Журнал Рец : другие произведения.

[журнал Рец 5, июнь 2003]

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бахыт Кенжеев, Марианна Гейде, Евгения Райзер, Сергей Белов, Константин Бандуровский, Дмитрий Новожилов, Анастасия Киселева, Вадим Штейнбрехт, Олег Головатый, Светлана Князева, Елена Гончарова, Виталий Янко, Григорий Тисецкий
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Если дни и впрямь падают
  в бездну ночей,
  то, наверное, существует колодец,
  где покоится ясность.
  
  И надо сесть
  на закраину тьмы
  и терпеливо удить
  упавший туда
  свет.
  
  Пабло Неруда
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Бахыт Кенжеев [email protected] http://www.vavilon.ru/texts/prim/kenzheev0.html http://kvartx.on.ufanet.ru/gostinaya/index.htm http://www.arba.ru/person/poety/2000236-1.html http://lib.ru/POEZIQ/KENZHEEW/ http://www.rvb.ru/np/publication/01text/34/02kenzheev.htm
  
  [* * *]
  
  То нахмурившись свысока, то ненароком всхлипывая, предчувствуя землю эту,
  я - чего лукавить! - хотел бы еще пожить, пошуметь, погулять по свету,
  потому-то дождливыми вечерами, настоя зверобоя приняв, как водится,
  с неиссякшей жадной надеждою к утомленною просьбами Богородице
  обращаюсь прискорбно - виноват, дескать, прости-помилуй, и все такое.
  Подари мне, заюшка, сколько можешь, воли, а захлебнусь - немножко покоя.
  
  Хорошо перед сном, смеясь, полистать Чернышевского или Шишкова,
  разогнать облака, обнажить небосвод, переосмыслить лик его окаянный.
  Распустивши светлые волосы, поднимись, пречистая дева, со дна морского,
  чтобы грешника отпоить небогатой смесью пустырника с валерьяной.
  Хороша дотошная наша жизнь, средоточие виноватой любви, непокорности и позора,
  лишь бы только не шил мне мокрого дела беспощадный начальник хора.
  
  
  [* * *]
  
  Состязаться ли дуньке с Европой,
  даже если не гонят взашей?
  Запасной сарафанчик заштопай,
  молодые карманы зашей.
  Слышишь - бедную Галлию губят,
  неподкупному карлику льстят,
  благородные головы рубят -
  обожженные щепки летят
  и теряются в автомобильных
  пробках, в ловчих колодцах очей
  голубиных. До луврских ткачей
  и до их гобеленов обильных -
  что им, звездам Прованса, холмам
  обнаженным, где римский роман
  завершается? И - не свобода ли
  есть первейшая ценность? О да!
  Но ее одурманили, продали.
  В коммунальном стакане вода
  подземельная пузырится.
  Дождь - каштановый, устричный - льет
  в Фонтенбло. Обнищавшая птица
  (скажем, сыч) воровато клюет
  беспризорные зерна. Пшеничные?
  Нет, ячменные. Видимо, личная
  не сложилась, да и подобрать ли
  рифму к милостыне? Черное платье
  тоже вымокло, солнцу назло.
  Нелегко. И тепло. И светло.
  
  
  [* * *]
  
  От картин современных горчит в глазах, а от музыки клонит в сон,
  а перед сном, братом известно чего, под окном опавшие листья (рябины? клена?)
  в лубяной собирают короб. Всяк виноват перед всяким, особенно если он
  не способен любить или быть любимым. Стакан граненый, орех каленый,
  
  у постели больного бородатый, важный шаман в белотканой ризе
  с выдолбленным хрустальным посохом, полным незамерзающей ртутью,
  на одном из трех надгробных камней читает протяжное: "Кажется, это кризис",
  доброму молодцу на кривом жеребце, застывшему на перепутье.
  
  Как заметил один растлитель, с прибаутками приобретая путевку в ад,
  любая хворь приближает к предбаннику вечности (там на крюках окалина,
  там мелкие капли напрасного дихлофоса на мокрицах и пауках, там спят
  вповалку, и не видят даже ночных кошмаров). Надо ковать железо, пока оно
  
  светится и не ржавеет, пока наковальня крепка - но молот, пожалуй, стал
  неподъемен. Даже гвоздя завалящего не выходит, даже ножа, не говоря о,
  скажем, добротной подкове или узком копье. Остывающий мой металл,
  мой беспомощный коновал, для чего мы так судорожно и упрямо
  
  то распеваем псалмы, поворотясь кровоточащей спиною к нехитрым глазам врага,
  то на песке синайском вечнозеленой веткой кресты и свастики чертим -
  неужели затем, чтобы на лобном месте чужие дети кричали: "Ага!
  Афанасий Дементьевич, что ж получается? Значит, ты тоже смертен?"
  
  
  [* * *]
  
  Когда с сомнением и стыдом
  ты воротишься в отчий дом,
  сдаваясь нехотя на милость
  минувшего, мой бренный друг, -
  очнешься, осознавши вдруг,
  что все не просто изменилось,
  
  а - навсегда. И сам нальешь
  за первый снег, за первый дождь
  поникших зим, погибших весен,
  истлевших осеней. Они
  не повторятся, извини,
  лосинам не воскреснуть в лося.
  
  Младенец учится ходить -
  и падает, и плачет. Сыть
  собачья, травяной мешок ли -
   а что хохочем за столом
  и песни старые поем -
  пройдет и это. Как промокли
  
  шатающиеся у окна,
  как незабвенна и страшна
  весна, как сумерки лиловы!
  Прошедшего, к несчастью, нет -
  оно лишь привидение, бред,
  придумка Юрия Петухова.
  
  И все-таки - вдвоем, втроем
  вступить в зацветший водоем,
  где заливается соловьем
  неповторимый Паваротти -
  и мы, как на поминках пьем,
  за то, как мир бесповоротен
  
  
  [* * *]
  
  Если нам и дано успокоиться -
  сами знаете, где и когда.
  "Перемелется". "Хочется-колется".
  "Постарайся". "Не стоит труда".
  В измерении, где одинакова
  речь борца и бездомного, где
  стынет время хромого Иакова,
  растворяясь в небесной воде,
  еще плещется зыбкая истина,
  только приступ сердечный настиг
  чайку в небе... La bella e triste. На
  океан, на цикаду в горсти
  месяц льет беспилотный, опаловый
  свет, такой же густой, как вчера.
  Сколько этот орех ни раскалывай -
  не отыщешь, не схватишь ядра...
  И шумят под луною развалины,
  пахнет маслом сандаловым, в дар
  принесенным. "Как ты опечалена".
  "А чего ты еще ожидал?"
  "Ничего". Мне и впрямь одиноко,
  как бывает в бесплодном труде
  не пророку - потомку пророка,
  не планете - замерзшей звезде
  
  
  [* * *]
  
  Когда кажется слишком жесткой кровать, и будильник сломался, или
  вдруг наручные начали отставать (а раньше всегда спешили),
  и не в силах помочь ни новый завод, ни замена батарейки,
  а на дне кармана внезапно блеснет монеткою в три копейки
  (встрепенись, нумизмат, конопатый пострел!) жалкое прошлое - бей тревогу.
  Все это значит, что ты постарел, что, выражаясь строго,
  виноват (и не в силах уснуть) перед Богом - Бог с ним, но и перед
  самим собой - и пора навостряться в путь, в который никто не верит.
  Все это значит, что мир обогнал тебя, что в озябшей сухой ладони
  не аммонал, а веронал, что вряд ли улыбчивый ангел тронет
  тебя за плечо в мартовской тишине ночной, чтобы в восторге
  беспричинном взглянуть за окно, где привкус лимонной корки
  в морозном небе, арабская вязь, и планеты бессонные, сторожевые
  проповедуют липам и тополям, смеясь, искусство жизни впервые.
  А еще это значит, что циферблат - не лицо, а лишь круг -
   ну о чем ты подумал? -ада.
  И на стрелки уставясь, переводя их назад, ни о чем его не проси. Не надо.
  
  
  [* * *]
  
  Каждое солнце - атом, но и каждое сердце - стон.
  И поэтому чернофигурным вечером, на излете хмеля,
  наступает время, - вздрагивая, холодея, - размышлять о том,
  что же, собственно, происходит на самом деле
  после дня рождения, когда окончательно развеялся и погас
  звон стаканов. Царь творенья, кряхтя, на четвереньках ловит
  настырную крысу. То есть, время фантомных зачатий, час
  то незваных мучений совести, то ускользнувшей в небытие любови.
  Тихо. Только полено сосновое в печке взрывается и трещит.
  Хорошо говорить с огнем (вспоминая геенну) - честнее этого друга
  не бывает. Что с тобою, провидец? Зачем твой сыромятный щит
  с головой Горгоны отброшен в паучий угол?
  Наступает время сбора камней, из которых я каждый взвешу,
  время замеса глины для табличек, каждая из которых могла бы
  рассказать, как Энкиду, прикасаясь к руке Гильгамеша,
  рыдал: "Не рубил я горного кедра, не умертвлял я Хумбабу",
  время вступать в неосвященный храм, где - недостойны, случайны -
  сумерки жизни плещут неявным пламенем (а шторы давно закрыты),
  исполненным нечитаемой и заиндевевшей тайны,
  как грошовый брелок для ключей из письменного гранита.
  
  
  [* * *]
  
  Когда зима, что мироносица,
  над потемневшею рекою
  склонясь, очки на переносице
  поправит мертвою рукою,
  
  и зашатается, как пьяница
  заблудший по дороге к дому,
  и улыбнется, и приглянется
  самоубийце молодому -
  
  оглядываясь на заколоченный
  очаг, на чаек взлет отчаянный,
  чем ты живешь, мой друг отсроченный,
  что шепчешь женщине печальной?
  
  То восклицаешь "Что я делаю!",
  то чушь восторженную мелешь -
  и вдруг целуешь землю белую,
  и вздрагиваешь, и немеешь,
  
  припомнив время обреченное,
  несущееся по спирали,
  когда носили вдовы черное
  и к небу руки простирали
  
  
  [* * *]
  
  Так вездесущая моль расплодилась, что и вентилятор не нужен,
  Так беспокойная жизнь затянулась, что и ее говорок усталый
  стал неразборчив, сбивчив, словно ссора меж незадачливым мужем
  и удрученной женою. Разрастаются в небесах кристаллы
  
  окаменевшей и океанской. К концу десятого месяца
  римского года, когда католики празднуют рождество
  Искупителя, где-то в Заволжье по степным дорогам носится, бесится
  бесприютная вьюга, и за восемь шагов не различишь ничего,
  
  и ничего не захватишь, не увезешь с собою, кроме замерзших болотных
  огоньков, кроме льда, без зазоров покрывающего бесплотные своды
  воображаемой тверди, кроме хрупкой любви. Всякое слово - отдых
  и отдушина. Где-то в метели трудится, то есть молчит, белобородый
  
  Санта-Клаус, детский, незлой человек, для порядка похлестывая говорящего
  северного оленя, только не знаю, звенит ли под расписной дугой
  серебряный колокольчик, потому что он разбудил бы зимующих ящериц
  и земноводных, да и утомленных елкою сорванцов-баптистов. Другой
  
  бы на его месте... "Прочитай молитву". "В царство степного волка
  и безрассудной метели возьми меня". Вмерз ли ночной паром
  в береговой припай? Снежная моль за окном ищет шерсти и шелка,
  перед тем, как растаять, просверкав под уличным фонарем.
  
  
  [* * *]
  
  Прижми чужую хризантему
  к груди, укутай в шарф, взгляни
  в метель. Младенческому телу
  небес так холодно. Одни
  прохожие с рыбацкой сетью
  в руках рыдают на ходу,
  другие буйствуют, а третьи,
  скользнув по облачному льду,
  уже ушли в края иные,
  в детдом, готовящийся нам,
  где тускло светятся дверные
  проемы, где по временам
  минувшим тосковать не принято -
  и высмеют, и в ПТУ
  не пустят. Что ты, милый. И не то
  еще случается. Ау,
  мой соотечественник вьюжный.
  Как хрупок стебель у цветка
  единственного. День недужный
  сворачивается - а пока
  ступай - никто тебя не тронет,
  лишь бесы юные поют -
  должно быть, Господа хоронят,
  Адама в рабство отдают
  
  
  [* * *]
  
  Сократи (и без того скудную) речь до пределов дыхания полевой
  мыши, навзничь лежащей в заиндевелой дачной крапиве,
  вспомни: на одичавшей яблоне отмирает садовый привой,
  постепенно становится взгляд изменника медленней и блудливей.
  Так подбей же итоги, поскуливая, и вышли (только не имейлом, но авиа-
  почтой, в длинном конверте с полосатым бордюром, надписанном от руки)
  безнадежно просроченный налог всевышнему, равный, как в Скандинавии,
  ста процентам прибыли, и подумай, сколь необязательны и легки
  январские облака, честно несущие в девственном чреве
  жаркий снежок забвения, утоленья похмельной жажды, мягкого сна
  от полудня и до полуночи, а после - отправь весточку Еве
  (впрочем, лучше - Лилит или Юдифи), попросив об ответе на
  адрес сырой лужайки, бедного словаря, творительного
  падежа - выложи душу, только не в рифму, и уж тем более не
  говорком забытых Богом степных городков, где твердая тень его
  давно уже не показывалась - ни в церкви, ни на вокзале, ни во сне
  местной юродивой. И не оправдывайся, принося лживую клятву перед кормилом
  Одиссея - не тебя одного с повязкою на глазах в родниковую ночь увели
  где, пузырясь, еще пульсирует время по утомленным могилам
  спекшейся и непрозрачной, немилостивой земли
  
  
  [* * *]
  
  Черно-белое, сизое, алое,
  незаконное, злое, загробное,
  нелюбимое и небывалое,
  неживое, но жизнеподобное -
  вероятней всего, не последнее,
  не мужское, не женское - среднее,
  не блаженство - но вряд ли несчастие,
  и коварное, и восхитительное
  прилагательное (не причастие,
  и тем более не существительное) -
  приближается, буйствует, кается,
  держит кости в кармане горелые,
  и когда не поет - заикается,
  подбирая слова устарелые -
  а навстречу ему безвозмездное,
  исчезающее, непреложное,
  пусть беззвездное - но повсеместное,
  и безденежное, и безнадежное.
  Что, монашек, глядишь с недоверием?
  Видно заживо, намертво, начисто
  надышался ворованным гелием -
  вот и кашляешь вместо акафиста,
  дожидаешься золота с голодом,
  долота, волнореза железного -
  не знаком с астероидным холодом
  или вспышкой костра бесполезного
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Марианна Гейде [email protected] http://www.stihi.ru/author.html?mariannah http://vernitski.narod.ru/heide.htm http://magazines.russ.ru/october/2002/12/oct-12-07.html
  
  
  [* * *]
  
  здесь кладбище, прозрачное для зренья,
  но не для тел, ходов переплетенье
  в решетках и раздетых деревах,
  и бледные созревшие растенья
  сухое семя прячут в рукавах.
  здесь низкие двуногие скамьи
  оставлены, египетскою данью
  для мертвых, коли изъявят желанье
  здесь преклонить конечности свои.
  и поздний львиный зев кривится, безъязыкий,
  на побелевшие фарфоровые лики,
  и струйкой со ствола стекают муравьи.
  
  
  [* * * ]
  
  здесь кладбище под снегом голубым,
  где человечий след перебивает птичий,
  а нас сюда привел нелепейший обычай,
  визиты отдавать умершим как живым.
  куски гранита встали на дыбы,
  как суслики в степи, завидев незнакомца,
  на кущах бузины серебряное солнце
  подтапливает снежные столбы.
  и многие кресты, как в многоглавом храме,
  под ноги падают короткими тенями,
  а ум мой занят вычислением немым
  и чьими-то чудными именами.
  
  
  [* * *]
  
  как школьник, фонарем вооруженный
  под одеялом шерстяным
  зачитывается за бдением ночным
  каким-то чтеньем незаконным,
  как школьник, щупающий небо языком,
  желая разбудить возможную ангину -
  я замышляю день, когда из мира сгину,
  и черный хлеб мешаю с молоком.
  холодный ветер лепит из воды
  шершавую кору на бледном тротуаре,
  в сияющей воде мешаются янтарь и
  свинец, и надо всем - висячие сады
  из каменных цветов и черноты оконной,
  из электрического бдения витрин,
  и бледный свет, как очерк будущих руин
  из тьмы вытаскивает узкие колонны,
  и краешек стены, обманчиво шершавый,
  и все, что кажется достойным права
  быть дальше, после ржавчины и тли,
  пришедшей электричеству на смену,
  как голый плющ, перетянувший стену
  на сторону земли.
  
  
  [* * *]
  
  из синевы и желтка, и гранатовой красноты
  сделана кожа ребенка, боящегося темноты,
  каждый нежданный звук оставляет на нем синяк,
  каждый неверный шаг.
  ночью коридор становится вдвое длинней
  и предметы прячутся под покрывала своих теней,
  и под невидимой дверью ниточкой свет горит,
  и глазок посреди двери.
  а железная ручка в руку ложится, как нож
  в ножны, и стоит ее отпустить - уже не найдешь
  дороги назад, останешься здесь, у ниточки золотой
  в квартире совсем пустой.
  
