Уважаемый Владимир Николаевич!

Начну с истории. Кант писал, что в каждой науке ровно столько науки, сколько в ней математики. Спиноза видел идеал для расплывчатой и нечёткой этики в однозначности математики. Под математикой при этом подразумевалось "учение об экстенсивных величинах" (Гаусс). Сегодня Лотфи Заде видит в расплывчатой логике нечётких множеств более адекватное отражение реальности, чем в "дважды два — четыре". Аксиома: "множество может быть элементом самого себя" в топологии Гротендика, заменила аксиому: "множество не может быть элементом самого себя" в теории множеств Кантора. Теория топосов отказывается от незыблемого с точки зрения здравого рассудка принципа: "часть меньше целого" и переходит к принципу неразличимости части и целого (как и продолжению и завершению принципов относительности, неопределённости и дополнительности). Н.Н.Моисеев в "Алгоритмах развития" М.1987г, повторяя на языке математики идею культуролога Ю.М.Лотмана о том, что наука последних трёхсот лет выбросила "краеугольный камень" правильного миропонимания, поддавшись соблазну самоочевидности и координат пространства-времени,— пишет о том, что предсказуемый дарвиновский отбор следует дополнить непредсказуемым бифуркационным отбором, познание через перечисление действительного следует дополнить познанием неперечислимого возможного. Если ныне звёзды есть, но когда-то их не было, то в том, дозвёздном состоянии, разве можно было бы не брать во внимание возможность этих звёзд в будущем, и считать реальным только то, что тогда было действительным?

Николай Кузанский называл "божественным" познание, способное улавливать не только актуальное, но и потенциальное. "Человеческое" познание, по Николаю Кузанскому, оставаясь в рамках двух наглядных измерений (пространства-протяжённости и времени-длительности), не обладает такой способностью. Намёком на эту способность является интуитивно-художественное видение мира в состоянии экстаза, вдохновения, медитации, творческого поиска ("правополушарное мышление", "синтетическая информация", "богомыслие").

Сорок веков, с обострением в последние триста лет и с доведением до стадии абсурда в нашей стране за последние семьдесят лет, "божественное" информационно-космическое противопоставлялось "человеческому", координатно-бытовому. Только один Аристотель попытался синтезировать эти два подхода, но уровень науки того времени был ещё слишком низкий и ничего из этого "первого Синтеза" не получилось. Только в конце двадцатого века при радикальном пересмотре статуса информации появилась возможность снятия этого противопоставления и реализации "второго Синтеза".

Теперь можно перейти от истории к сущности вопроса. Предпосылкой "человеческого" координатно-бытового подхода,— именовавшегося со времён Галилея "наукой" и "материализмом",— является религиозная вера в простоту мироустройства: бесконечность пространства понимается как комната без стен ("мир не заколочен досками" по Гегелю), законы на небе те же, что и на земле, с колокольни нашего разума всё в мире можно понять и осмыслить. Предпосылкой "божественного" информационно-космического подхода является сегодня научно обоснованная уверенность в том, что мир — это не примитивная эвклидова коробка без стен, а невообразимая для здравого рассудка информационная сложность, пытаться осмыслить которую в рамках наглядных представлений абсурдно. Видимый мир — лишь вершина айсберга, поверхностный слой неизведанных глубин. Противопоставление его миру невидимому так же бессмысленно, как бессмысленно противопоставление ребёнка взрослому. Молодой московский космолог Линде, предложивший гипотезу "раздувающейся" (инфляционной) Вселенной, в которой часть может быть больше целого, в этом плане говорит о неправомерности противопоставления конечного и бесконечного, нечто и ничто, Космоса и Хаоса, информационного и протяжённого, интуитивного и логического, возможного и действительного. В рамках нашей повседневности, конечно, нет ничего более достоверного, чем отличие живого человека от мёртвого, наличия продуктов в магазине от их отсутствия. Но это та очевидность "протухшего старца Зосимы", о которой писал ещё Достоевский, утверждая, что человек "более чем существует", т.е. что человек сопричастен тому миру, в котором бесконечность ассоциируется не столько с квадриллионами километров в квадриллионной степени, сколько с информационным напряжением образа пауков в банке (у Вас этот образ символизируется стихами Окуджавы о мёртвом солдате, думающем, что он в раю).

Стол существует постольку, поскольку он взаимодействует. Взаимодействие — это информация соответствующего уровня. Если масса — это мера пассивности, энергия — мера активности, то информация является мерой реальности того, о чём идёт речь, мерой включённости, вовлечённости, впресованности в соответствующий уровень (гегелевское "в себе и для себя"). Ни Гегель, ни Ленин не имели представления о реальности свёрнутых на докварковом уровне десятке других измерений, помимо видимых нами двух наглядных измерений пространства (как протяжённости) и времени (как длительности). Фазовые переходы второго рода (типа перекристаллизации) имеют явно выраженную информационную природу: бесконечно малый в энергетическом отношении сигнал может вызвать бесконечно большие (во всех отношениях) последствия. В непредсказуемом недарвиновском бифуркационном отборе это называют "эффектом бабочки": взмах крыльев бабочки может вызвать тайфун, мелькнувшая в голове Сахарова мысль может изменить жизнь общества. Информация, идеальное, взаимодействие,— в первом приближении подразумевает наличие объектов взаимодействия, существование материального носителя информации, отличных от "Вращения Света" материальных реакций. Но при более глубоком рассмотрении от этого нужно отказаться. В стихотворении Мандельштама цветок является одновременно и садовником,— в соответствии с соотношением неопределённостей Гейзенберга. Если фраза должна иметь субъект и предикат, если театр должен иметь сцену, актёров, автора, зрителей, то мир может всего этого и не иметь (отказ от эфира — материального носителя поля). Здесь больше подходит образ Бора: мысль о мысли меняет мысль! Когда познание мира начинает менять сам мир, то здесь и обнаруживается та самодостаточность данной Вселенной (она оказывается "заколоченной" если и не досками, то соответствующим уровнем информации), которая ассоциируется обычно с самотождественностью "я" (и бесконечного).

