетовую грудь. Сержанты, рассказывали шепотом, бросились было его метелить, но он предупредил, что стоять не будет и обязательно кого-нибудь прибьет, а ночью горло перережет. И его отпустили.
   Об этом каждый рассказывал по-своему, что-то привирая, что-то забывая. Ваганов верил и не верил. Хотелось подойти к земляку и расспросить. Но не решился. А сам Фрол молчал.
   Ваганов заметил, что отношение к Фролу изменилось. Любитель "повеселиться" Дронов стал подчеркнуто уставным сержантом. Ни насмешек, ни оскорблений. Обращался на "вы" и "товарищ курсант". Сначала поведение Дронова казалось необычным, но вскоре все привыкли, что по утрам не устраивается цирковое представление. Правда, когда вышел из санчасти Шелудько, Дронов решил "подшутить". Утром, быстро одевшись, долговязый сунул ногу в сапог -- а оттуда фонтан воды. Шелудько растерянно обвел взглядом роту, пошлепал по луже ногами и пошел выливать воду. Потом целый день ходил в мокрой обуви. Ну, думали в роте, вернулся Шелудько -- начнется утренний цирк. Ведь Дронов не стерпит, чтобы не зацепить курсанта. Но ни на следующий день, ни через неделю его никто не трогал. Причины не знали, но стали догадываться, что это из-за неожиданной дружбы Фрола с долговязым. Их теперь часто видели вместе то на гимнастических снарядах, где Шелудько боролся со своей немощью, то в учебном классе, где Фрол постигал военную науку. Одни на эту дружбу смотрели со снисходительной улыбкой: нечего делать Фролу, как возиться со слабыми. Другие -- с пониманием, что таким надо помогать. Третьи -- с завистью, что Шелудько нашел себе защиту.
   Фрол был рад, что его план борьбы с дроновскими "законами" удавался. Сначала сам перестал подчиняться этому "деду", а потом и за Шелудько заступился. И ничего. Служит нормально. А Дронов скис, заглох, сержанты утихомирились. Даже ротный отметил его в лучшую сторону, поощрил за караул. Так что служба, можно сказать, пошла нормально, и Фрол, довольный собой, еще и еще раз вспоминал рассказы друзей о неуставщине и "дедовщине", о незыблемости этих "законов". И вот он эти правила нарушил, поломал. И "дед" Дронов оказался бессильным. Правда, безраздельная власть "дедов" полностью пресечена в их взводе. В остальных же, хоть и в меньших размерах, была. Непосвященному человеку невозможно рассмотреть ее. Но Фрол-то через все это прошел, поэтому от него не могло укрыться то, что за столом лучший кусок доставался сержанту, воспитательную работу проводил грубостью, воспитывая в общей массе курсантов не только своих последователей, но и чуханов. Он видел, что чуханы больше всех ходят в наряды, почему-то хуже всех наводят порядок в расположении, всегда самые неопрятные и, как на подбор, все ленивы. То есть воспитывали их сержанты такими, какими и хотели видеть. И за все это чуханы получали наряды вне очереди. Недостатка в наказаниях не было, и они уже смирились со своим положением, совершенно не прилагая усилий к какой-либо перемене в своей жалкой судьбе. Поэтому Фрол и не заступался за них. Он не был уверен, что победит. Его удивляло, что "дедовщиной" возмущен только он один, борется с ней в одиночку. Никого это не интересовало. Мало того, курсанты пытались урезонить его:
  