  
  [* * *]
  
  как каменный шар на скрещенье теней,
  рожденных свечением многих огней,
  становится ярче и в весе теряет,
  так слово себя самое повторяет,
  в звучанье теряя свое вещество,
  и больше не может сказать ничего.
  
  и хочется в память, как в камень змею,
  запрятать ненужную немощь свою,
  как будто ребенок, и не бывший мною,
  безмолвно стоит за моею спиною,
  и просит о чем-то ему рассказать,
  о чем ему вовсе и незачем знать.
  
  и гулкие трубы чертог созидают,
  и в диком смешенье наземь опадают,
  оставив звенеть металлический рой
  литавр, опьяненных своею игрой,
  и память за каждым сорвавшимся звуком
  встает, как угрюмая детская бука.
  
  и то, что за словом уже не лежит,
  из музыки снова перстами грозит,
  как то, что из памяти делает своды,
  подземного хода, как то, что из соды
  и газа творит неестественный вкус,
  в котором я помню и помнить боюсь.
  
  и долгие звуки, и вздорная ощупь
  из позднего сна вопрошают и ропщут
  о чьих-то духах, золотым коньяком
  пролитых за маленьким воротником,
  о пьяной черешне и каменных грушах -
  и стоит проснуться - все тише и глуше,
  
  и никнет, зарезанный тонким лучом,
  двойник, не успев рассказать ни о чем.
  
  
  [ДИСТИЛЛЯЦИЯ]
  
  тонкие плавники травы, обтянутые русалочьей кожей, движутся не так, как от ветра или воды, не так, как если бы их кто-нибудь трогал. Движутся как волосы, которые падают, падают и никак не кончаются. Сколько их еще там и куда они попадают потом - никто не знает; тростинки, желтоватые стержни, на которых насажены мягкие тушки водяных животных - что это, если не камыш. Всегда хотелось поснимать их со стеблей, подышать - может, и у них проснется дыханье. Сколько помню себя, никогда не просыпалось.
  
  в своей наивности я полагал, что вода окажет помощь воде, и совершил свои манипуляции в теплой раковине, заткнутой накрепко пластмассовой пробкой. Пробка, стены, светильник, подвешенный под потолком в виде мраморного колокольчика - молчали, словно так и надо. Все устройство комнаты было молчаливо согласно с происходящим: оно было твердое и сухое, и вода в кране тоже, кажется, была твердой и сухой, стеклянный столбик с серебристой начинкой. Раковина лежала передо мной, пустая, влажная, готовая принять любой цвет. Только ничего не получилось - стоило приоткрыть вены (это не больно, вы уж мне поверьте, не больнее, чем сдавать кровь, только приятней, потому что наносить ущерб самому себе вообще гораздо приятней, чем позволять это делать кому-нибудь другому), как в них - не из них - ринулись стада каких-то прозрачных существ, которых я не мог разглядеть, но которые щекотали меня, и щипали меня, и забирались мне под кожу, словно нефритовые занозы, и так извели меня, что я поспешил прекратить свой эксперимент, чтобы не умереть от смеха. С тех пор у меня в венах больше воды, чем крови, и желтоватый цвет лица, и трепет перед всякой жидкостью, перед всяким водоемом; потому что я знаю: море не расположено принимать гостей, море само приходит туда, куда его зовут, и остается там навсегда. И с тех же самых пор я все время хочу на море - так хочу, что боюсь, потому что во всех отношениях вредно вот так сильно что-нибудь хотеть.
  а еще я помню другое, совсем страшное происшествие.
  
  под вагоном электрички погиб не человек, не зверушка, не птица - погибли мои часы, выпавшие из кармана вследствие того, что я слишком быстро бежал, боясь опоздать на поезд. Опоздание не значило ровным счетом ничего, учитывая, что билет стоил столько же, сколько булка с повидлом, невкусная, прошу заметить - но я все равно спешил, а часы, верно, не могли угнаться за мной, с их-то черепашьей скоростью. Ведь если бы Ахиллес стартовал, когда стрелка на часах показывала три часа, то по прибытии к пункту назначения стрелка была бы все равно чуть-чуть впереди, и так бывает со всеми часами. Но если бы Ахиллес таскал часы с собой, в рюкзаке, и при этом забывал его закрыть, то часы легко могли бы отстать от Ахиллеса, что и произошло. И они выскочили, упали прямо на рельсы и остались там лежать, в то время как я замер на месте, пытаясь понять, как мне дальше быть. Они были дешевые, и цифры на них были видны не все сразу, а только те, которые нужны, и они спешили на тринадцать минут - а мне все равно было их жалко, секунд тридцать мне было их жалко, а потом я все же вскочил в поезд и уехал прочь, стараясь о них забыть. Так всегда: первое, что мы хотим, поняв, что потеряли что-то, - поскорее о нем забыть. Я очень скоро приобрел другие часы, ничем не хуже прежних, и пора бы мне думать, что часы всегда были одни и те же - но я помню это. Не знаю, почему это было так уж страшно - по крайней мере, не страшнее, чем вскрывать себе вены, однако то ощущение, которое вызвало у меня осознание факта утраты часов, ничем не отличалось от всех других, что бы я не терял - людей, вещи, возможности. Все это было одинаково необратимо и одинаково страшно, словно мир становился уже и уже; словно те места, где были и перестали быть вещи, люди и возможности, навеки запломбированы каким-то быстро схватывающим цементом, и никогда, никогда больше не удастся мне поставить на их место что-то другое. Весь мой ум обратился в коралловый риф, на поверхности которого шевелилась некая жизнь - так бывает в море, в океане бывает так.
  
  в море приятно было бы смотреть, как смотрят в небо - зная, что у него нет дна. Днем у неба есть дно, хотя мы его не видим или не понимаем - поддельное дно, как у волшебного цилиндра. Ночью кладут в него луну, а днем ее там уже нет. Иногда фокус не удается, тогда бледный ломтик болтается в небе, как привидение, ни о чем не подозревая. Тогда нам становится ясно, и как всегда, когда нам что-нибудь становится ясно, мы испытываем неизъяснимое наслаждение - но так бывает далеко не всегда. Чаще всего мы вовсе не замечаем этот ломтик, потому что давно привыкли все знать о смене дня и ночи. Зато ночью у неба совсем другое дно, черное, в сквозных дырках, такое, что даже непонятно, есть оно или нет - и это нас притягивает, это нас завораживает, потому что это второе дно опять поддельное, и мы сами лично принимали участие в этой затее - и, опять-таки, нам очень приятно. А у морского дна нет ничего приятного - мы его не делали, мы - за редким исключением - его не видели; у нас есть лишь недостоверные, но довольно правдоподобные сведенья, что оно сделано из человеческих костей. Это пугает.
  
  у меня был круглый аквариум, в котором периодически дохли рыбки. Один раз меня чуть не стошнило, потому что я обнаружил в унитазе маленького красного меченосца. Впрочем, стошнило. Гуппи занимались только деторождением. Гурами нельзя было оставлять надолго в закрытом сосуде, потому что они были лабиринтовые рыбки и должны были дышать. Меня завораживало название "лабиринтовые рыбки", хотя лабиринты у них были внутри, а снаружи все выглядело очень просто и нужно было иметь достаточно воображения, чтобы понять, почему их называют "жемчужный гурами". Но тусклая прелесть неоновых рыбок тогда, за несколько лет до распространения флюоресцентной краски - это было откровение. Скалярии скользили равнодушно, как зебры, в полной уверенности, что на фоне морской травы их действительно не видно. Мне было видно все. Только в моем аквариуме не было никаких гурами, тем более - неоновых рыбок, там были гуппи и меченосцы, красные и серые, и ничего кроме. Другие рыбы открывались мне в зоомагазине, где мы покупали свежих червей и сушеных дафний с циклопами, причем никакой античности в этих названиях тогда не было, а был лишь здоровый естественно-научный интерес. Дафнии рассыпались и под дулом микроскопа выглядели руинами. Черви-мотыли извивались и в совокупности напоминали кусок свежего мяса. У нас было много некультивируемых тараканов, потом выяснилось, что рыбы такое не едят. Меченосцы передохли, а гуппи расплодились так, что сквозь них невозможно было ничего разглядеть. Я отдал потом аквариум Кире, она посадила туда свою желтую лягушку, бывшую, вообще-то, розовой. Лягушку не рекомендовалось вытаскивать зря из воды, поэтому для нас она оставалась желтой, хотя было приятно осознавать, что она розовая.
  
  а еще у меня были часы "командирские", подаренные отцу на сорокалетие, аккурат после которого он умер. Я экспроприировал тогда много деньрожденных подарков - дорогущую перьевую ручку, одеколон hasard, альбом репродукций из Русского Музея и эти вот часы. Они были, что называется, waterproof. У них было зеленое брюхо, выпуклые фосфорные отметки деления и слишком широкий браслет, вместо которого мы приделали кожаный ремешок. В один прекрасный день ремешок оторвался и часы потерялись. Мы несколько часов прочесывали поле, заросшее тимофеевкой, где гуляли в тот день, но ничего не нашли. Тогда я решил купить такие же часы, так сказать, символ символа. Они стоили пятьдесят рублей и через день встали в пять часов утра. Я их завел и они исправно шли до пяти часов пополудни, а потом опять встали. Фосфорное деление оказалось слишком выпуклым и стрелка за него цеплялась. Мы поменяли часы, но и следующие обладали тем же дефектом. Мы решили, что все часы в этой партии обладают означенным дефектом, отнесли их, забрали пятьдесят рублей и пропили.
  вообще с часами мне вечно не везло. То они ломались, то терялись, то просто надоедало их снимать и одевать. Иногда я лез в них в воду, иногда вода сама на меня лезла в виде дождя. В конце концов я решил воспринимать эту нелюбовь ко мне со стороны часов как совет быть счастливым и перестал носить их вовсе.
  
  с перьевой ручкой тоже что-то было неладно. У нее всегда не вовремя заканчивались чернильные капсулы, она вечно текла и вечно не туда, куда следует, в конце концов она треснула с одного бока и больше не пожелала закручиваться. Одеколон просуществовал сколько положено одеколону. Альбом репродукций, надо полагать, продолжает быть и по сей день. Русский Музей видел один раз, как водится - ничего не помню. Зато очень хорошо помню выставку Магритта, что совершенно для меня характерно: приезжая в какой-нибудь город, запоминать именно то, что не характерно для него, в частности - выставку Магритта, которая задержалась там на день дольше, чем я и которую можно было совершенно спокойно через неделю посмотреть в Москве. Еще запомнилась всякая ерунда, например, что на каждой улице стояли продавцы суфле с шоколадом и мы даже ели это суфле, как будто это бог весть какая экзотика. Мы посетили два кладбища - Некрополь и Пискаревское, зачем - неизвестно. Пискаревское кладбище было очень плоское, геометрически выверенное, между прямоугольных надгробий сновали газонокосильщики в красной униформе и тарахтели косилками, все это немного просилось на полотно Магритта. В Некрополе мы разговаривали об Аристотеле, я подобрал желтый кленовый листик размером с почтовую марку, положил его в записную книжку, чтобы потом подарить Люде, а сам при этом думал - есть ли в этом листике хоть что-нибудь петербуржское, или можно было бы с таким же успехом воспользоваться любым московским кленом. Пришел к выводу, что нет ничего, но выбрасывать листик не стал, хотя и укорил себя за сентиментальность.
  
  у меня всегда была глупая привычка - если я что-нибудь делал один раз в жизни, всем говорить, что два. Так, Люде я сказал, что был в Питере во второй раз, а первый был так давно, что и не помню. Глупо это хотя бы потому, что если ты чего-то не помнишь, можешь считать, что этого и не было, и уж конечно Люде это известно лучше, чем кому-либо, так что я ровным счетом ничего не выиграл. И все-таки, до чего неприятно признаваться в том, что был в Питере только один раз, когда все знакомые там чуть ли не живут.
  
  следующее признание - никогда не летал на самолетах, как хотите, так и понимайте. На самом деле просто денег нет, а то бы полетел. Воздух - это не вода, хотя она может оказаться внизу. Жить на седьмом этаже мне нравилось, потому что, можно сказать, аварийный выход всегда был под рукой. Зачем же тогда вскрывал вены? Да ни с какой такой целью, просто посмотреть, как оно выйдет. Умирать, во всяком случае, мне не хотелось. Просто во мне сильны исследовательские инстинкты. Разрыть могилку возле школьного футбольного поля, где, как нам это было известно, похоронен чей-то волнистый попугайчик - это было как раз то, что надо. Пепельные завитки и светящиеся голубые перья - вот что там оказалось.
  
  а вот когда кошка начала котиться на моем свитере - это было совсем не смешно. Окачивание кошек - дело мокрое и визгучее, на меня оно не произвело никакого впечатления. Котята хороши когда совсем маленькие и кошки их вылизывают, а потом от них нужно в темпе избавляться. Мы их впоследствии топили, то есть, Инна топила, а я малодушно давал добро.
  
  в Ростове мы подружились с другой Инной, девушкой мечущейся и могучей. Редко со мной бывает так, чтобы за три дня полюбить кого-нибудь всем сердцем и надолго, притом, что совершенно ясно - я ей никогда не напишу, ну хоть потому, что свою фамилию она указала очень неразборчиво, и она мне не напишет, потому что я ей своего адреса не дал. Вначале она была очень православной и шикала на меня, когда я вслух звал ее курить на улицу, а на третий день купила банку джина с тоником и начала толкать гневные тележки против РПЦ и вообще Ц. Я поспешил уехать, чтобы меня не выгнали за смутьянство. Это был православный волонтерский лагерь и занесло меня туда неизвестно зачем. Мы с Инной гуляли по ростовским улицам, она сожалела, что у нас нет фотоаппарата, а потом мы достали зажигалки и стали щелкать ими всякий раз, когда замечали что-либо, достойное запечатления. Как сейчас помню - болотце, затянутое ряской, а в ряске - одна прореха, где солнце отражается. Арка в темной улице, а в арке - снова солнце и кошки друг друга моют. Ну, на озеро Неро мы щелкать не стали, потому что бессмысленно это было - щелкать на озеро Неро. Словом, советую вам носить с собой зажигалку, даже если вы не курите. В озере Неро была удивительная грязь, и рядом с ним - тоже. Об архитектурных достопримечательностях ничего сказать не могу, кроме того, что Инна высказывала неприязнь к деревянным чешуйчатым сторожевым башням, а я ей доказывал, что это очень хорошо, правда, без особого успеха. Про Инну могу сказать еще, что она была золотошвейкой и любила читать Набокова.
  
  а Набоков, между прочим, не уважал труд Фабра "Жизнь насекомых", считая оный излишне популярным. Ему, конечно, виднее, но мне этот труд доставил немало удовольствия, особенно - главы про навозников и трупоедов. Что касается трупоедов - это еще куда ни шло, а вот мои симпатии к навозникам мне до сих пор непонятны. Хотя могу много хорошего сказать о коровьих лепешках, потому что они ноздреваты и кишат всякой мелкой живностью, и о конских яблоках, потому что они рассыпаются и сияют непереваренной соломой, и о кабаньем дерьме, потому что оно было правдивым свидетельством того, что в Шевлягино еще водились кабаны, и о навозе как таковом, потому что дачный хозяин Виктор Иванович, которого мы обыкновенно звали просто Сычев, говорил, что это золото, причем говорил он это не с культурной, а исключительно с агрикультурной точки зрения. Его жену звали Людмила Филипповна, она работала через реку, в Петрово-Дальнем, в каком-то НИИ, где занималась вывариванием бульона из внутренностей крупного рогатого скота. Вываренные печенки, почки и прочие субпродукты она приносила домой и кормила ими своего мужа, двух собак и вообще всю животину, какая на тот момент у нее имелась. Она говорила: "вот, принесла и печенку, и сердце" - и мы отворачивали свои улыбки. Вместе с Людмилой Филипповной мы ходили воровать комбикорма из тогда еще колхозного хранилища. Зеленоватые брикеты смахивали на чей-то помет, а сухого корма для кошек и собак тогда еще не было в нашем жизненном мире. Для кроликов рвали одуванчики, любимые мной за млечную горечь. Их беловатый слом хотелось лизнуть, а потом было невыносимо вязко и это был урок того, что не все нужно в рот тянуть, что красиво. Людмила Филипповна была из Уссурийска и рассказывала о наводнениях, которых я не видел и вообще об Уссурийске знал и знаю только то, что там бывают тигры. Для меня это был вопрос первостепенной важности - что бывает с тиграми во время наводнений. Честно говоря, я вообще думал, что Уссурийск - это страна, где течет река Миссури, а рядом, естественно, Миссисипи. Кроме тигров, по идее, в Уссурийске должны были быть индейцы, но я уже знал, что индейцев давно истребили, так что их отсутствие в рассказах Людмилы Филипповны совершенно меня не озадачило.
  
