Ковыляет через дорогу старуха. А тут надо же - как нарочно! - из-за поворота на машинах придурки с визгом вылетают наперегонки, точно ироды на лакированных гробах: глаза залеплены тёмными очками, на зубах жвачка трещит, пузырится, а с ноздрей валит дым. Рулят они небрежно, как бы нехотя, в окна показывая с кулака палец вверх, - знак свой, как герб, несут придурки по жизни гордо. В салонах музыка из колонок рвётся на полную, последние мозги придуркам вышибает: весело им, ржут. А кто там впереди на дороге - взрослый ли человек переходит, или младенец бежит, али калека ползёт, какое придурку дело!
Мчатся придурки.
-Свят, свят, - озираясь, крестится старуха и наддаёт изо всех сил вперёд.
Но много ли на свете наберётся счастливчиков, что ушли невредимыми от скоростных придурков?
На тротуарах, среди прохожих, другие придурки, истошно вопя, рвут из карманов, из футляров телефоны с камерами.
Слух о том, что старуху вот-вот должны задавить, разлетелся быстрее скорости света. И раздался в воздухе гул и задрожала земля, как от табунов лошадей, - это стада придурков всех стран несутся глазеть!
В небо стрекоча поднимаются вертолёты...
Операторы и репортёры, точно выросли из-под земли, уж снимают старуху и ведут репортажи.
Жильцы выскакивают на балконы кто с кружкой чая и бутербродами, кто с пивом и орешками, кто со стульями и семечками и устраиваются поудобней. Юная, голая парочка влюблённых, видно только что с постели, радостно выпархивает на балкон с телефонами в руках. Обнимаясь, юноша и девушка лижут друг дружку весело, словно щенятки, и летающую по дороге старуху успевают снимать.
Толстой тётке на третьем этаже ужас как не повезло: в волнении захватывающего зрелища, она вместо кружка колбасы запихала торопливо в рот весь батон, но проглотить не смогла - подавилась. С глазами по фонарю, хрипя и хватаясь за горло, она перевесилась через перила балкона, багровея.
Снизу публика, показывая пальцами на тётку, сладко ахает.
А один придурок на пятом этаже в раскрытом окне до того довертелся с камерой, что сорвался и полетел. Благо жена в последнее мгновение успела схватить мужа за гачу.
-Караул! - вопит он ужасно, повиснув вниз головой.
-Ох, Жорик, ах касатик ты мой, - держит мужа одной рукою жена, а другой ещё крепче сжимает телефон и на него снимает бурлящую толпою улицу. - Больше сил моих нет, рука устала... Ой, не выдержу! - голосит она, - ой, могу отпустить!
-Что же ты, родная, меня одной-то рукою держишь, второй хватай! - надрывает глотку муж. - Грохнусь и костей не соберу, а нам внука ещё ростить!
-Жорик, родненький, - отвечает, рыдая, придурочная жена, - ты прости уж меня за всё, если что... может, больше не свидимся! Телефон, проклятый, так прирос к руке, что не могу от него оторваться.
Жалко ей мужа, ах жалко до боли! Столько лет были вместе, столько бед и радостей пережили, не один пуд соли съели, серебряную свадьбу недавно отметили. Но вот страсть ей охота, дороже жизни своей и мужа, заснять на телефон и показать подругам на работе, как старуху задавили.
Публика, задрав физиономии и камеры, в немом восторге таращится на вопящего от страха Жорика.
И публике, как на зло, хоть разорвись - везде интересно, не оторвёшься: там, на дороге, старуху сию секунду должны раздавить; здесь Жорик вот-вот полетит и расхлещет себе череп вдребезги; а вон ещё толстая тётка, что перегнулась на перилах и дёргается в конвульсиях, сейчас всей тушей грохнется на пластиковый козырёк магазина и разнесёт его в пух и прах, - ну как такое пропустишь!
Мечутся, суетятся придурки, есть-есть на что поглазеть и заснять на камеру! Но, главное, как повсюду поспеть? Хоть и вправду разорвись на части!
Несутся придурки по дороге.
Глазеют придурки восхищённо с тротуаров на старуху, летающую от машин.