Мне кажется, что сегодня "божественный" подход, идущий от мира в целом к отдельным фактам нашей реальности, и "человеческий" подход, идущий от отдельных фактов к миру в целом, могут найти общий язык на базе именно понятия информационного инструктирования. В компьютере 90% машинного времени идёт на программирование, а не на исходные "железки", "факты". Насколько мне известно, с этим связана теория морфизмов, категорий, функторов (откуда и появилась топология Гротендика). Голографическое понимание мозга относится сюда же, т.е. к идее о том, что исходные факты играют только роль затравки, подложки, повода для последующих достаточно самодовлеющих построений.

При всей безоговорочной необходимости накопления исходных экспериментальных фактов и при всём уважении к людям, это делающим ("жизнь так коротка, а червяк такой длинный"), культ приоритета этого рода человеческого познания уже в прошлом, и равноправным с ним является познание, идущее не от частного к общему, а от общего к частному, в духе "эманаций" Плотина. Иначе мир с его звёздами и комарами, героями и Павликами Морозовыми,— будет не информационной целостностью (образом и подобием которой является целостность самотождественности нашего "я"), а не имеющим смысла набором камней и людей.

Движения в обоих направлениях не исключают, а дополняют друг друга.

Не обладавшие наглядными свойствами нашего пространства-времени Бог блаженного Августина и Вакуум академика Зельдовича в акте творения или в Большом Взрыве породили тот мир обыденного пространства-времени, в котором мы сегодня живём. С этим можно примириться, поскольку не всегда подобное порождается подобным: например, горючие кислород и водород способны породить негорючую воду. Поэтому сегодня среди учёных нет протестов против гипотезы Шварца-Грина (1984) по поводу наличия на докварковом уровне других измерений, наглядно нами не представимых. Критерий наглядной представимости, господствовавший триста лет в европейской науке в качестве критерия истины, сегодня сдан в архив. Тем самым реабилитировано учение Плотина (ходившего восемнадцать веков в "мракобесах", "мистиках", и т.п.) об эманации как информационном инструктировании, идущем сверху вниз, от мира в целом к комарам и планетарным цивилизациям. Но, в отличии от Плотина, современная наука не игнорирует и процесс информационного инструктирования, идущий снизу вверх: от кислорода и водорода, например, к воде как более сложной структуре. Академик Спирин (биолог) отвергает теорию происхождения жизни по Опарину, исходящую из теории Дарвина, т.е. из представления о принципе развития, эволюции, получения чего-то более сложного из чего-то более простого в процессе изменчивости, наследственности и естественного отбора. Спирин при этом ссылается на тот факт, что полтора миллиона видов животных и полмиллиона видов растений имеют ту же самую молекулу рибонуклеиновой кислоты, которую имели сине-зелёные водоросли три с половиной миллиарда лет назад. Никакой эволюции эта молекула не претерпела, ни до своего появления, ни после,— хотя 99% видов, на ней построенных, оказались тупиковыми, а в опытах Миллера (считавшихся подтверждением теории Опарина) при электрических разрядах из аминокислот как "кирпичей жизни" получались более сложные структуры. Почему? Потому, что молекула РНК, подобно телевизору, или есть, или её нет (она состоит из двух частей, имеет три макромолекулы и пятьдесят белков). Без какой-либо одной детали теряет смысл вся конструкция. И эта конструкция могла появиться только сразу, в силу какой-то "абстракции Природы", подобно тому, как сразу появилась конструкция телевизора. То, что Спирин назвал "абстракцией Природы", Норберт Винер именовал "всемирным, универсальным, нигде не локализуемым кодом-регулятором", а Плотин — "божественной эманацией". Независимо от названия, речь идёт об одном: об информационном конструировании, направленном,— в отличии от принципа эволюции,— не снизу вверх, а сверху вниз!

Нет ничего удивительного в том, что человек нашей "доконтактной" эпохи (до контакта с внеземными цивилизациями) представляет себе возможность существования разума, сознания, интеллекта только в антропоморфной форме. Но уже муравьи и пчёлы, разумная регулятивность поведения которых концентрируется не в одной отдельной особи, должны подсказать нам мысль о том, что мир может быть устроен не только сложнее холодной комнаты и тёплой печки с однозначным направлением потока энергии от тёплого к холодному, но и сложнее нашего индивидуального "я", способного мыслить мир только в рамках наглядных представлений пространства и времени. Император ближе ассенизатору, чем чувствующий свою сопричастность "абстракции Природы" к нечувствующему. Серафим Саровский называл это "стяжанием Святого Духа", артист Папанов — "чувством Природы".

Не знаю, как воспринимаются Вами мои рассуждения, но я Ваши воспринимаю как стимул. Вы идёте своим путём,— иначе не может и не должно быть,— но поскольку точки соприкосновения у на есть (оценка теоремы Гёделя, важность информации, и т.п.), то здесь формально-логической альтернативы: или "противники", или "единомышленники",— в принципе быть не должно.

Когда будет время и настроение,— пишите. Поскольку Ваше письмо в одном экземпляре, возвращаю его. Из-за неразборчивости своего почерка посылаю машинописный текст.

 

С уважением, Г.В.Чефранов. 15.02.89г.