  Людмилу Филипповну мы тоже не называли Людмилой Филипповной, а только Люсей. Так что когда мы познакомились с Людой, у меня не возникло никаких ассоциаций. Я вообще считаю, что Люся и Люда - совершенно различные имена, а есть еще какие-то Милы, с которыми я совершенно не знаком, за исключением Милы Йовович, чей портрет в возрасте двенадцати лет висит у меня над столом рядом с картой Переславля-Залесского. Если Люда когда-нибудь эмигрирует в англоязычные страны, где не любят длинные имена, я ей советую прямо так и подписывать свои научные труды, ежели таковые появятся: Люда ммм... Люда Йовович, короче говоря.
  
  есть еще город Кишинев, о котором я знаю от Люды, место не менее загадочное, чем Уссурийск. И очень красивые имена собственные, вроде Аурел, Виорика, Мигурели. Если я когда-нибудь решу полетать на самолете, обязательно первым делом полечу в Кишинев, одно название "долина роз" чего стоит, хотя я ничего не помню о том, есть ли там розы и вообще - что это такое, долина роз. К сожалению, не имею ни малейшего понятия о том, есть ли в Кишиневе какая-нибудь река или озеро. Люда боится воды и не очень ее запоминает, а посмотреть в географическом справочнике мне лень.
  
  в Киеве мы познакомились с милой барышней из Одессы по имени Виталина Пухир. Она была рыжая, с зелеными глазами и одной ямкой на правой щеке. То есть, на правой от меня. Я знаю истинную причину межнациональной розни. Она состоит в том, что такие вот барышни, как Виталина Пухир, всегда уделяют юношам с восточной внешностью гораздо больше внимания, чем всем прочим. Барышни, обратите свое внимание на других тоже, сделайте милость - тогда в мире будет мир. Не зацикливайтесь на южных юношах, мир прекрасен тем, что он разнообразен. В последний день пребывания в Пуще Водице мы пьянствовали ночью на берегу озера, а с другого берега вдруг приплыл какой-то человек на водяном велосипеде и начал набирать из пляжной колонки воду в пластмассовую канистру. Виталина спросила его: молодой человек, вы монстр? Но он ответил, что нет. Тогда Виталина попросила у него водяной велосипед и он почему-то нам его дал. Точнее, совершенно ясно, почему. Если бы у меня Виталина попросила водяной велосипед, то я его непременно дал бы, и обыкновенный тоже. Я плохо помню, что Виталина делала на конференции "Политика и этика" с участием Карла Отто Аппеля.
  
  в пятнадцать лет, движимый интересом к разнообразным нордическим и толкиенистическим мифологиям, я написал чудовищно длинную поэму под названием "Великий исход кроликов из хаберянских земель". Поэму читать невозможно, однако в ней имеется по крайней мере три места, за которые мне никогда не было мучительно больно. Первое:
   А там, на утлых своих лодчонках
   ушли бы тихо на край земли,
   и небо сталкивало бы звонко
   свои волшебные корабли
  второе:
   Когда он ушел, второй потоп,
   он оставил много хоженых троп,
   и груды домов, и сети сомов,
   и виноград, упрямый, как кровь.
  и третье, первые две строфы из коего я не помню:
   у ног их стояло море
   море их пятки ело.
  мне и сейчас иногда кажется, что вся вода, виденная мной когда-либо, это остатки великого потопа, уж не знаю, второго или первого. В библии, вроде бы, говорится на счет того, что второго потопа не будет, но там вообще говорится много противоречивых вещей. В частности, может быть, его не будет потому, что он уже когда-то имел место, или потому, что он происходит в данный момент.
  
  а вот когда мы втроем собрались в Царицыно и Аня мялась-мялась перед лодочной станцией, а потом заявила, что в лодку не полезет, потому что боится воды - это было ужасно обидно и неожиданно. Из лодки мы не вылезли, но вид имели ошарашенный. Мне даже не удалось пристойно отчалить, хотя потом все пошло хорошо. Кошки, между прочим, тоже так себя ведут: моются, моются, а прысни в них водой - и они на седьмом небе от негодования. Все, кто боится воды и при этом только и делают, что моются, напоминают мне кошек, а с кошками я привык обращаться круто - хватать их за шкирку и всячески мять. Люди, которые не любят воду и при этом любят мыться, сами виноваты во всем, что я с ними сделаю.
  
  Петрово-Дальнее имело два основных достоинства: оно было действительно далековато, иначе говоря, туда можно было долго гулять, и в нем был весьма запущенный санаторий, который с нашего берега выглядел чуть ли не замком, потому что высовывался из высоченных сосен бледно-зелеными уступами. По вечерам там зажигались фонари и - подумать только - ездили машины. Мы сначала переплывали на другой берег, где Истра впадала в Москву-реку и где имелись полосатые тенты, а потом нам надоело и мы выдумали другое развлечение - отходить на два километра вверх по течению и плыть от Уборов до Петрова-Дальнего. У Петрова-Дальнего стояла плотина, которая в одно прекрасное лето сломалась, отчего река чудовищно обмелела. Собственно, поэтому нам и приходилось плавать вдоль реки, а не поперек. Мы залезали на старую вышку, чтобы лицезреть лысые песчаные косы, покрывавшиеся к середине лета камышом и какими-то зонтичными цветами, которые рвать не рекомендовалось, потому что они очень быстро вяли. С нами была Оксана, такая худенькая и тоненькая, что я сомневаюсь, была ли она с нами, потому что ее наверное ветром бы унесло с этой вышки. Оксане было тогда одиннадцать, а мне, получается, тринадцать. Та чушь, которую мне пришлось сочинить для нее, не поддается никакому логическому анализу.
  
  а в Уборах мы наблюдали чудесную картину - человек, подвешенный на веревке и обвязанный двумя ведрами с краской, делал из бледно-коричневой лжебарочной церкви шоколадную игрушку с белой глазурью. Под церковью лежал совершенно прямоугольный пруд, соединенный с другим, менее прямоугольным, в свою очередь соединенным с совершенно аморфным озерцом, переходящим в болото. Рядом был мост через Москва-реку, о нем рассказывали весьма государственную легенду. К моменту прибытия на этот мост я был так голоден, что на полном серьезе ел мышиный горошек. Всякий раз, вспоминая эти дачные путешествия, размышляю о том, кого же, собственно, мне хотелось тогда видеть рядом с собой. У меня набрался десяток кандидатов на это место.
  
  в Ярославле нас поразило количество фонтанов, в тридцатиградусную жару пришедшихся очень кстати. В некоторых сидели мокрые дети, из некоторых вытаскивали мокрых детей. Мы долго играли с этими фонтанами, отходя и подходя к ним так, чтобы все время видеть маленькие радуги. Ветер налетал и делал нас на несколько секунд чуть-чуть мокрыми. На полуострове, прорезающем Волгу, тоже стояли фонтаны, однако мы очень устали и не дошли до них.
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Евгения Райзер [email protected] http://www.stihi.ru/author.html?kuzma http://www.taspol.info/author.phtml?author_id=21 http://gondola.zamok.net/091/ http://www.thecoastmagazine.org/Poetry11.html http://termitnik.dp.ua/author/kuzma/
  
  
  
  [..."Церемония расставаний"]
  
  "Церемония расставаний
  От песочницы до погоста"..
  Кто-то близким, наверное, станет,
  Кто ночным промелькнет гостем.
  
  Кто-то тронет усмешкой губы,
  В омут лихо затянет, шалый..
  Будь неверным, далеким, грубым,
  Только жалостью - не пожалуй.
  
  Вот и осень походкой лисьей,
  Ишь, подкралась как незаметно.
  От тебя не приходят письма.
  Знаешь, это почти примета.
  
  Значит, ждать до весны. Немного.
  Чья победа? Обоим бедство.
  Будь чужим, не спросясь у Бога,
  Только милостью не ответствуй.
  
  Выбирай час рассвета, лишь бы
  Месяц за два пролистан в лицах.
  И четверг оказался лишним,
  И суббота кряхтит, но длится.
  
  Но поймешь, что уже не держит
  Север в утренних бликах алых,
  Возвращайся не конным - пешим.
  Я дождусь, я смогу, пожалуй.
  
  
  [...Кухонные споры.]
  
  Первая тема - разбежка, навскидку,
  Тут обогнули, там обошли.
  Цедим вино. Цепляю улитку.
  Эти французы и здесь превзошли.
  Кстати, французы... Читали Апдайка?
  И не читайте, технический фарс...
  Мне б вот селедочки, да, передай-ка,
  С водкой селедочка - лучший заквас.
  Выставка новая? Кто? Некто Рубо?
  Нет, не слыхал... Обалденный салат!
  Яблочка малость к нему... Кобо Абэ?
  Тонкое дело восток, говорят.
  Что там Апдайк? Не француз? Эка жалость!
  Америкашка!... Билл Гейтс... денег воз...
  Да, проникаюсь... Какая же гадость
  Рыба-то ваша... Еврейский вопрос?
  Вы мне евреев, ребята, не трожьте,
  Сам пополам палестинский казак...
  Нежный паштет! До чего же хорош-то!
  Ухи оставьте! Уж лучше в пятак!
  Сволочи! Я вам припомню Гоморру
  Вместе с Саддамом (легкий укор)...
  
  Что наша жизнь? КухОнные споры
  И неоконченный разговор.
  
  
  [...Романс вечера.]
  
  На острове закат
  Оранжевым клубком
  Наматывает лен,
  Откатываясь в лес.
  Усталый день распят
  Оторванным листком,
  Где час определен
  Для чуда из чудес.
  
  Уже был дан звонок.
  A фрак тебе к лицу.
  Tеатр - ночь однa,
  Прибрежной сцены синь.
  Твой зритель на венок
  Истратил всю пыльцу,
  Маэстро, пей до дна
  С ладоней пыль росы.
  
  Играй все то, что в такт,
  И то, что между строк,
  От сумерек богов
  Волшебный жест руки.
  Настал последний акт:
  Опустошаем рог
  Невысказанных слов
  Вечерней немоты.
  
  Театр без границ
  Над лезвием сосны.
  Его не видно с крыш,
  Сквозь города изъян:
  Средь звездных черепиц
  Летит в обход луны
  Сиреневая мышь
  И курит ночь-кальян.
  
  
  [...Не быть сильной.]
  
  Научи меня закрыться
  Дверью
  От бессмысленности слова
  "Верьте",
  От чужого любопытства -
  Зверя
  И от жалости, что хуже
  Смерти.
  Научи меня одним
  Жестом
  Слов магических замкнуть
  Провод,
  Сжать пространство до иллюзии
  Места,
  Где латать заплатки нужен
  Повод.
  Научи меня стряхнуть
  Маску
  Той беспечности, что комом
  В горле.
  Налицо - триумф души
  Маслом,
  А изнанка истончилась
  Болью.
  А изнанка черной ниткой
  Воска
  Да по белому, канвой
  стильной,
  Быть зависимой и слабой -
  Роскошь,
  Научи меня не быть
  Сильной.
  
  
  [...К случайности совпадений.]
  
  Если мы совпадем в нашем будущем или минувшем,
  В перекрестии звезд, в отраженьи осколочных лет,
  В разговоре чужих, нас случайно упомянувших,
  В переходах метро, где "случайность" как станция - бред.
  
  Если мы совпадем вопреки всем теориям чисел,
  По оплошности "НЕвозможно" и прочих "не",
  Не молчанием вдруг (невпопад), не игрою в бисер
  Смыслом слов... мысли вслух воплощенье не прочат мне.
  
  Если мы совпадем по наклонной - да примут боги
  Пятизначие букв, да не будет других имен -
  Я втяну твою жизнь, обжигаясь до боли, на вдохе
  И обратно, боюсь, не смогу... Если мы совпадем.
  
  
  [...Восточная осень.]
  
  Мне осень не пишет в альбомы
  белым стихом,
  листочную вязь не рисует
  асфальтовый бег.
  А в письмах твоих золотится
  оранжевый холм,
  На вкус - чуть горчит на губах
  кофеиновый снег.
  Мне гроздья рябины почти что
  киношный сюжет,
  Пытаюсь на память составить
  слепок дождей,
  А в письмах твоих
  восточная осень - фуршет,
  Где нас принимают за просто
  за как бы людей.
  Колдует прибой и волною
  уходит в песок,
  Фигурки плетет иероглифом
  лунный алмаз.
  Я осень пытаюсь побуквенно
  пить между строк
  И средь тех фигурок узнать
  двух похожих на нас.
  
  
  [...Поводом для...]
  
  Просто остаться
  Поводом для пересудов, когда рассудок
  Выдал часы приема. Выпасть из суток,
  Влиться в поры безжизненных стен, как в соты,
  В лицах-окнах переломиться сотой,
  Тысячной, миллионной частичкой света.
  Вылиться. Вырваться. Выпасть счастливым билетом.
  И предаваясь таинству иносказаний,
  Вверить ладоням языческий ключ признаний.
  
  Просто остаться
  Поводом для перемены времени года,
  Смены прически, походки, замочного кода,
  Старых привычек. Темою для кавычек.
  И, как бы между прочим, "не будет ли спичек?",
  И, как бы между делом, сомнения ради,
  Поводом для расставаний не больше, чем на день.
  И без причины причиной ночного бреда
  Под легкомысленным маленьким клетчатым пледом.
  
  Утро. Не оставляя следов посуды,
  Просто остаться поводом для пересудов.
  
  
  [...И казалось...]
  
  И ловили капельки дождей
  Пятками, подставленными к небу,
  И кроили это небо в небыль
  Из подручных ломких миражей.
  
  И стреляли в ветреных стрекоз
  Рифмами нелепыми, смешными,
  И ворчал в усы король мышиный,
  В венчике, но не из белых роз.
  
  И всерьез черпали из реки
  Чайной ложкой лунное хмельное.
  Радужное рисовали хною
  Пущей акварели вопреки.
  
  И казалось, где-то между строк,
  В сердцевине яблочного лета,
  Сосен вздох - особая примета
  Осени. А осень - не порок.
  
  И касалась... не сказать бы уст...
  Губ рука, и было это странно
  Вдруг обжечься вкусом мятно-пряным
  И сознаньем: у руки есть вкус.
  
  И кроили небо в сотый раз,
  И стреляли чем-то и без толку,
  И казалось, жизнь - как это долго,
  И касалось это только нас.
  
  
  [...К СЛОВУ О КУРЕНИИ]
  
  В сигарном баре - кальян и кофе.
  Кальян клубничный. Коньяк отличный.
  В сигарном дыме зависли профи
  Картинкой в мыле, рисунком бличным.
  В углу за стойкой хозяин-барин,
  Всегда приличный, с брюшком и прочим.
  Вид симпатичный (в хмельном угаре
  Ложится в строчку, стрезва - не очень).
  В сигарном духе - беседы-слухи:
  - Курю? лет десять. И так некстати.
  Жалеть? Не стоит. Зато старухой
  Не быть мне точно. И все. И хватит.
  В сигарном баре народ забавен.
  Никто не крикнет "подайте срочно!".
  И каждый может, и каждый вправе
  Одной затяжкой поставить точку.
  
  
  [...КАКОЙ ВОПРОС - ТАКОЙ ОТВЕТ]
  
  Не спрашивай... Словами не души
  Ту пустоту, что звонкою копейкой
  По полу покатилась, и... налей-ка,
  Налей-ка что-нибудь покрепче, от души.
  Я бы завыла, если бы смогла
  У горла вырвать нужную тональность,
  По алфавиту, каждой буковкой... Банальность?
  Банально, если плачут по углам.
  Подставь плечо. Уткнуться и забыть.
  Не говорить, не помнить святоложно.
  Как бесприютно это ваше "невозможно",
  Как горьковато это ваше "может быть".
  И все. И хватит. Темноту сорву
  И вывешу рассвет нейтральным флагом.
  А что границы - крах или на благо -
  Не спрашивай, я все равно совру.
  
  
  [...Расстоянье - двадцать сантиметров.]
  
  Нам расстоянье - двадцать сантиметров
  По карте. Лето в марте. Лет... Не будем.
  Двенадцать блиц-часов с попутным ветром
  В три сигареты. Сдвиг по фазе в люди.
  Срывание с петель вчерашних истин.
  Схождение с орбит печных устоев.
  И в сущности, любовь к Агате Кристи.
  Звонок. Всего один. В агентство. Стоя.
  Вопрос в пространство: "И какого ляда?"
  Ответ агенства: "Виза будет, ждите".
  Примерка выражений лиц и взгляда.
  Открытый факт романтики в пиите.
  И в воздухе просроченная память
  На пять примеров этой же фактуры.
  И нежеланье испытать на паперть
  Уверенность в себе спокойной дуры.
  
  Что расстоянье... Нестоянье в сфере.
  Недетская болезнь принцессы в башне.
  Где "никогда" - приговоренность к мере,
  А крайность - "навсегда",
  Что тоже страшно.
  