- 36 -

   -- Ты что, ненормальный? Через это все проходят. Законы не изменишь. На "дедах" вся армия держится.
   Они терпели. Молчали на собраниях, возмущались чуханами, которые опять потянули взвод назад.
   Фрол понимал -- курсанты боятся. Боятся силы, командира, законов, уставов. Всего боятся. Вот что значит приходить слабым, не подготовленным в армию. Он все это преодолел. И Шелудько из грязи вытащил. Потому что захотел. Потому что считает себя человеком, уверен в своих силах, в себе. Вот он какой. И вполне можно с этим справиться и без офицеров. Замполит говорил, что в любом случае издевательств, избиений и других примеров неуставщины говорить ему или ротному. Они тут же разберутся, и виновник будет наказан. А он, Фрол? Что с ним-то будет? Да тогда он станет хуже последнего чухана. Стукачей презирали и ненавидели. Тем более в армии. Ну ладно, побили его тогда в каптерке сержанты. На следующий день он бы пошел и сказал замполиту. Так об этом же к обеду все узнают. Ведь как били, никто не видел, значит, рассказать мог только он. Значит, все, даже Шелудько, даже самый последний чухан, будут его презирать за то, что он заложил. А оказаться вне коллектива в армии -- такого и врагу не пожелаешь. Да и что офицеры тому же Дронову сделали бы? Лишили бы лычек, посидел бы на губе. И все. А потом вернется в роту, и все по-новому, только более изощренно. Так что, как не крути, а офицеры с неуставщиной бороться не в состоянии. Не будут же они и дневать, и ночевать в роте, выполнять обязанности сержантов?! Значит, без них будет что-то неуставное. А чтобы быть в курсе -- офицер заводит стукача. И у них в роте есть такой. Его все знают и тоже ненавидят.
   Ничего, думал Фрол, скоро все это кончится, и он поедет в войска сержантом. Там-то он будет по-своему, по-человечески воспитывать солдат, не так, как здесь.
   Вот и закончилась его служба в учебном подразделении. Теперь он младший сержант и завтра утром уедет к новому месту службы. Ваганова оставили в роте командиром отделения. Пусть остается. Плохо, что будет воспитывать себе подобных. Шелудько тоже младший. Он уезжает через два дня. Просил Фрол, чтобы их вместе отправили, но ротный решил по-своему. Что ж, снова придется Шелудько быть на побегушках. Только теперь в роли сержанта. Обидно, что полгода человек мучился, звание получил, и все придется начинать сначала. С нуля. Но в новом качестве. А может быть, он все-таки сможет себя поставить? Может быть, помогут? Хочется надеяться. Сейчас он все крутится рядом, помогает укладывать вещмешок, собирать вещи. Хороший он парень. И чего он сердился на него первое время?
   -- Фролов! К телефону! -- прокричал дневальный.
   Фролов подошел к дневальному. Сержантские лычки непривычно желтели на его погонах. Теперь все ходили с лычками. Приказ о присвоении звания объявили день назад. Фрол оценил себя в зеркале. На него смотрел высокий младший сержант, широкий в груди, узкий в талии, обмундирование красиво облегало его спортивную фигуру. За месяцы учебки он немного сдал, но как раз настолько, что сапоги теперь плотно обхватывали его крепкие ноги, а форма на нем не трещала.