Восковый Жорик, крестясь, с ужасом слушает жуткий треск своей гачи и чует на себе леденящее объятие смерти.
Толстая тётка на перилах, уж синяя, обводя прощальным гаснущим взором вопящие улицы, сожалеет в прожитой жизни только об одном: что не довелось до конца досмотреть зрелище.
Полицейские, молодцы, сработали оперативно - перекрыли все выходы из города, чтобы потом, когда раздавят старуху, без проволочек задержать преступников. А теперь полицейские и спасатели, с деловитым видом и не спеша, освобождают от публики те места, куда, по их разумению, вонзится черепом Жорик и, пробив козырёк магазина, хлестанётся о крыльцо тётка.
Врач скорой помощи, опытным взглядом оценив обстановку, с руганью требует в телефон, чтобы скорее отправляли подкрепление - несколько труповозок.
Пялятся радостно придурки.
Снимают на камеры и млеют придурки.
-А-а-ах!!! - вырывается одним мощным восторженным выдохом из глоток публики каждый раз при виде того, как старуха чудом выпархивает раненой птицей из-под колёс то одной, то другой машины.
Тротуары кишат толпами народа.
-Ну что там, жива ли ещё? Скоро ли? - ревут задние, изнемогая в любопытстве, и, вытянув шеи, подпрыгивают.
-Потерпите, уж скоро! - успокаивают передние.
По лестницам и водосточным трубам карабкаются придурки на крыши домов. Порою кто-нибудь из них, под одобрительные возгласы толпы, отчаянно махая руками, срывается с диким воплем и расплющивается о тротуар.
Над головою спасающейся от погибели старухи зависают, стрекоча, вертолёты, и снимают на кинокамеры жёлтое морщинистое лицо, перекошенное страхом.
Придурки таращатся сладко.
Вздыхают придурки счастливо: есть-есть на что поглазеть!
Закрывая собою полнеба и палящее солнце, отбрасывая серую тень на город, опустился торжественно в небесную синеву, блестя ледяной сталью, космический корабль. Жужжали на нём и шевелились, крутились бесчисленные антенны, локаторы, и торчала с борта исполинской башней труба телескопа, посеребрённая космическим инеем.
Корабль пошёл вниз. И вдруг, как бы в нерешительности раздумывая, приостановился, плавно качнулся и - мелькнув молнией ввысь, исчез.
Затем прямо из глубины неба протянулась до города и аккуратно протиснулась между высотными зданиями и повисла над толпами народа, блестя окулярами и курясь морозным белым дымком, телескопическая труба.
Задрав головы, публика ликовала, подпрыгивала и повсюду грохотало восторженное ура. Мгновенно появились лестницы, ломы, кувалды, резаки. Навьюченные инструментами как ослы, придурки забрались по лестницам на трубу и под воинственный рёв публики давай её курочить, громить. От ударов кувалд и ломов труба гудела, скрежетала, и в неё с визгом вгрызались диски резаков, выбрасывая раскалённые искры.
Сердито фыркая, тяжело застучали по окулярам отбойные молотки. Телескопическая труба дрогнула и с ошеломлёнными придурками торопливо втянулись обратно в небо и в синеве растаяла.
А через минуту на чистом небе показалось множество точек. Они быстро приближались и превращались в крохотные, вопящие фигурки человечков - придурков, которые своим стремительным ходом и с диким свистом в ушах возвращались домой на землю. Публика молча пялилась ввысь и, мысленно ставя себя на место упадающих, с замирающими сердцами зябко ёжилась.
Полицейские и спасатели хмуро поглядывали на небо, вычисляя на глазок траекторию полёта заблудших сынов и дочерей человечества, и основательно готовились к встрече: освобождали от назойливой публики площади и обносили их траурными чёрными лентами. Люди опасливо озирались, вздыхали и охотно расступались подальше, пошире... В срочном порядке к освобождённым площадям, в сопровождении воющих полицейских машин, завозили на автобусах медно-духовые оркестры с заматерелыми, багрово-сизыми лицами.
Старуха, великим чудом вырвавшаяся из потока осатанелых машин живой и невредимой, стояла, крестилась и сердечно приговаривала:
-Помилуй, Господи Исусе...