  
  [...За счастьем? В очередь.]
  
  "Человек никогда не бывает нам ближе, чем в момент первого знакомства. По мере дальнейшего узнавания мы начинаем замечать за его спиной длинную очередь чужих". (Не помню, кто это сказал. Плохая память...)
  
  Плохая память...
  
  На даты, лица, имена. За именами
  Осколки снов, оттенки чувств и слабый привкус
  Чужих духов, "привет", "прощай", "взаимно", "амен"...
  Зелено-карие... картошкой... детский прикус.
  Обрывки фраз... дома... квартиры... с видом в раме,
  В которой чей-то промелькнет портрет навылет.
  Имен не помню. Помню, было очень рано
  Или, к примеру, снег с дождем под "Рейс на вылет".
  И кто-то (черт, имен не помню) машет шляпой,
  А я в конце длиннющей очереди. Хрипну
  От страха вылиться не в крик прощанья - в шлягер,
  В котором проще быть неузнанною скрипкой.
  
  За именами... Список длинный черной нитью.
  Зал ожидания на вылет, зал прилета.
  Менять местами их привычно.
  - Вы летите?
  - Нет, я пожалуй задержусь. На шаг. На йоту.
  - Примерьте шляпу, Вы замерзли.
  - Руки стынут...
  Мудрец был прав. Но как же хочется намедни
  Вдруг опоздать на час, на век, на выстрел в спину
  Занять в той очереди место за последним.
  
  
  [...Котом и кошкой.]
  
  "Ты называешь себя свободным. Свободным от чего, или свободным для чего?"
  Фридрих Ницше
  
  Мы встретимся, лет так через пятьсот,
  Котом и кошкой уличной породы.
  В часах остынет вечности песок,
  Еще немного, и поверю в срок,
  Отмеренный нам щедро от природы.
  
  Мы встретимся, гораздо раньше, чем
  Свобода воспоется нами одой,
  Когда поймем, что обреченность схем -
  Возможность выбрать. Счастлив тот, кто нем,
  И одиночество не празднует свободу.
  
  Мы встретимся, неважно где, но там
  Бродягам подают не только ветер.
  Там смерть лишь поза, не спеши с листа
  Сыграть прощанье. Я не верю в храм,
  В котором все и вся за все в ответе.
  
  Мы встретимся... Я не в ответе, нет,
  За милых и разумных, но отныне -
  За сон, неприручаемый в куплет,
  За запятую, выпавшую в след
  Двузначной точки, перекрестье линий,
  
  Где встретимся. Без "здравствуй" на потом,
  "Потом" врачам оставим... Как наследство.
  Определенно, будешь ты котом,
  Я кошкой, спину выгнувшей мостом,
  Все станет просто, без причин и следствий.
  
  
  [...You're welcome.]
  
  Нет, не what, а пардон. Будь же вежлив и дань королям
  Вознеси. И воздастся: отвечу, конечно, "You're welcome".
  На шекспировксий тон (Гамлет все-таки пьян) по ролям
  Разыграли комедию (Тень ли Офелии мельком?)
  Нет, еще не схожу. Но на станции воздух шершав.
  Он кoрябает небо, a небо безлико и чисто.
  Как безвестно пожух на плечах розовеющий шарф,
  И в глазах что-то колет - разбилось цветное монисто?
  Just a moment - и катится (нате вам!) бусиной в выть,
  Хохот, публики рев, всхлип шампанского, хлоп кульминаций.
  "Автор!" Автор появится, может быть... может не быть.
  Здесь, на станции, я подожду, здесь не слышно оваций.
  Снилось: поезд реальный (читайте: пластмасса, картон)
  И кондуктора голос (фальцет), серебристо и мелко:
  - Остановка одна, на Опальной... Ошибся, пардон .
  Мы транзитом. За понимание thank you...
  - You're welcome.
  
  
  [...потому что весна.]
  
  "Время и до нас, и после нас не наше. Ты заброшен в одну точку; растягивай ее - но до какиx пор?" /Сенека/
  
  - Почему так печален твой стих?
  - Потому что весна.
  Мне весною на голову сыплется разная разность.
  От сосулек до башен: кирпичик к кирпичику праздность
  Неуемных желаний, вокзальная тяга... Весьма
  И весьма затруднительно думать, дышать, и в спине
  Зуд растет и растет: что-то чешется там под лопаткой.
  Прорастают. Ах, если б орлиные... Нет, куропаткой
  Мелкоместной летать между первым и третьим. И вне
  Хирургических норм - есть же щипчики узить дугу
  Понадбровную - тем же орудьем по перышку сзади
  Выдирать. Наберется на свитер пуховенький за день?
  Хорошо. Если нет - на перинку, соседу-врагу
  Подстелю. Не умаюсь. А время поставить часы.
  Я зимой без часов, мне бесчасье творит менуэты.
  Там, по полочкам, видишь? Расставлены их силуэты
  Меж Абэ и Рембо, а они не любили весны.
  
  
  [....Рыба-остров]
  
  Этот остров похож на рыбу, рыбу пиранья.
  Хищная тварь, но выглядит благопристойно.
  Он скалится по утрам и неверно ранит
  Шпилем прибрежной скалы небесную стойку.
  Он за семью печатями, с трех сторон света
  Каменной замкнут стеною, с одной - водою.
  Он в четыре руки разыграет прелюдию лета,
  Ты поверишь, ты поведешья на звук прибоя.
  Ты, как белый послушный зверь, побежишь на запах,
  Сладкий приторный запах его лагуны.
  Клейкий выпьется воздух. Сглотнешь, и на лапах -
  Млечной дорожкой искрящейся, вглубь по лунной
  Линии, которой нет на ладони марта,
  Линии жизни... Санто Доминго? Карибы?
  Спи, мой зверь, не ищи к нему главной карты.
  В картах ли счастье... Лучше гадай на рыбах.
  
  
  [...Мимо смысла]
  
  Кто-то во мне хлопнул громко дверью,
  Ругался на языке незнакомом.
  Я же в спокойствии сонного зверя
  Глаза твои нахожу заоконно.
  По нотам-струнам пишу историю,
  Мир твой маслом рисую бережно.
  Этот остров конечно вздорен, но
  Острова не граничат с берегом.
  
  Кто-то во мне истерично вздрагивал,
  Вязнул в словах прошедшего времени.
  Требовал меры, любви и "браги мне!",
  А во вне открывались двери на
  Все четыре... А больше надо ли?
  Мимо смысла, меня и памяти,
  Там, в зрачках, листья мастью падали,
  Думал ли, ангел пиковой заводи?
  
  Знаешь, чем пахнет вечером южным?
  Пахнет горчицей, мхом и усталостью.
  Письма стирать раньше срока - нужно ли...
  Того, кто внутри, успокоить бы жалостью.
  А за окном вечерела пальма и
  В такт глаза вечерели... Пустишь?
  Кто-то во мне хлопнул дверью спальни
  И замолчал, образуя пустошь.
  
  
  [...Той параллельностью, которой...]
  
  В той параллельности, в которой не живу,
  Где осень вышибает память пробкой,
  Где становлюсь прирученной и кроткой,
  Тем отрицая родственность ежу,
  Где сужена практичная мораль,
  Где суженый не тот, который в спину
  Сопит тихонько, предвещая мину
  Довольствия к утру и нервов сталь,
  А тот, что вызывает дежавю
  Одним движеньем слова на пороге...
  "Он не придет" - на выходе паролем
  Той параллельности, в которой не живу.
  
  В той параллельности, в которой я живу,
  Глаза мои светлее малахита,
  Карманных женщин время не разбито
  На детство, юность, старость. Рыжину
  Не вытравляю перекисью лет,
  И сплю не там, не с теми и не в тему.
  Вбиваю "не приду" легонько в темя
  Послушным, кротким (крепость Бoжoле).
  И сильная на стыке двух времен,
  И признавая право на ошибки,
  Я мостик не протягиваю зыбкий
  В ту бережность, куда придет не он.
  
  
  [...Рыбкой синей.]
  
  Под прицелом атласного неба белесого,
  Мыслю в целом - и телом, и каждой ячейкою:
  Зацепиться бы всеми своими колесами
  За прыжки в никуда, за отрывы в ничейность.
  Быть нигде, ни при чем, ни при ком, но прикованной
  На мгновение взглядом отпущенной нежности.
  И сорваться с него рыбкой синей, диковинной,
  Вкус свободы познав на краю неизбежности...
  
  Все пустое. Слова. Рифмы звуком пугающим
  Мне обед искрошат на безвкусные камушки.
  Синей рыбкой ныряет мечта моя.. Та еще
  Дура девочка... женщина... в будущем бабушка.
  Накипело на горле принотною паузой.
  Мне бы ры-ы-бкой... Сорва-а-ться... Да вру я без довода.
  С этим сладким крючком и Атлантикой Яуза
  Вдруг покажется. Крепче держи меня поводом
  
  Для прицела... (а что оно вперилось пристально,
  Это небо испанское? Близкое. Низкое.)
  Я стою и ловлю на себе взгляды пристани -
  Рыб скучающих. Стройненьких. Калифорнийских.
  Мимо, милые, мимо. Плывите, мятежные.
  И мечите икру и мечтайте напористо:
  От воды оторвать плавники к небу смежному
  И познать вкус свободы... ничейности. Горестный.
  
  
  [...Переменчиво.]
  
  Переменчиво.
  
  Твой ветер восточный
  И здесь - до костей... до стихов... Я ли автор..
  - Все прекрасно.
  И нерв обесточен.
  По нему ничего не пройдет до завтра.
  
  - Все чудесно.
  Ты спросил - я отвечу.
  Улыбаюсь... Шире... Только жалко птичку.
  Вылетает.
  И летит беспечно.
  И назад, заметь, не спешит тактично.
  
  - Лучше всех.
  Ну к чему вопросы.
  Если надо, совру, и возьму немного:
  Из последних
  Два.. три... Нитку... россыпь...
  Ожерельем на шею, браслетом на ногу.
  
  Заболею
  Не простудой - словом.
  Самым долгим, волнующим, вечным... Опальным.
  Новых взглядов примерять обновы,
  Не стесняясь совсем наготы зеркальной,
  Буду завтра.
  А сегодня ветер
  Обесточил речь и востоком тянет.
  Не тебя - он меня наметил
  Из чужого сна вырывать частями.
  
  
  [...Мы из тех, мы из всяких...]
  
  Я не знаю, из тех ли я буду..
  Умерить бы прыть,
  Подогнать под летA в тон пастели (а чудится алый...).
  Еще тянут границы, которых не переступить.
  Но о том - про себя. А с иронией, вслух: "Идеалы?!?"
  
  Небо также высОко, и не досчитаться планет,
  Каждый день нахожу новый знак, он созвездный куплету.
  Астроном не случился, не вышел. Так может поэт..
  Коль привру, мне простят. Мне фантазии хватит на это.
  
  "Мы из тех..."? Я из этих. "Не Байрон"? Не Байрон.
  Ноябрь.
  Рассуждать о морали? Краснею, как юноша певчий.
  Но чем старше, тем проще сказать недвусмысленно "я",
  И тем реже звучит упрощенное "мы". (В стае легче).
  
  Корабли не сжигаю, поскольку не строю мосты.
  Совершаю безумства, но тихою, тихою сапой.
  Не терплю ностальгических песен, с кошмаром на "ты",
  Где во снах не привидится дальний (неверный ли?) Запад*.
  
  И из снов выхожу на рассвете в обличьи земном,
  А не голой наядой с оформленным шейпингом телом.
  Близнецовость, как рак, - утром циник бросает зерно,
  Разрастется, и к ночи романтик пожнет труд Отелло.
  
  Зеркала... Зеркала... Заглянуть бы во все. Кривизна
  Зазеркалья - магнит для поэтов, детей и для женщин.
  Все так просто:
  - Скажи-ка мне зеркальце, милое, да?"
  - Спору нет, лучше всех! Лучше прочих и прочих, не меньше.
  
  "Мы из тех"... Я из всяких. "Нам имя"... Какой легион -
  Здесь один на один.
  Жмусь к ребру, из которого...
  Дура.
  - Мама, страшно... Что доктор?.. Сказал: "По две капли, на сон".
  И добавил: "Закрыть за собой не забудь амбразуры".
  
  * песня Городницкого, "И мне ни разу не привидится во снах Туманный Запад, неверный дальний Запад".
  
  
  [..."И глаза у тебя не желтые"]
  
  В мягкий свитер ангорской шерсти
  Кутаю нос. И немножко колко.
  "My dear, coffee? Mon cher, tea? Или..."
  Кошку в ноги, а в руки... "Сколько,
  Пардон, сахара? Ах, Вы без сахара..."
  Вы без свитера, Вам не колется.
  Вы цветете японской сакурой
  И неважно, что сад - околица.
  И неважно, что время буднично,
  Не пасифик-тайм - подмосковное.
  Солнце снова закинет удочку,
  Только толку-то - снегом скованный
  Ваш зрачок... пожелтеет заново
  К ночи, сузится скобкой скорбною.
  Назовете под утро Анною.
  Я не Анна, но шею коброю
  Обовью и сдавлю легонечко,
  Нежно-бабочно, четко-слаженно...
  Батерфляй. А по нашему - Сонечка.
  Мадему... В общем, мадам по-нашему.
  Эх, восточная страсть изысканна...
  Говорят... Ваше дело тонкое...
  "Мы не в детском саду, не тискайте!
  Но ломайте меня и комкайте..."
  
  - Просто сон дурной. Ветер стонет.
  Океан штормит, не иначе.
  
  - Мне приснилась опять Япония.
  Но на фоне московской дачи.
  
  - Чай покрепче? Побольше сахара?
  ...У ангорских котов шерсть шелкова.
  
  - Хорошо, не растет здесь сакура.
  И глаза у тебя не желтые.
  
  
  [...Стыдно, у кого видно.]
  
  О любви... стыдно.
  А значит, ни слова.
  Ни жеста, ни взгляда,
  Ни взмаха - ресницам.
  Ни тени - позам.
  Ни строчки - письмам.
  
  О любви видно...
  А значит, ширму,
  Стену, китайцам на зависть, желтым,
  Кирпичик к кирпичику красной кладки
  Кремлевской... надежность проверена ране...
  Нательной рубахой на худший случай,
  Если кирпичики кончились в кране.
  Крестным знаменьем, огнем перекрестным
  Фразы на три... букв на пять будет круче.
  Или рукой, что всего отличней,
  Метр держать, не отдать и пяди.
  Видом своим уподобясь табличке:
  "Не подходить! Город в осаде!"
  
  Пряди...
  Местами седые... Стынет
  Рука, листая страницы:
  Эта - жена. Оказалась... с тыла.
  Эта - дочь. Непохожие лица.
  Эта - дом, не бросающий тени.
  Эта - сын, неродившийся ангел.
  Эта - я, возводящая стены
  В желто-красной кирпичной банке
  Своего паучиного страха,
  Сжатый пружиной в области паха.
  
  Стыдно, у кого видно...
  А значит,
  нудисты мудрее, чем прочие "исты".
  Разденусь, чтоб каждый клочок был гидом:
  Смотри, здесь все о любви.
  Разбито
  На два враждующих лагеря голых.
  И тот, и другой -
  О любви.
  Соло.
  
  
  [...За остановкой кончалось лето.]
  
  За остановкой кончалось лето.
  И солнце слепо светило слева.
  Справа - пшеничное полe, косо
  Колосилось.
  Мужик с покоса
  Вяло тянул за собой телегу,
  Колесами напоминавшую Лего
  До остановки, а дальше - сани.
  Мужик здоровый, пышный, с усами...
  
  Жужжало мерно, рябилось справно.
  Пчелиной песней, воздухом травным,
  Настоянным на рябиновом духе...
  Лениво коптились сонливые мухи.
  
  И тонким, рвущимся вверх фальцетом,
  Хотелось насквозь продырявить лето
  Последним выдохом, на износе.
  
  Шаг. Поворот. Остановка. Осень.
  
  
  [...Гнать. Дышать. Слышать. Держать.]
  
  ...гнать...
  
  сто двадцать
  днем и ночью
  три тысячи в сутки
  двадцать в неделю
  метры и мили на годы
  счетчик
  мерно тикает
  вне предела
  моего тридесятого
  твоего храма
  а тише едешь не в корм лошадке
  ее пристрелят
  и будет рано
  и будет утро походкой шаткой
  вползать на новый виток осмелясь
  лежачий камень и мох подушкой
  ее пристрелят в твоей постели
  там остановка
  и сердце глуше
  гнать
  в три пульса
  турецким маршем
  сжигая время вперед и к лету
  то не бес но в ребро и дальше
  в тебя врастаю грудною клеткой
  
  
  [........]
  
  Они говорили люблю... искренне...
  Их заполняло... они уходили...
  Ее дыханьем... Дышалось искрами,
  Дышалось ветренно. Тили-тили
  Еще раздавалось недолгим бомом...
  Горело тесто, невеста или
  Кошкино, мягкое, звалося домом.
  Ее было много. Они уходили.
  