- 37 -

   -- Кто звонит?
   -- Не знаю, сказали позвать тебя.
   -- Младший сержант Фролов слушает!
   -- Фрол, -- послышалось в трубке. -- Ты едешь в часть, где служит мой лучший друг. Если тебе нетрудно, зайди ко мне в первую роту, я передам письмо.
   -- Хорошо. Сейчас приду.
   В первой роте его ждал незнакомый сержант.
   -- Ты Фрол? -- поинтересовался он. -- Мне о тебе рассказывал Дронов. Пошли, пару минут перекурим. Потом дам тебе письмо.
   Они зашли в умывальник, который в отсутствие офицеров превращался в курилку. Сейчас на подоконниках, как курицы на насесте, расположились незнакомые солдаты, по-видимому, дембеля, решил Фрол. Среди них заметил старшего сержанта Мишина -- своего старшину и сержанта Дронова -- замкомвзода.
   -- А, пришел, дорогуша, -- невесело проговорил Дронов. -- При полном параде. Ну что ж, проходи, гостем будешь.
   Один солдат стал у двери.
   Бить будут, определил Фрол. Все встали. Он с удивлением отметил, что все дембеля, как на подбор, высоки и сильны. Интересно, где их отыскал Мишин? Дронов среди этой компании казался сморчком. Да, с такими ребятами приятно потаскаться на ковре, один на один и в спортивной форме. А не здесь, на цементе. Вот уж не думал, что так все получится. Надеялся, все уже позади. Нет, Фрол, ты еще не все взял, что должен был, твоя служба в учебке не закончилась. Ты ее очень хорошо запомнишь. Эти ребята об этом позаботятся и на славу постараются.
   Фрол не слышал, о чем говорил Дрон, что говорили другие. Он внимательно следил за всеми, стараясь не упустить момента атаки. Добился справедливости! Ведь говорили, что "дедовщина" -- это основа армии. С ней бороться бесполезно. А он, видите ли, герой -- сам решил всю армейскую жизнь перевернуть. И что из этого вышло? Все равно "деды" свое взяли. Они не потерпят "неуважение" от молодых. Рано или поздно рассчитаются. Дома он никогда не дрался, если видел, что противник слабее. Здесь жили по своим законам.
   Так что же, выходит, он должен был молчать? Зажать рот, сцепить зубы и терпеть, как в тебе вытравляется все человеческое? Бояться чувствовать себя личностью, а не винтиком могучего армейского механизма? Так и служить, забывая, что ты человек. Нет! Так не должно быть. Каждый должен восстать, возмутиться, а не он

- 38 -

   один. Но как это сделать, чтобы все за ним пошли, он не знал. Значит, утереться и уехать? Забыть, что было здесь, и начать новую жизнь в другой части? А эти месяцы вычеркнуть из службы. Потому что стыдно будет об этом вспоминать. И не потому, что начал бессмысленную борьбу. Потому, что отступил, испугался. А чего ему бояться? Теперь уже нечего. Жаль, Дронов остался "на коне". Теперь из поколения в поколение будут передавать легенду о дембеле Дроне и "зеленом" Фроле, строптивом курсанте, которого обломали "деды". Выходит, он сделал не лучше, а хуже. Что же теперь делать? Смолчать? А может быть, замполиту рассказать? Ведь он говорил, ничего не скрывать. Даже мелочей. А за это Дронов и его дружки свободно могут понести наказание.
   Мысль о справедливом наказании воодушевила Фрола. Но кому рассказать? Все офицеры части живут в городе, а за железобетонную границу нельзя -- самовольная отлучка. Да и попробуй найди их в городе. Приходят же они к восьми утра. В это время Фрол будет уже трястись в поезде. Может быть, дежурному по части рассказать? Нет, лучше всего проверяющим. Они живут здесь же, на территории военного городка в гостинице. Уж они-то с этим делом разберутся...
   О ЧП в пятой роте к утру узнали все.
   В каптерке витал дух уныния и обреченности.
   -- Что делать-то будем? -- скорбел Дронов.
   -- А что? Заварили кашу -- будем расхлебывать, -- ответил Мишин.
   -- Не мы ее заваривали. Все Фрол, падла.
   -- Да, плохо вышло. Вместо дембеля -- небо в клеточку... Говорил же тебе, сами разберемся, не надо помощников. Нет, уперся. Никто не узнает. Он утром уедет. Уехал...
   -- Кто же знал, что заложит, да еще полковнику с Москвы. Теперь хана нам, -- ныл Дронов.
   -- Вот и ротный мне то же самое сказал. Вы, говорит, с Дроновым в роте пахали как никто из сержантов. Сколько сделано. Второй год подряд рота отличная. Все хорошо. И в этом немалый ваш вклад. И моя бы воля -- замял это дело, и все. Но объяснительная Фрола, говорит, у полковника лежит. А комиссия настроена серьезно. Шутить не намерены. Только судить. Это нас-то судить!
   -- Да... Служил, служил, жилы рвал на экзаменах. Ведь только мне одному известно, как добывал отличные оценки. Приходилось вместо этих шелудьковых подставлять других. А сколько труда стоило сделать из дохляка призывника отличного курсанта. И все зря. И все из-за сволочи Фрола.
  