  Родной мой, жизнь протекает мерно.
  В рамках письма и чтения житий.
  "Мне надо выйти. Вернусь? Наверное"
  Дышите глубже... Еще... Не дышите.
  
  
  [.........]
  
  Ты не слышишь, как в тон предрассветному зимнему часу
  Тишина обрастает не слухами, но коростой
  Меж домов междометий, воскли... и цианистым, к чаю,
  Этим словом земным. На, примерь. Вдруг придется по росту.
  Я тебе его дольками. Только на запах осталось.
  Слов на выдохе мало, все выжали, выжгли на милость.
  Задышали, затискали, заштамповали. И малость
  Износили, а это, вот чудо, еще сохранилось.
  
  Ты губами его, языком, ближе к небу и к горлу,
  Протолкни, не давись... Пусть само прямо с горочки, лыжей.
  И не в дудочку, нет, не в сопелочку - слышится горном
  Наше вашим: "люблю"... Ваше нашим: "вчера", и...
  Не слышать, не слышать.
  
  
  [........]
  
  Все исключения в мире без правил.
  На линии эхом помехи. Кромешно
  Колотится время, его прервали
  На стыке после и до, а между
  Таким пронзительным, не контральто,
  Почти вгрызаясь зубами в трубку,
  Мое "люблю" извлекает сальто
  Из мышц и нервов, сплетенных грубо.
  Любили? Часто. Любили сладко.
  Включали скорость и до упора.
  Я тормозила с плеча, в десятку.
  В пороховницах дымился порох.
  А лошадей... Ах, Володя, милый,
  Что там немножко - куда как лучше
  Людей, блядей и идущих мимо,
  И нас, на деньги играющих в душки.
  С видом на вечность, с потугой в веру
  На все четыре, ребром из глины.
  Углами режущие натуры?
  Да упасите, все округлили.
  А лошадей по глазам, по морде...
  А неча гнать по ковровым травам.
  
  "Дышите глубже"... Какая гордость?!? -
  Мне удержать бы... "Держитесь справа".
  Мне удержать бы тебя от взгляда
  Мимо и вниз, посмотри, я выше!
  Я здесь, корнями... за воздух... рядом...
  Держать пытаюсь, дышать и слышать.
  
  
  [...Уход по-английски.]
  
  Так тихо уходят в сказку
  От нелюбимых женщин.
  Не оставляя записки,
  Ключей на журнальном столе,
  Букетика на подвязке,
  Какой-нбудь мелочи, вещи
  Для повода возвратиться
  К примеру, забрать пистолет.
  
  Так тихо уходят в бытность
  От самых любимых женщин,
  Не оставляя ни тени,
  Ни запаха за собой.
  От невозможности быть с ней
  Лучшим, ни больше ни меньше.
  И эта часть отступленья
  Предполагает бой.
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Сергей Белов
  [email protected]
  http://www.stihi.ru/author.html?kvis
  
  
  [КАМЕШКИ И РУЧЕЙКИ]
  
  1: я зажигаю свечу единицу
  0: я зажигаю свечу
  1: я зажигаю свечу очевидца
  0: я зажигаю свечу
  
  свеча неподвижна как камешки
  как камешки и ручейки
  
  1: сыграем?
  0: не играю
  1: в камешки и ручейки, в безвыходные ситуации
  0: в долгий ящик
  1: твой ход
  0: пошел (уходит)
  1: как быстро все меняется
  0: весь мир как на ладони, посмотри
  1: как в рукаве
  0: я знаю, знаю
  1: ты самонадеян
  0: я знаю мир и мне невыносимо. все так непрочно, я содрогаюсь лишь при мысли что. я иногда.
  1: не говори неточных слов, кто ты?
  0: птенец или мертвец... спроси об этом червяков
  1: они молчат
  0: наверное, они уснули в своей земле длине и глине, им нечего сказать, им нет до нас ни дел, ни тел
  1: едва
  0: убит
  1: ура!
  0: я потерял последнее - сознанье! я потерялся... на мне и лица нет
  1: погиб, погиб! можно подумать исчез
  0: ах, Боже мой, погасла моя свечка! не действует!
  1: окно...............................но что со мной? какая дикость! что я говорю? что делаю?
  0: свой ход (уходит)
  1: шарманщик!
  0: нет меня
  1: невозвращенец!
  0: я закрыл глаза и не видел тебя я не видел
  1: теперь расскажи, что ты видел?
  0: я видел тот же сон
  1: твое сердце не выдержало и ты умер
  0: я был и
  1: умер - лежал как гора
  0: лежал как гора и часы и далекие чайки
  1: и часы
  0: и чайки и воробьи и гривенники
  1: не могли двинуться с места
  0: весь мир был как на ладони
  1: и деревья и травы застыли и никуда уж не шли
  0: молодое зерно, столь легкое, что никто не удержит его
  1: и ожидание было напрасно
  0: и ничто не держало меня
  1: и мне ничего не оставалось
  0: и ручки и камешки и камешки и ручейки
  1: мысли запропастились и в голове гудело одно и то же
  0: одно и то же одно и то же
  1: ты стал неподвижен бедняк. все погибло... и твой язык и твои свидетели
  0: да, именно так
  1: ты стал неподвижен
  0: я отец или мертвец
  1: кто твои дочери, кто твои сыновья?
  0: я промолчал (уходит)
  1: вот-вот!
  0: вот-вот
  1: а ты хитер
  0: я палочник я сорвиголова
  1: прежде всего ты ответчик
  0: может быть это может быть
  1: здесь только мы и стол и табурет... и тебе грозит срок грозит заключение
  0: и окно
  1: и в столе и во мне - стволы... два ствола... и тебе грозит срок... и грозит кулаком
  0: и окно
  1: и в стволах закипает вода и беда... и тебе угрожает пальба...
  0: и окно
  1: и я поднимаюсь и бог и встаю... и тебе грозит срок и курок... короткий как вдох
  0: и окно
  1: и я делаю ход или шаг или выдох и вдох
  0: и окно
  1: и ты неподвижен и я приближаюсь и открываю огонь
  0: и окно и чайки и воробьи
  1: и я открываю огонь и закрываю окно
  0: и окно и чайки и воробьи и гривенники и весь мир на ладони (уходит)
  1: ах, Боже мой, погасла моя свечка! не действует!
  1: окно... ох, что со мной? какая дикость! что я говорю? что делаю?
  1: свой ход (уходит)
  
  как быстро все меняется
  и камешки и ручейки и очевидцы
  им нет до нас ни дел, ни тел
  
  
  [ИЗНАННАЯ ДЕВОЧКА]
  
  изнанная девочка веточка дичка чужой ребенок
  вышила ежика вышла из кожи иголки тоньше:
  я так устала от расстояний и тили-тесто
  крестила вместо
  сынка в мешке дурака без глаза
  я заболела чумной заразой
  оборвыш-мякиш
  выкидыш-кукиш
  цыганской кошкой легла на камни вонзила корни
  и замерзаю
  тяни - лицо опустила в снег - я перерезаю
  комок земли я перегрызаю
  пупок земли я не человек
  я не оживаю
  
  резала льдинкой родинку розу: черная мушка
  перевернется - черная метка - я буду верной
  я буду нежной я буду светлой простоволосой
  
  хочешь, мальчик, я и тебя зарежу
  хочешь, мальчик, мы будем вместе
  во сне и смерти?
  
  изнанная девочка ходит кругами
  она оригами
  она кораблик играл с волнами и все погибли
  пошли ко дну и стоят одни ничего не видят
  
  ходила девочка у воды
  и не говорила
  
  
  [ЧТО РАССКАЗАЛИ ПТИЦЫ]
  
  странники странники
  они желали покоя
  силы оставили их
  они прижимались к деревьям
  они и прохлада травы
  ах спутались наши волосы
  прозрачные наши глаза
  и скупые невеселые мысли
  они говорили эти невозможные слова
  они может быть тихо пели
  ах нечеткие наши очертания
  силы силы оставили нас
  они лишь желали покоя
  или хотя бы ночлега
  дом бредет по дороге
  дом придет по дороге
  ах колыбель тишина
  ах колыбель телега
  прощальная наша лодка
  и наши неподъемные руки и веки
  прозрачные наши глаза
  ах спутались наши голоса
  спутались наши речи
  нечем нечем нам дышать
  они прижимались к деревьям
  деревья говорили они
  никогда не старейте
  трава говорили они
  ты станешь землей
  ах как печальна нам
  твоя скромная участь
  наши дни говорили они
  наши счастливые мгновения
  ах говорили они
  они прижимались к деревьям
  они может быть плакали
  никогда не старейте деревья
  прощальная наша лодка
  прозрачные наши глаза
  
  
  [КАМНИ ГИЛОМГИЛЕЙМА]
  Рунне
  
  Лодка из Гиломгилейма.
  Пригонит ветер из Гиломгилейма
  зверка в тряпье на дне высокой лодки,
  рыжую девчонку старика тука,
  которая бегала к мурру,
  ходила и пела деревьям и пела траве,
  большим камням у гребенки вепря,
  большим камням, ловцам перепелок и змей,
  охотникам с холмов,
  с великих холмов мурра.
  
  Рукоятка ножа из Гиломгилейма.
  Дотянет ветер из Гиломгилейма
  черную гладкую кость дикой собаки бродяги пустынных дорог мурра,
  рукоятку ножа, в которую крепко вцепилась
  девчонка старого тука, грязного пьяницы.
  Большие камни у пояса вереска,
  большие камни, ловцы улиток и змей,
  мертвые охотники с холмов,
  незваные гости с холмов мурра.
  
  Украшения из Гиломгилейма.
  Унесет ветер из Гиломгилейма
  легкие гривенники, острую чешую, белые нити рек мурра,
  оголит руки, обнажит голову.
  Забирайте, уносите эти рыбьи побрякушки.
  Девчонка старого тука была росовласа.
  Дайте погоревать одинокому туку.
  Большие камни у самых ворот,
  большие камни, ловцы слепых лис,
  молчаливые охотники с холмов,
  пришельцы с холмов мурра.
  Свирель из Гиломгилейма.
  Уронит ветер из Гиломгилейма
  крепкую ветку, пустое дерево, у которого вынули сердце,
  глупую дудку старого тука.
  Играй, старый тук, пой.
  Старый тук из деревни Гиломгилейм,
  в которой некому слушать твою нескладную песню.
  Горюй, наблюдатель улиток, горюй.
  Рыба донтунга плывет, проклятый пьяница.
  Большие камни наполнили твой рот и дом,
  большие камни, ловцы уставших,
  холодные охотники с холмов,
  чужаки с холмов мурра.
  
  
  [БЕСКОНЕЧНАЯ ПАУЗА]
  
  кинематограф устал тусклым титром мерцая и замер
  единственным кадром прости уходящих вдова ледяная
   вода наблюдатель
  эта стена искажает любого
  это окно отражает любого
  это окно повторяет любого
  это окно повторяет за мной:
  
   я ухожу, чтоб уже не начаться
   я ухожу, чтобы не ночевать
   я исчезаю - мой смех неподвижен
  
  это окно повторяет за мной:
   я сотворю себе любимца из ресничек
   забуду все погибшие слова...
   смола целительная жидкость деревяшки
   я принимаю форму одиночки
   скелет антенны наблюдает тело крыши
   я наблюдаю как восходит светлый снег
   подросток набирая тяжесть в веки медлит
   мгновения рассвета продлевая
   родится сумрак взрослой головы
   и всех нас умертвит и обесцветит
  
  усталым титром замирает наблюдатель
  струится и мерцает от любви
  
  это окно стена нерастворима
  сон принимает форму оболочки
  и больше ни о чем не говорит...
  
  
  [* * *]
  Сашке
  
  где песня росы начинается вверх колокольчиком
  где тихо лежит продолжительная коровка
   и видит паренье телят
  где смешная жирафа гарцует в высокой траве
  где пушистая рыба легка и прозрачна как снег
  где бабочка феникс негромко блестит
  в волосах твоих
  ветер и сон
  создаются из тех же частиц
  что и ты
  
  
  [ДУША ВСТУПАЕТ В САД ИНЫХ ВЫСОТ]
  
  печален сад вещей
  над путником сплетая сновиденья
  венок растет вкруг юной головы
  и увядает вне прикосновенья
  так постепенно проступает сквозь цветы
  тяжелое посмертное лицо воды
   и говорит:
  зима пришла - чума на ваши вещи
  
  над черной горловиной снег
  разрушенный трамвай необратимо
   по улице бездомная плывет
   окраина заглядывает в окна
   и говорит:
  зима пришла, спустилась ночь имен
  
  прощай, прощай неразличимый путник встречный
  печален сад возникший над тобой
  спаси и сохрани его молчанье
  увенчанный прозрачною травой
  сияющий стеклянный человечек,
  плыви! и пусть не вечен твой
  печальный сон...
  
  но вечен сад печальный
  плетет венок не зная окончанья
  и путник говорит:
  зима пришла
  замри
  душа вступает в сад иных высот
  в венке из безымянных троп
   и трав и странствие ее
   неповторимо...
  
  
  [САНОЧКИ]
  
  тихо тихо
  еще не вечер
  нету, бес, саночек
  ах нету саночек
  детишки поедут
  у меня нет саночек
  возьми на память
  монетку фенечку
  я снимаю
  и забываю
  как улитка
  до небес а без саночек
  да беда
  да потерялся во сне
  а ко мне
  в окошко
  постучали без варежек
  вышел с мышкой
  да нету саночек
  детишки уедут
  у меня нет саночек
  возьми за плечи
  мне легче а камешек
  я кидаю
  и забываю
  как тропинка
  в темный лес а без саночек
  да беда
  да потерялся совсем
  
  не бойся не бойся не бойся не бойся
  не бойся не бойся не бойся не бойся
  
  тихо тихо
  нету, бес, саночек
  нету, бес, саночек
  ах нету саночек
  
  
  [ОТСУТСТВИЕ МЕТАФОР ОКОНЧАНЬЯ]
  
  причина смерти ветки в рождестве
  все спуталось сплелось и началось
  кто заблудился в деревянном тесном теле
  и прорастал сквозь злую скорлупу
  сторонником проселочных дорог
  счастливым путешественником в землю
  кто вышел подышать и не вернулся
  кто вышел из себя и очерствел
  замерзшие снаружи и внутри
  носители проклятья рыбьей кровью
  вот сказочка про белого бычка
  в движенье к неизвестному исходу
  в попытке бегства ниоткуда никуда
  как бегает безвинная вода
  как вьется у виска любимый голос
  как совершается горящая лучина
  причина смерти ветки в темноте
  так дерево беседует со мной
  ах было бы какой-нибудь дороги
  ах было бы чего отдать кого любить
  каких-нибудь иных нездешних мест
  отсутствия метафор окончанья
  молчанье иероглиф пустоты
  из дерева пустынник вынимает
  и пробует сокоточащую свирель...
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Константин Бандуровский
  [email protected]
  http://www.stihi.ru/author.html?thomas
  
  
  [Апрельские облака]
  
  Т.М.
  ученица соблазняет апексимову ты бежишь и исчезаешь с фотоснимка
  неба синь над оторопью недоброй выбелена перекисью облака
  солнце врет ноль около анабиоз колкое веретено выпало давно из
  задави меня плиз яркокрасный мерс
  
  лилии белей белее каллы как стаканчики чок-чок бортами
  как угонщики в колготках из нейлона с лайкрою вплетенной от дюпона
  с магнумом за поясом с карманом отягченным холодом гранаты
  и вопит истошно голос рации призывающий без боя сдаться их
  ласточка ты реешь в облаках
  
  кошкою мяукаешь и рыщешь ищешь по углам комочек рыжий
  запах хедендшолдрес тапок лапок волосков царапок розоватых
  целовать бы мог и трогать ласково перламутр растворенной раковины
  и не можешь сам себе помочь
  
  26.04.03
  
  
  [Могила неизвестного солдата]
  
  визуальные волны плывут от балкона как в морозное утро вонзается колокол
  так что видны реснички хламидомонад что стоят у соседней гимназии в ряд
  как ильич в воробьином помете веков режет жестом оратора твердь облаков
  как распластанный шмякнутый о бетон детским визгом исходит ребристый кондом
  здесь никто не любил никого
  
  колесо повернет заскрипит карусель карамельный ледок заласкает апрель
  ржавой каплей качнется непрочный карниз низ глядит если вглядываешься вниз
  и ребенок рукой тур дэфель охватив замирает от страха но вниз не глядит
  не гляди на меня не люби
  
  над пролетом моста электричка гудит семя глета зашитое прямо в язык
  терн чернеет и черно рябина рябит
  здесь не помнит никто не забыт
  
  28.04.03
  
  
  [Течение чорное чорной тоски]
  
  не дави ты на жизнь надорви подсмотри что за выигрыш прячется там внутри
  на веревке белья паруса-парашют отправляют балконы в бессрочный маршрут
  на столе самовар закипал-горевал и смолою плеваясь трещали дрова
  с новым утром поет нам уют
  
  абрикосовы полосы синьки аквамарин стразы калейдоскопы что вам мир претворить
  из осколков сомнамбулы из болота песка очерненных чтоб набело с хлоркой выполоскать
  позабавить свой навык позабыть про прозак просто прозу стихами на стекле написать
  небывает небудет никак
  
  но улыбка как обморок но истерики смех на добре пробу злобы трансмутируют в медь
  травести лживых образов на рояле стучат и одними бемолями транспонируют ад
  из льда алкоголя из холодка голой похоти хохота обнажают оскал
  так течет неизбывно тоска
  
  01.05.03
  
  
  [Искусственный отбор]
  
  из бутылки пена проливалась на хельнвайна
  изобильно сперма подступала к векам-венам тайно
  мертвое вино черно от косточек раздавленных
  пело и цвело и соком наливало дальних и оставленных
  мертвый микки маус тень его жены лики и личины педерастов
  зову покоряясь преображены в стройные ряды вливались радуясь
  зуб оскалив губы надорвав
  
  и ряды полотнищ на веревочках
  на глазах толпы на облачных ветрах полощатся
  лики их веки их-глаза губы тяжестью зажаты несказанною
  лились жалили срезали липли глупо к каждой капле сострадания
  избранные кем готфридом-христом какой чрезвычайной тройкою
  выбыли совсем
  нетронутым листом оставшись в пепле по случайности под черной чайной горкою
  и в сердечке птичьем в венках полных дерзновения
  
  01.05.03
  
  
  [Virgo]
  
  Т.М.
  
  Мякоть хлеба, плоть спелого плода, сладость меда,
  Лето лепит кисть, лоб, локоть. И капелькой пота
  Что стекает по впадинке розовой сбоку хребта
  В мир стихами осторожно прокрадывается красота.
  Бились об пол фонтаны дурманящего вина.
  Голых ног не порань о стакан, о ковры, о меня.
  Не лишись своей чести напоровшись на ветерок,
  Оставайся не-вестой, недотрогой, пророчеством в срок.
  
  Остается до осени сладкая капелька, сон.
  Плотью спелою досыта ты накормишь взбесившихся псов.
  
  08.05.03
  
  
  [* * *]
  
  Е.Щ.
  
  Выбирай - озеро или глаза?
  Боже, мой, конечно озеро.
  Глаза могут солгать и срезать.
  Озеро - всегда около.
  
  Озеро величаво колеблется за моим окном,
  Меняя цвет не изменяет, не ранит.
  Оно дружит с облаком и колоколом
  И стакан молока его младший брат.
  
  А глаза - по сердцу полоснут
  И поминай, руки мни, помни.
  Глаза - грозы огромный сосуд,
  В котором камни, комья, молнии.
  
  
  Но без грозы от тоски помрем
  Своим захлебнувшись перебродившим соком
  Когда только не вберет окоем
  И глаз и озеро - око.
  
  10.05.03
  
  
  [Школа]
  Т.М.
  
  1.
  Море сухое останется пеплом на пальцах.
  Раскрытые створки доски, скрипят парты,
  А я у окна. Смотрю, как на иглах, на кольцах
  Качаются дети. Качаются капельки марта.
  Пейзаж нарисован иглой. И куда не направишься,
  Все тем же немым порошком, той тоской, серым пеплом отравишься.
  И горькое горло сухое пронзила иголка,
  Но мука несносная ей показалась недолгой.
  
  2.
  Я ничего не читала и не учила.
  Я просто таяла как свеча. И что взамен получила?
  Не коробочку леденцов и не разноцветные нитки,
  Не волос завитки, не потрепанные открытки
  С цветами. И горсть медяков я не получила,
  Скользким их холодком я синяки не лечила.
  Только два пятака на глаза и пятак за щеку,
  Дали мне (но онемела рука) и отправили на реку.
  
  14.04.03.
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Дмитий Новожилов
  [email protected]
  http://www.stihi.ru/author.html?JSilver
  
  
  [Два ангела]
  
  Словно полной плошкой солнца
  Позолоту льет
   на крыши
  
  Рыжий. Видишь, жжет бесстыжий -
  Воздух дышит. Лишь
   пугает.
  
  Каплей плачет с нами. Жарко.
  Белый ангел, знай,
   вернется.
  
  Недалеко хлестко плеткой
  Незнакомцу бьет
   лицо...
  
  
  [Подморозило]
  
  Что-то холодом вдруг повеяло
  То ли вечером, то ли с севера.
  Бьет заносчиво. Щеки розовым
  Перепачканы, зацелованы.
  Опрокинуто белым облако,
  Начиненное странным порохом.
  И затянута тонким зеркалом
  Осветленная тропка ветхая.
  
  Что-то холодом вдруг повеяло.
  Добредет весна лишь к апрелю.
  
  
  [Небесные секреты]
  
  Художник, что живет на небе,
  Ваяет стаи облаков -
  Волшебной палочкой нелепой
  Кует забавы для Богов.
  ...
  
  Плывет воздушная химера.
  Драконий хвост и лапы льва,
  Чудную тушу атмосферы
  Венчает горский нос орла.
  ...
  
  Художник пьян. Ведро тумана
  Разлито по небу дождем -
  Немытой тапкой великана
  Повисла туча...
  - Переждем?
  
  
  [Волшебный лес]
  
  Перепачканная сажей ночь рисует силуэты.
  Спят раскосые деревья, заколдованные ветром.
  Заплутавшему во мраке перепрятанные тени
  В закромах густого леса производят привидений.
  Маски птиц - лишь клюв, да перья - зашифрованы листвою.
  Ночь, недавняя невеста, окольцована луною.
  Промежутками в пространстве дыры холода витают...
  Лес становится волшебным...
  
  
  [Иракская дрожь]
  
  Сонмы...Ха-ха-ха...
  Ядовитая поросль убийцы
  Вонзает костлявые пальцы
  В иракское небо
  
  Слышишь?
  Как грохочет машина из стали
  Бесстрашных бойцов из Тартара
  Об иракскую землю.
  
  Суки
  У ботинок хозяина
  Сбились в мерзкую кучу
  Ластятся, виляя хвостами
  
  Главный
  Выжигает на контуре карты
  Зловонной сигарой
  Черное озеро нефти.
  
  
  [Вдруг не любовь]
  
  Клетка. Свинцовый ящик,
  Плотно прикрытый дверью.
  Ржавые петли прячут
  Силу хромого зверя.
  
  Я вызываю небо.
  Судьбы решаем вместе.
  Хватит кидать монеты.
  Хватит стоять на месте.
  
  Страх, что обманешь время.
  Слабость несмелых гложет.
  Волю подарим зверю...
  Вдруг не любовь?... и все же...
  
  
  [***]
  
  Хочется выть на размытое злое пятно,
  Пришитое к небу невидимой крепкою ниткой.
  В смокинге ночь дирижирует вновь тишиной,
  И я в пустоту отвечаю лишь грустной улыбкой.
  
  Блеском в глазах чуть соленая влага тоски -
  На звезды смотрю не моргая бессмысленно долго.
  Северный ветер кладет ледяные мазки.
  Опять без тебя... Как холодно... как одиноко...
  
  
  [Страхи]
  
  Слепки инстинктов - страхи
  
  - Одиночество
  
  ...
  Разговаривать с солнцем
  Это просто твое отраженье.
  Иногда видеть воду.
  Миражи...- фотографии неба.
  Неба синяя бездна
  Давит...давит столпом атмосферы.
  
  А в минуты покоя
  Упоение собственным эго.
  Бесконечно свободен.
  Растворяться частицами пепла.
  Поглощает пустыня
  Одиночество.
  Цель неизвестна
  
  
  - Старость
  
  ***
  Истлевшие камни забытого замка -
  Пустые останки.
  Резким контрастом
  Румяного августа
  Путают краски
  Блеклые тени
  Облупленных стен.
  ***
  Заветные строчки
  По полочкам
  Ровными стопками...
  В топку?.
  
  ***
  Холодно.
  В полости комнаты.
  Тусклые фото
  Из пыльной коробки
  Разложены.
  Сложно
  Поверить
  Воспоминаниям...
  
  
  - Смерть
  
  Мрачной тенью
   Швом по телу
   Чертит землю
   Тварь из склепа.
  
  Яд по спице -
   С кровью слиться.
   Мерзким свистом
   Вздох убийцы...
  
  
  [Почему]
  (поклонникам Pink Floyd)
  
  *** (Блюдце полное секретов)
  Здесь гармонию звука и цвета
  Надо впитывать всеми клетками.
  Просто жить по его* заветам,
  Растворяясь в реке вселенной
  
  И тепло протекает по вене,
  Взгляд стеклянный. Глаза фаната.
  Андеграунда черные тени -
  Середина шестидесятых.
  
  *** (Стена)
  Пусть толпы ядовитое чрево
  Растворяет продукт обмена.
  Это чувство, что он* был предан...
  По кирпичикам строим стену.
  
  Маски сняты. Заколот рукою
  Социального красного нерва
  Организм, заключенный в неволю.
  "Во плоти"...голубое небо.
  
  * - Сид Баррет
  
  
  [Поцелуй]
  
  Все ближе... ближе...
  Дыханье слышит.
  Пространство - точка.
  Весь мир - в клочья.
  
  Будь тише... тише...
  И руки пишут.
  Запретный холод
  Пробит током.
  
  Пусть слаще... слаще...
  Себя не спрячешь
  Лишь губ касанье.
  Часы встали...
  
  
  [зима p.s.]
  
  фонари глядят тоскливо
  на рябую корку льда.
  неуклюжий и пугливый
  ветер лижет провода.
  
  серебристые улитки -
  на ладошке мокрый след.
  собрала зима пожитки
  и всплакнула напослед.
  
  
  [кидаю камешки]
  
  упс.
  будто крышка захлопнулась.
  в сундучке с нашим маленьким городом
  резко стало темно и холодно.
  
  месяц кудряшкой.
  не спрашивай,
  от кого и зачем я спрятался.
  просто в речку кидаю камешки.
  
  
  [шорохи вечера]
  
  шорохи вечера.
  юный повеса -
  уличный джинн шуршит занавеской.
  форточка чуть приоткрыта.
  прохладный
  ветер придавлен к полу,
  где Санта
  злобно ворчит в полусне.
  
  звуки озябшего сонного дома
  схлопнулись в холле,
  лишь призраки комнат
  вдруг, суетясь, опрокинут подсвечник
  или уронят книгу.
  под вечер
  призраки спать не хотят.
  
  сладко зевну
  и...
  
  
  [спрингфилдский дождик]
  
  кап.
  дождинка упала на пуговку Санты.
  накрапывает.
  - бежим домой! улица черной гуашью
  окрашенная...
  
  кап-кап...
  - и вот уже лужи. пузырики-бульки -
  дождь будет долгим.
  промок, бедолага. твои угловатые уши
  просушим феном.
  
  кап-кап-кап...
  - укутает синеволосая мама
  в размашистый плед.
  Гомер будет злобно, ехидно хихикать
  и пить пиво "дафф".
  
  ...
  запачканы шорты, футболка и Санта
  по самый хвостик.
  - дорога уже повернула направо.
  а там скоро дом...
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Анастасия Киселева
  [email protected]
  http://www.stihi.ru/author.html?Stigga
  
  
  [НЕМНОГО МУЗЫКИ ДЛЯ НЕЕ]
  
  [письмо экс-любимой женщине]
  
  Надоело до чертиков вот уж четвертый, по-моему, месяц
  делать вид, что тебя вообще не существует в природе,
  с постной физиономией выслушивать грязные сплетни,
  изображая драную кошку, которая, как известно, ходит
  
  сама по себе, не подпуская врагов на расстояние метра,
  (да и друзьям указано, на что я не терплю посягательств...)
  Самодостаточность эта достала меня хуже пареной репы
  или горькой редьки. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах,
  
  думаю, можно не обращать внимания на лексику-логику,
  тем более, что хочется все "наше-с-тобой" скрыть в руинах
  небоскребов отборного мата. Я разбавляю горчащим тоником
  угнетенно-озлобленное настроение с тонким привкусом джина...
  
  Так и спиться недолго, но я не доставлю тебе удовольствия
  сокрушенно заламывать руки и прослыть "роковой женщиной".
  Я еще не забыла твой полезный совет научиться грызть локти,
  чтобы знать, чем заняться в приступе неукротимого бешенства,
  
  когда я приду и увижу, что по ставшему привычным адресу
  проживает мужчина, и с тобой у него нет ни малейшей связи.
  Значит, кошка стала бездомной, вышвырнули за ненадобностью
  на улицу - подыхать, смешали с мартовской липкой грязью.
  
  Это письмо я пишу тебе ночью, в грохочущем нойзовом клубе,
  за барной стойкой, в компании с бокалом мартини и VAC'ом,
  только что выходила в "дамскую", да, как всегда, попудрить
  носик: дорожки заснеженные давно уже мною обкатаны.
  
  Пора завязывать с дрянью, но сегодня я так, для смелости,
  а иначе ручка отказывается выводить твое странное имя.
  Способность собой управлять, называют, вроде бы, зрелостью,
  но мне еще рано, а поздно вряд ли будет когда-то. Синего
  
  цвета бумага, твоя любимая, видишь, я все еще помню
  твои привычки, вкусы и даже то, как ты сегодня выглядишь.
  Признаваться в том, что я думаю о тебе, чуточку стремно,
  мечтать, что ты думаешь тоже, не стоит: номер-то гиблый.
  
  Лишь понимание этого мне не дает сорваться сейчас с катушек...
  Я же теперь сумасшедшая, пользуюсь только мобильными.
  И не надо смеяться ехидненько, это тебе не игрушки:
  Надрывая слух, в ожиданьи твоих звонков, я взмыленной
  
  лошадью - с места в карьер - будто бы вверх по лестнице
  мчалась, чтобы оглохнуть от незнакомого женского голоса.
  До сих пор боюсь проводов телефонных: хотела повеситься,
  но, к счастью, научилась повышать свой жизненный тонус...
  
  К чему это все?.. Ах, да: я хотела с тобой встретиться.
  Можешь думать об этом желании все, что душе угодно.
  Просто мне надоело вот уж четвертый, по-моему, месяц
  делать вид, что тебя вообще не существует в природе.
  
  
  [...если дождь потечет за шиворот]
  for inviziblegirl
  
  Вечер. В наушниках джаз, и немного дождя за шиворот.
  Зонтик свой птицей с моста отпущу на четыре стороны.
  В танце закружит меня листопад, как дешевый жиголо...
  Это октябрь, я послушна ему... Непривычно холодно
  
  лето закрыть на замок да уйти в никуда по улице,
  как по ладони твоей, заблудиться в неровных линиях,
  не доверяясь гаданиям... Знать бы, как ты целуешься
  наверняка, через опыт... Шепнуть мимолетно: милая...
  
  Enamorada... Богиня, принцесса... Моя до кончиков
  пальцев в коричневой замше, до самого непристойного
  всхлипа, до дрожи коленок... Мне осенью напророчено
  пьяное это желание... Ангел мой, будь по-твоему...
  
  Я стану пить нашу нежность до сумерек сонных утренних,
  чтоб вместо крови по венам текла... Ты такие мотивы мне
  можешь простить? Я хочу ощутить твою близость внутренне,
  греться тобой вдалеке, если дождь потечет за шиворот.
  
  
  [птице-ловчее]
  
  птица моя... нет изящней твоих перьев,
  маска совы серебрится в лучах лунных.
  шепотом шелка соблазны шуршат: верь мне,
  я напишу на лице твоем сном - руны.
  
  руна усталости... снегом лежат веки.
  словно проталины, тени ресниц. профиль
  выдышан мною на окнах: туман. Эко.
  "роза при имени прежнем..." сварить кофе?
  
  руна сомнения... нежная рта мякоть
  чуть розовеет сквозь сомкнутые губы,
  словно еще нераскрытый цветок мака...
  вздрогнул едва - поцелуями смят грубо.
  
  руна доверия... вряд ли в моей власти.
  страшно оставить меня за спиной? впрочем,
  я приковала тебя к тонким запястьям
  лаской... отныне ты птица, а я - ловчий.
  
  
  [безымянно-итяльянское]
  
  итальянка без имени... cara mia.
  расплетаются косы: почти мадонна.
  по ночам возвращаются сны, а с ними
  появляется снова тот взгляд бездонный,
  
  опьяняющий запах сухой полыни
  и с медовым оттенком лицо. я помню,
  что в любви признавалась, но имя... имя
  расплескалось, как лужица света: тонем
  
  в сумасшествии лета. помилуй, боже!
  ты явилась богиней, святою девой,
  персонажем с картины да Винчи. все же
  отдается назойливой болью слева
  
  
  каждый звук позабытого мною слова.
  не услышать... а губы хранят надежно
  безымянную сладость твоих уловок.
  итальянка исчезла давно... я тоже.
  