- 39 -

   -- Теперь и офицерам достанется, и рота не будет отличной. А пятно несколько лет будет висеть на роте, на батальоне и на полку. Не думал, наверное, гад, о таких последствиях.
   -- А если не думал, надо еще дать.
   -- Ты что, Дрон, дурак? Мало тебе этого? Другое дело, накапать на Фрола, он, мол, нарушитель дисциплины, не слушается нас. И ничего с ним нельзя поделать. Заведи "дело" на него, перепиши характеристику -- ведь ты же сейчас за взводного. Налепи кучу взысканий в карточку. Ротный отнесет начальнику штаба, тот поставит печать. А комсомольскую характеристику перепишет Ваганов.
   -- Он же дружит с Фролом, -- изумился Дронов.
   -- Эта дружба ничего не стоит...
   Ваганов оправдал надежды старшины. На следующий день он принес переписанную заново комсомольскую характеристику, которая могла годиться только в тюрьму, и объяснительную Шелудько.
   -- Вот это да! -- восхитился Мишин. -- Молодец. Как тебе удалось?
   -- Да припугнул чуток, вот он и написал. Даже то, чего и не было. Слизняк.
   -- И такие люди обществу нужны. Без них тяжело было бы жить.
   На этот раз ротный беседовал с Фролом дольше обычного.
   -- Поймите, -- объяснял он курсанту, -- после объяснительной Шелудько многое в деле меняет окраску. Ведь это вы сначала проявляли неуставные. Значит, вы не пострадавший, а виновник всего происшедшего.
   -- Выходит, меня будут судить, а их нет?
   -- У них будет смягчающее вину обстоятельство. У вас нет. А какой смысл прерывать службу и самому садиться за решетку? Так поступать -- значит быть по меньшей мере бестолковым.
   -- Что же вы предлагаете? Отказаться от своих показаний?
   -- Это вам решать, думайте...
   -- Сколько бы я не думал, товарищ капитан, но этого не сделаю.
  

- 40 -

   -- А я не настаиваю. Просто советую подумать. Это очень часто помогает в принятии верного решения. А какое принять -- ваше дело. Сегодня у вас еще есть время. Завтра с утра я жду вас в канцелярии, потому что все бумаги по этому делу необходимо представить в штаб. Вы меня поняли?
   -- Так точно!
   -- Тогда вы свободны.
   Сообщение ротного, что Шелудько написал объяснительную, убило Фрола. Такой низости он не мог даже предположить. С одной стороны дембеля, с другой -- предательство. Ротный наседает, чтобы отказался от показаний. В открытую не говорит -- боится. Но понять это нетрудно.
   -- Разрешите? -- в дверях канцелярии стояли Мишин и Дронов. -- Разрешите войти, товарищ капитан?
   -- Входите, ребята.
   Хотя ротный и был старше сержантов лет на восемь, но отношения с ними были на удивление дружественными. В свое время сержанты выполняли поручения капитана "частного характера". Со склада части, к примеру, картошки пару кило отнести домой... Особенно преуспевал Дронов. Мишин был специалистом по "жигулям". Он своими руками перебрал машину ротного. Поэтому и считал капитан своим долгом "помочь" подчиненным.
   -- Я вам советую попросить у Фролова прощения. Пообещайте ему что-нибудь. Короче -- делайте что хотите, но только без грубости. Он должен отказаться от своего рапорта. Только это вас спасет. Сам я что-либо сделать не в силах.
   Сержанты поняли командира и вышли из кабинета.
   Фрола они нашли в Ленинской комнате...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"