  
  [Цветочный Лучник]
  
  "Когда колесо любви запущено, правила перестают
  существовать"
  Камасутра
  
  а моя любимая заплетает в косы ленточки лета,
  золотисто-рыжие пряди перевязывает упрямо.
  медными кольцами обещаний позвякивают браслеты.
  моя любимая сегодня танцует для Лучника-Камы,
  
  танцует для Цветочного Лучника, символа Крита-Юги.
  моя любовь - само совершенство, темная статуэтка.
  а я - мишень, и стрела-цветок поразит меня среди вьюги
  лазурных шелковых одеяний... тончайшей ивовой веткой
  
  изгибается лук - улыбается Лучник? - зубы макары
  обнажаются: рыба смеется и плещет складками стяга.
  мое сердце - золотой лотос, мои губы - цветы кейсары,
  моя любовь заводит смертельный танец с огромным Нагом.
  
  поцелуй-отрава: на лице бога замерзает улыбка.
  многорукая статуэтка завязывает алый румель...
  Цветочный Лучник, совращение Столпника было ошибкой.
  не Кама, но Шарва. испепеленный Шивой, прошу, даруй мне
  
  благо. Манматха, душа моя - это омут, полный загадок.
  ритуальный танец моей любви рисует дорогу в пропасть.
  кто я? служитель Темной или Хара, носящий капарду?
  кто я, Цветочный Лучник? куда ведут твои тайные тропы?
  
  Кама, Цветочный Лучник, Манматха (Смущающий Душу) -
  Страсть, бог любви в Др. Индии.
  
  Крита-Юга - Эра Совершенства. Кама - воплощение, символ
  Крита-Юги. Цвет одеяний - голубой, вместо стрел - цветы.
  Символ Камы - золотой лотос, на его стяге изображена
  макара - рыба. На шее Кама носит венок из кейсар-соцветий.
  
  Темная - Кали, богиня отваги и насильственной смерти,
  ипостась жены Шивы, Тысячерукая.
  Румель - шелковый платок, использовавшийся служителями
  Кали для ритуальных убийств.
  
  Шива - один из Тримурти, воплощение разрушения. Эпитеты:
  Шарва - Стрелок-Убийца; Капардин - Носящий капарду,
  прическу в виде раковины; Хара - Разрушитель; Столпник.
  Шива испепелил Каму за попытку соблазнения.
  
  
  [противоЯдие]
  
  послушай, голос мой сорван, но
  неважно. я опустевшим дном
  стакана всматриваюсь в тебя,
  меняющую смешных ребят
  
  в нон-стоп режиме. вода невы
  не водка, но заставляет выть,
  выплескиваясь из серых глаз
  переизбытком нехватки "нас".
  
  ...а я приеду, и ты, плечом
  прижавшись, заговоришь: о чем?
  да все о том же. твой город нем,
  в нем нет ни слова ни обо мне,
  
  ни о любивших тебя других.
  он ненавидит. он бьет поддых.
  но только мне наплевать. мосты
  разводит? к черту! уютный стык
  
  твоей ладошки с моей щекой
  разнять окажется нелегко
  жестоким питерским лапам... спи,
  пока я рядом. и хватит пить.
  
  
  [сны на двоих]
  
  А ты капризней погоды в марте:
  И ветер - стрижка, и воздух - кожа.
  Меняешь деньги, перчатки, платья,
  Как самых лучших друзей. Но все же
  
  Пока обветренных губ ледышки
  Я грею в теплых весенних прядях,
  Ничто не важно. Ничто не "слишком",
  Пока с тобой засыпаю рядом.
  
  Ловлю губами биенье сердца,
  Звучащее барабанным боем...
  Во сне слетевшие с двух трапеций
  Друг в друга падаем мы с тобою...
  
  В тебя, как в реку с обрыва, - брызги!
  Коснуться пальцами дна, макушкой
  Пробить поверхность воды и с визгом...
  Проснуться, тыкаясь лбом в подушку.
  
  В меня, как в травы, в душистый вереск.
  Лежать, сдувая пыльцу с ладоней,
  На вдохи-выдохи счастье мерить.
  Проснуться, зная: оно бездонно...
  
  Но - утро. Ты убегаешь в город,
  И я, скрестив на удачу пальцы,
  В тебя проникнув нахальным вором,
  Пускаю солнечных легких зайцев
  
  И жду, когда ты придешь домой...
  
  
  [SI VIS AMARI - SCRIBE]
  
  [возрастное-влюбленное-нервное]
  
  *
  И я ненавижу свой возраст,
  когда чувствуешь на все сто восемьдесят,
  а выглядишь лишь на один и восемь;
  когда уже научился думать,
  но все происходит словно под дулом
  не-ви-ди-мо-го-пи-сто-ле-та.
  Еще не в силах выразить это
  связно и объяснимо:
  что ни слово - все мимо.
  Холостыми патронами
  жизнь из меня выбивает стоны -
  типа творчество;
  что ни строчка - одни многоточия.
  И мне так хочется
  поскорее закончиться
  для этого времени,
  чтобы начаться для нового...
  * *
  Чтобы явиться на свет
  раньше собственной тени
  и всю жизнь искать ее,
  а не шататься бесцельно.
  При таком обороте дел
  и повороте небесных тел
  можно быть уверенным
  и верным ей,
  мечте своей,
  тени, которая ближе,
  чем половинка, и схожа
  с тобою больше.
  Господи боже,
  мольба к тебе меня болью гложет.
  Притуши свою святость,
  побудь хоть день не таким священным!
  Чем твой свет совершеннее,
  тем моя тень темнее
  и ненаходимее.
  * * *
  Каждый год я все раньше
  перехожу на зимнее
  время и способ существования,
  зимнее понимание
  любв-и-нтенсивность
  проявления темперамента.
  Основой характера станет зимность.
  Была жаркой,
  пляжной,
  даже пустынной.
  Стала снежной,
  вьюжной,
  скоро совсем остыну.
  Скоро забуду, что фотопленки
  бывают и летних цветов.
  Ломкий
  речной лед - моя линза;
  прицелом снайперским - взгляд.
  За сбитую влет
  мечту главный приз -
  еще при жизни найти тебя.
  * * * *
  За такое можно хоть целую стаю
  своих мечтаний
  в упор расстрелять.
  Рядом с тобою любой журавль
  меньше синицы и неба дальше,
  мой двадцати-с-чем-то-летний мальчик,
  юноша или мужчина:
  со всей своей силой -
  изящней лилий.
  Лепестково-атласно-нежный,
  утонченно-небрежны
  все твои жесты.
  Мне в твоей идеальности
  нет-и-не-будет места,
  а во мне самой ее не хватает,
  чтобы вместить тебя, мой усталый.
  Меня слишком мало.
  Во мне так тесно.
  * * *
  Мне до спазмов в горле хотелось
  быть тебе ближе тела,
  быть раскованно-спелой,
  рискованно-смелой,
  нарисованной мелом
  белым
  между трещин в асфальте дорожек,
  истоптанных сотнями детских ножек;
  в них и твой след тоже
  спит миром затерянным
  в океане безвременья.
  Кажется, даже весной
  облака над моей головой
  осенним ливнем беременны
  и разродиться грозой
  готовы:
  разрушить город,
  чтобы ты его обошел стороной,
  ненайденный
  или невстреченный мной.
  * *
  Как тебе себя выстучать?
  Вызвенеть?
  Вызвонить
  колоколами?
  А лучше всего дверными ключами
  выскрежетать в замках,
  выцарапать на руках
  кошачьими злыми когтями.
  Чтобы на память,
  чтобы на нервах,
  чтобы скверной,
  неверной,
  но все-таки первой
  быть
  до абсурда близкой.
  *
  Скажешь, что максималистка.
  Это все возраст
  дает о себе знать - поздно
  что-то менять
  и рано
  зализывать раны.
  Ты старше и просто нервозный,
  я же с неврозом
  уже.
  Странно?
  
  
  [лимоны и лилии]
  
  Я почти помню, где ты...
  
  И все же смогу смириться
  с тем, что ты уже был до меня
  или с тем, что ты будешь
  после;
  с тем, что ты еще не родился
  или с тем, что уже - взрослый.
  Я смирюсь с миллионом "или" -
  это так просто,
  ведь я знаю твои приметы:
  лимоны и лилии.
  
  Без тебя проведенное лето
  реагирует
  на меня аллергией -
  так мило! -
  нашествием ливней
  и в целом плохой погодой.
  Без тебя я ему неугодна.
  В пыльном
  мегаполисе год за годом
  на стенах бетонных
  и стеклах оконных
  без остановки рисую
  лилии и лимоны.
  
  Мой дом пустует,
  настежь распахнуты двери,
  и чьи-то перья
  осели на грязный пол,
  с оскол-
  ками калейдоскопа
  смешаны и растоптаны.
  Наверное, здесь были сны
  твои и мои -
  их до следующей весны
  мной данные крылья
  унесли в страну, где есть ты,
  лимоны и лилии.
  
  Ты тоже, возможно, смирился
  с тем, что я была до тебя
  или с тем, что я буду
  после;
  с тем, что я еще не родилась
  или с тем, что уже - взрослая.
  Вопросов есть миллионы -
  это так просто,
  ведь ты знаешь мои приметы:
  лилии и лимоны.
  
  И я почти помню, где ты...
  
  
  [si vis amari...]
  
  многочисленны
  варианты:
  растянуть тебя заново
  на улыбки
  меридианами
  гимнастически-гибкими.
  растянуть тебя нитями
  ожидания
  паутинно-липкого.
  уложить в расписание,
  втиснуть в рамки
  прохождения
  слов караванами
  по тетрадным барханам.
  
  ежеминутно сбиваюсь
  на lingua latina.*
  ты
  стал моим Римом,
  стал дорогой к нему,
  но ведешь почему-то мимо:
  то ли на каторгу,
  то ли в тюрьму,
  то ли на бой гладиаторов.
  aut Caesar
  aut nihil.**
  голос растрескал-
  ся. значит тихо,
  тише,
  еще тише.
  слышишь?
  это солнце пишет
  первым лучом по крыше
  тебе письмо.
  только ты еще спишь.
  тише, солнце,
  не разбуди его.
  
  ты говоришь:
  хороша в обрамлении
  белого цвета.
  то ли телом в твоей постели,
  то ли твоим поэтом
  в листе бумаги:
  самоотдача
  почти одинакова.
  только бы знать
  за какой из двух недостатков
  ты любишь больше.
  бывает гадко
  срифмовывать весь этот вздор
  и хочется сгинуть
  скорей бы! скорей!
  но сantica gignit amor
  et amorem cantica gignunt.***
  
  и я продолжаю
  пальцем на коже твоей
  выписывать нашей любви изгибы.
  si vis amari - scribe****
  
  *lingua latina -- латынь
  **aut Caesar aut nihil -- или все, или ничто
  ***cantica gignit amor et amorem cantica gignunt -- любовь
  рождает песни, а песни рождают любовь
  ****si vis amari - scribe -- если хочешь быть любимой - пиши
  (искаж. si vis amari, ama -- если хочешь быть любимой, люби)
  
  
  [невменяемая]
  
  вынашиваю свою боль под сердцем выкашиваю
  свою печаль травами жалобно жестким ежиком
  выглаживаю по щеке твоей кожу выспрашиваю
  разрешение на смену выдоха вдохом воздуха
  лелеешь меня выливаешь в левую руку сжимаешь
  да между пальцев роняешь сживаешь со свету
  в небо выше за облака к богу ближе швыряешь
  грешником остаешься куришь ругаешься где ты
  зовешь меня нет
  
  
  [никем|некем]
  after Кысь ~дорожное~
  
  знаешь, стать никем до одури просто, если больше стать некем.
  это словно уйти в ничто, не ставя цели увидеться с ним в итоге.
  ты давно приучен смотреть на солнце в упор, не опуская веки.
  не могу разобраться: то ли бог поселился в тебе, то ли ты в боге.
  
  и кому от этого стало проще - вопрос не предусматривает ответа.
  не пытайся мне объяснить, я приму как должное проявление чуда.
  колокольчик внутри меня бьет в набат: на логику наложили вето,
  ибо попытка понять равносильна убийству. непослушный рассудок
  давно в нокауте, ауте, трансе, да где угодно, но недееспособен,
  что, впрочем, ничуть не мешает подводить итоги... по крайней мере,
  металл, звенящий во мне миллиардами нот, - самой высокой пробы,
  и я верю, потому что до сорванных нервов хочется тебе верить.
  
  знаешь, абсурдно: я возьму у тебя все, ибо мне это все не нужно,
  я отдам тебе больше, чем я сама, только сумей поднять эту тяжесть.
  моя вселенная, сжатая до размера зрачка, становится уже и уже,
  ты держишь ее на прицеле ресниц... легкий привкус безумия вяжет
  
  нежную кожу ободранного признаниями в любви онемевшего рта:
  сумасшедшинка, чертово правило делать все против любых правил.
  если я не сошла с катушек еще при рождении, значит, я вовсе не та,
  которую ты искал. но я все же в капкане, что ты на меня поставил.
  
  верю: vae victis*, когда им даруют свободу и не обращают в рабство.
  лучше попасть в неволю, чем быть независимым от любимого человека.
  и когда ты захочешь вернуть мне немного меня, то услышишь: absum...**
  запомни, что стать никем до одури просто, если больше стать некем.
  
  *vae victis - горе побежденным (лат.)
  **absum - отсутствую (лат.)
  
  
  [ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ [ТЕМПЕРАТУРНОЕ]
  
  memory [37,9]
  
  ты мне - без голоса - птицею певчею,
  я тебе - кожицей яблока спелого.
  там червоточинка жмется доверчиво:
  не успеваю, не смею, несмелая...
  
  ты мне - игольчато - в пальцы ресницами,
  я тебе - впадинкой солнцесплетения.
  там вдохи-выдохи бьются медлительно:
  стоптаны ступни в погоне за временем...
  
  ремарка [38,6]
  
  да...
  раньше все было смешней и внезапнее,
  ты - романтичнее, я - снисходительней.
  стали циничными, злыми, азартными:
  кто побежденным, а кто - победителем...
  
  play [38,5]
  
  сколько можно бродить по городу?
  карусельно по площадям и улицам,
  как в барабане пуля из золота,
  кружится-кружится-кружится-кружится
  
  солнце закатным пламенным диском,
  жаль, ежедневно дает осечку...
  не подходи ко мне слишком близко,
  мой славный кукольный человечек.
  
  снова играем в рулетку по-русски:
  уже пять встреч - и все вхолостую,
  но сегодня я обернусь и грустно
  спущу курок своего поцелуя...
  
  встретить [40,1]
  
  стычка на улице - через проезжую
  часть - светофоры заело на красное.
  визг тормозов прорезается нежностью,
  тени в грязи по-сиамски распластаны.
  
  температура под сорок - и вирусы
  в кровь поступают по воздуху каплями.
  "не прикасайся", а слышится "смилуйся",
  пальцем проводишь, а кажется - скальпелем.
  
  дышится в рот горьковато и солоно,
  слепо толкаемся мокрыми лицами.
  что было теплого - вымерло с холодом,
  как динозавры. сейчас удавиться мне
  самое то.
  
  no name [37,9]
  
  так не по-детски ласкаешь-ластишься,
  тянешь за руки: ниже... ниже...
  веки захлопнуть, а губы настежь и
  глубже вдохи. такой бесстыжий,
  
  что даже стены - и те покраснели...
  после смеемся, глотаем кашель:
  - ну что ты, что ты на самом деле?
  - я заболела. это не страшно.
  
  тоска [39,2]
  
  нет ничего ни тоскливей, ни хуже,
  чем бродить по твоей холостяцкой квартире
  такой одинокой-больной-простуженной,
  затерянной в радио-теле-эфире...
  
  непрестанно тыкаться лбом в стены,
  И-О-Г-Л-У-Ш-И-Т-Е-Л-Ь-Н-О-Г-Р-О-М-К-О
  плакать под саксофонный рефрен,
  глупым доверчивым псевдоребенком
  
  звать тебя, клеиться лбом к стеклу,
  остатками ярко-вишневого лака
  придавать отражению в зеркале вкус
  и цвет твоего рта...
  
  итог [36,6]
  
  на завтрак выкурю две сигареты.
  сложу в рюкзак фотографий пачку,
  где светотенью - вчерашнее лето,
  где наше прошлое впало в спячку...
  
  им самое место в моих архивах.
  сезон дождей нагоняет скуку;
  со сменой имиджа все паршивее
  выгляжу: стерва и даже сука...
  
  ну что, mon ami, нам пора прощаться,
  начнем по новой, с бумаги белой.
  монетку подбросим - подхватим счастье.
  любовь? навряд ли: переболели.
  
  18-24.09.02
  
  
  [ПРО ЛЮБОВЬ, КАРТИНКИ И ЗВЕЗДЫ]
  
  [эпистолярное]
  
  ты поймал в свои волосы солнце, и все мои "верю-не верю"
  не имеют значения. я оставляю лету наивные эти попытки
  иронизировать, приговоренная памятью к высшей мере
  наказания: ссылке в тот край, где чернилами ночи разлиты,
  
  стекают по небу, а с неба сочатся по тоненьким черным веткам
  в стаканы окон и после плещутся там между мутных стекол
  приворотным зельем. его подслащаю сахаром лунного света:
  по чайной ложке. от капель случайных бумага насквозь промокла,
  
  и по ней расползлись тараканами в стороны мелкие буковки,
  превратились в кляксы: совсем разучилась в стихи их складывать,
  потому ни ритма, ни смысла. прости, мне сейчас так муторно!
  мой восток и я, мы соскучились здесь без тебя и запада...
  
  
  [mon amour]
  
  когда мне бывает особенно плохо, и в голове появляются мысли
  о том, что зебра моей судьбы уже не в полоску, а просто гнедая,
  я хочу быть поближе к людям, самым любимым и самым близким,
  но любовь морочит мне голову и ведет по дороге, которой не знает.
  
  ей, конечно, уже наплевать на то, где в итоге мы с ней окажемся.
  mon amour impossible, как ослица, упряма, давно никого не слышит,
  знает, что для любимых своих я как спичка для спирта. и важно ли,
  что я сдохну от одиночества и у меня безвозвратно поедет крыша?
  
  благих намерений в жизни мне хватит на мостовую до самого ада,
  на дорогу из желтого кирпича, но за ней не найти Изумрудный город.
  mon amour, отыщи для меня темный угол да посиди там со мною рядом,
  а когда я свихнусь окончательно или приду в себя, мы поедем к морю...
  
  
  [картинка с шариком]
  
  где-то там, говорят, есть места, где бог рисовал пейзажи гуашью,
  ковырялся пальцами в желтом и ляпал на небо кружочки-полоски,
  хохотал задорно: от этого смеха и солнце включилось. раскрашен
  этот край даже ярче, чем радуга, богом-ребенком в синей матроске.
  
  картинка выглядит словно живая. девочка в красном купальнике -
  справа и снизу, сидит в треугольнике неба, песка и зеленого моря.
  в руках ее надувная игрушка, такой большой разноцветный шарик,
  коль присмотреться, можно заметить, что это наша планета. спорим?
  
  лучше не стоит. к тому же, не знаю, что можно поставить на кон,
  ты ведь волшебник и наперед угадаешь, а мне уже точно не светит
  выиграть... впрочем, неважно, расклад наших встреч везде одинаков.
  и все же, где ты живешь? в картине на шарике или со мной на планете?
  
  
  [вместо рая]
  
  я недавно слышала сплетню, что рай этот евроремонту подвергли,
  стеклопакеты поставили, вместо семи небес - потолки навесные
  и прочая муть. еще вместо врат петровых - двойные стальные двери.
  теперь на входе не ключник, а из агентства "Ангел" секьюрити злые.
  
  в эти двери могут пройти только души определенного ГОСТом формата,
  а у моей изменчивой вряд ли получится втиснуться в прямоугольник.
  про твою боюсь и подумать: она многомерна, ее не скрутить, как ватман,
  и контрабандой не пронести... да зачем? нам и здесь хорошо, на воле.
  
  теперь все возможно, я рада, что ты в мой мир по ошибке сверзился,
  и пускай мы закончимся, если наступит последняя, самая тихая осень.
  мы, конечно, с тобой превратимся в такое смешное двойное созвездие
  и исполним любое желание, когда кто-то посмотрит наверх и попросит...
  
  01-03.10.02
  
  
  [Я=...]
  
  ...=играющая
  очень хочется выиграть тебя в карты у главного шулера...
  в цветные карты звездного неба, старые, на сгибах истертые.
  внаглую блефовать, сигарету за сигаретой нервно выкуривать,
  резать взглядами исподлобья воздух, такой тяжелый и спертый,
  что мысль о вдохе не посещает пустую голову. выспренне
  осуждать азартность днем и молча отсчитывать минуты до вечера.
  и снова покер. и проигрыш. вот научусь душить эту искренность -
  определенно смогу отыграться. жаль, на кон поставить мне нечего,
  разве только себя...
  
  ...=спящая
  пожалуйста, не пугай меня словами о том, какой ты неправильный,
  какой ты сложный, недоказуемый, необъяснимый... одни отрицания.
  я сама не уверена, что, свернув налево, не выйду направо... мы
  с тобой как будто вневременные. или поздние, или слишком ранние;
  умудрились войти в лабиринт и потеряться. наверное, так было надо.
  теперь за каждым углом мерещится призрак заблудившегося тесея:
  хоть бы не перепутать... бегу на твой голос, спотыкаюсь о нить ариадны
  и падаю-падаю-падаю! боюсь, что мне все это снится и я взрослею -
  ущипни меня за руку...
  
  ...=обиженная
  кому-то из нас этим вечером будет плохо... даже не верится,
  что такое бывает, портится настроение просто из-за отсутствия
  знакомого голоса, звука шагов. осознать иронию этой потери сам
  ни за что не сумеешь, пока не подскажут. в непроходимой тупости
  равнодушия привыкаешь, что все на блюдечке, само в руки спускается...
  после бьешься головой в стены, пинаешь двери босыми ногами - заперто.
  пока не забыл, набираешь номер и после сигнала начинаешь каяться...
  автоответчику пофиг. для него ты лишь нищий на электронной паперти,
  где никто не подаст...
  
  ...=слушающая
  мальчик-в-метро-напротив, закрой газетой кислые яблочные глаза
  или смотри в потолок. от взглядов твоих ожоги четвертой степени.
  от виска до виска контакты - намертво. знаешь, нарушить нельзя,
  не разбив мне череп... а зачем тебе кукла с дефектом?.. трепетно
  сплетаешь пальцы, выстукивая ритм на коленке острой, вельветовой.
  уголками рта наводишь прицел над ключицей, стреляешь смайлом.
  выхожу. забираю тебя иллюстрацией к третьему и четвертому трекам
  старого диска, спиральной картинкой подземных трипов, а это немало
  для незнакомца...
  
  ...=энд
  и то, что должно закончиться, будет дольше поцелуя последнего
  дольше самого страшного сна и даже дольше минуты прощания...
  то, что должно случиться, не сбудется. превращаюсь в подобие ведьмы и
  нарекаю себя finita... ухожу со сцены... опусти за мной занавес...
  
  01-04.11.02
  
  
  [КУСОЧКИ ГОДА]
  
  [зима для кая]
  окольцованное - колется... и каяться
  не пристало нам. метель поет по улицам.
  колокольчики в колодцах задыхаются,
  как от холода. на стуле Кай сутулится.
  на коленках синяки, глаза усталые,
  искалечена улыбка отражением
  в королевских зеркалах. снегами талыми
  растекается загадка-поражение.
  от осколочных ранений нет лечения.
  окольцованное - колется. до осени
  не дотянет сам, а вытянуть влечением
  Кая некому... снега вернутся росами.
  
  [весенние сны]
  тут зима намного дольше, чем обещано,
  и под свитером спина гусиной кожицей.
  только лампа как замена солнца вешнего
  хоть немножко помогает не скукожиться.
  а ведь хочется на солнечные площади,
  в разомлевший полдень города, обкатанный
  карамелькой за щекою... и на лошади
  вскачь пускаться по аллеям... и закатами
  напиваться допьяна, и сумасбродствовать,
  незнакомкам посвящать стихи рассеянно...
  зимний вечер, лампы свет и томик Бродского.
  я уснула. мне приснились сны весенние.
  
  [качели лета]
  никого ничего лишь качается сон
  до утра на качелях навстречу рассвету
  рассыпает на плечи пыльцу махаон
  шелестит желто-черными крыльями это
  мой отчаянный шепот ты ловишь в силки
  растрепавшейся стрижки жестокая что же
  суждено мне прожить не солги не солги
  твоя теплая кожа насыщена ложью
  словно солью смуглеющий мой уголек
  оголенные плечи расплавленной меди
  все дороги к тебе перекрыл гололед
  и никто не идет не летит и не едет
  лишь качели скрипят по ночам по ночам
  это сон раскачался навстречу рассвету
  я пыльцу рассыпаю а ты отмечай
  каждый день уходящего желтого лета
  
  [оборвано осенью]
  кай упокоился в книжке датчанина,
  кожа обложки надгробием кажется.
  то, чего прежде желал он отчаянно,
  больше не нужное, даже не важное.
  сны по-весеннему стали кошмарами,
  съежились тлеющим серым папирусом.
  книги стихов полыхнули пожарами,
  вместо конфеты - таблетка от вируса
  гриппа. не слышно качелей скрипения,
  и махаоны пропали. лишь бражники
  мертвые головы, символы тления,
  ползают по подоконнику: страшно мне.
  это период распада... три месяца
  медленной смерти. в багрянце и золоте
  нищенка-осень беснуется-бесится,
  рвет меня в клочья...
  
  26-31.12.02
  
  
  [СЛОВА О ПЛОХОЙ ЛЮБВИ]
  
  "Бессмысленно обвинять слова, они не лучше того, что они
  обозначают"
  Сэмюэл Беккет
  
  1.
  "...stranger, you're in danger of losing me..."
  Smokie
  
  бытие в опасности потерять себя -
  потерять Вас в terra incognita.
  быть без Вас немыслимо, если cogito...
  если все-таки cogito ergo sum -
  я-боль-ше-без-вас-не-вы-не-су...
  лучше выпрыгнуть без парашюта,
  взять вот и выпасть - такое решение.
  мон шер, Вы - past и Вы совершенны.
  почему же Вы прошлое, мой хороший?
  
  утро. зачем-то села в маршрутку.
  случайный попутчик, нахал и мошенник:
  "целую ручки, влюбился, шутка."
  каруселятся мысли: "Вы совершенны"
  и иже с ними. расскажу Ваше имя
  ни-кому-не-кому-то-только-тому,
  кому до него нет дела. уже неделя,
  как его нет, и Вас нет, и все не то,
  что кажется... все-то тут глазоотвод.
  найдите под кожицей плод пустой
  и киньте в огонь мой гнилой плод...
  
  2.
  "...был богом послан мне, ангел, Bonnie...
  mon prince, тебе больно и до, и после
  молитвы? милый, все плачешь-стонешь,
  заблудился во сне моем, как в трех соснах..."
  
  3.
  "Слава тебе, безысходная боль!
  Умер вчера сероглазый король."
  А. Ахматова
  
  - мне Вас найти во сне ли, наяву ли?
  иль не найти и не пытаться татем
  в ночи скользнуть под покрывало крыльев
  и по крови прошлепать босиком, и..
  мессир, Вы слышите? Вы слышите?! Вы...
  
  - чш-ш-ш...
  мессир устал, оставьте короля.
  ни лилиям, ни львам не разбудить
  того, кто спит на шелке, и не дышит,
  кто с соколом охотится на цаплю...
  король уснул. да здравствует король.
  4.
  "...смилуйся ты надо мной да сними немоту.
  морскими милями мерял тропу, да не ту,
  что надо было. белее снега в небо тропа,
  больнее боли по илу этой тропы ступать..."
  
  5.
  "...в небе есть берега, где хоронится жизнь,
  и назавтра не всем суждено повториться..."
  Ф. Г. Лорка
  
  Мой Нежный Друг, Ваш сон нельзя нарушить.
  Кувшинка в глубине болотных топей,
  растущая без солнечного света,
  как асфодели на полях Аида, -
  не ведая, что может быть иначе, -
  таков Ваш тихий сон.
  
  Мой Нежный Друг. Вы, словно изваянье,
  застыли - в полувздохе от восхода,
  споткнувшись об алеющую кромку
  чужого дня, где Вы уже не к месту,
  где Вы - чеканный профиль на монете,
  и это все, Мой Друг.
  
  Мой Нежный Друг, я помню Вас... Вы были
  причиной моего существованья
  на протяжении своей недолгой жизни.
  Но вот Вас нет, и, кажется, приснился
  цвет Ваших глаз, что был живою ртутью,
  но серебро - теперь.
  
  6.
  "...не догонять, не договаривать, не до-
  водить до конца, не подводить итоги...
  я под водой, Вы в небе и неизведана
  дорога домой..."
  10-13.01.03
  
  
  [КОКАИНОВЫЕ КУКЛЫ]
  
  1.
  "...в ней сошлись змея и волк,
  и между ними то любовь,
  а то измена..."
  А. Васильев
  
  не умеешь складывать знаки,
  складывай то, что видишь.
  
  складывай листья и ветер - в осень,
  складывай дождь и дороги - в слякоть.
  просто
  складывай ей одиночество
  просто учи ее плакать.
  
  да, она невезуча.
  но ты ведь и сам не lucky:
  по-прежнему не приучен
  /складывать знаки/
  строить песочные замки из слов.
  
  ты не знаешь еще,
  что ее вчера занесло
  на крутом повороте в рай?
  
  на острие иглы -
  тысяча ангелов дарит кайф.
  играй - не играй...
  но если такой расклад,
  значит, такая life.
  
  не хватило билета обратно...
  машет рукой: до скорого.
  
  складывай грусть и снежок - в вероятность,
  складывай нервы и дозы - в теории...
  
  не умеешь складывать знаки,
  складывай то, что видишь.
  
  2.
  "Ты совсем, ты совсем снеговая,
  Как ты странно и страшно бледна!"
  Н. Гумилев
  
  ни дня без дозы: так ли звучит твое новое кредо?
  ты - джанки с глазами потерявшегося ребенка...
  смотришь в упор и тихо: "не ты не меня не предал"
  шепчешь, потом засыпаешь. кажешься очень тонкой
  и даже ранимой, но я-то знаю, кто ты на самом деле.
  ты все больше схожа с большой фарфоровой куклой,
  одетой в шелка и кружево, пенящееся, очень белое,
  как будто невеста...
  
  3.
  "Ты меня не догонишь, друг..."
  Х.Р. Хименес
  
  танцевать на ножах все же проще, чем быть русалкой...
  c'est la vie, говорят французы. правда всегда наивна.
  мне порезы - тебе принцесса. только ничуть не жалко,
  что с рассветом я стану течением воздуха, тенью ивы...
  улыбайся, мой принц. хоть не мой и не принц ты вовсе.
  мне - дорожки кайфа: приятно, но не по пути с тобою,
  потому что ведут напрямую к чахотке и смерти в осень,
  в лихорадочный сон...
  
  4.
  "Любить иных - тяжелый крест..."
  Б. Пастернак
  
  когда я сплю, моя подруга гоняет по дому ангелов,
  пачкает зеркала кокаином, пишет абсурдные пьесы.
  глаза ее пока человеческие, но какие-то странные:
  круглые и очень белые. она заворачивается в занавеску,
  а мне снится, что в саван. я просыпаюсь, зову ее шепотом,
  но она молчит: наверно, обиделась или просто не слышит.
  мне страшно, что ангел ставит на ней какие-то опыты,
  а она не знает...
  
  5.
  "Without you I am mute,
  without you - raped and nude..."
  F. Ribeiro
  
  ангел в обрубе, отражающийся в капле вина,
  худой и поношенный: плоть, взятая напрокат.
  в упор смотрю, но не вижу: тысяча или одна
  тень твоя на острие иглы? вытянулась рука,
  машет, дорожку выкладывает: только не упади,
  ангел мой, только приди, потанцуй у меня внутри
  белою вьюгой... блудный мой ангел, тихий садист,
  где же ты бродишь?..
  
  6.
  "Leave me alone. Take me with you
  Bring me apart, a part from you..."
  F. Ribeiro
  
  ангелу не положено, только ему наплевать на правила.
  у ангела перья в саже, и на пальчиках кровь засохла...
  глупый, еще не понял, что она его навсегда оставила,
  что от ангельских танцев кокаинистки обычно дохнут.
  у него теперь дрожат губы и глаза такие несчастные,
  он все время вдыхает снег и прогуливается по крыше...
  ангел думает, что передоза - это как святое причастие,
  а когда он сорвется и будет падать, то окажется выше,
  там, где она...
   там, где она...
   там, где она...
  20-26.01.03
  
  
  [ОТПЕЧАТКИ НА ВНУТРЕННЕЙ ПОВЕРХНОСТИ ВЕК]
  П. Шаппо, художнику.
  
  1
  солнце катится вверх оранжевым апельсином,
  неукротимым ядерным взрывом в миниатюре,
  и разъедает соком кирпичные стены тюрем,
  и зависает в небе, таком безупречно-синем,
  что хочется плакать от счастья или ослепнуть,
  выносив цвет на внутренней поверхности века,
  напрочь забыть о том, что когда-то был человеком,
  и превратиться в картину, написанную нелепо.
  
  2
  моя голова - словно пустынный небесный купол,
  где ленивыми дирижаблями плавают сонные мысли.
  если их раскусить, во рту становится желто-кисло,
  зато выражение глаз не кажется слишком глупым.
  от тебя не спасает лимонность на дне улыбки,
  дирижабли лопаются, сталкиваясь друг с другом.
  хаотичность мыслей вызвана неизвестным недугом,
  а граница с миром расплывается, видится зыбкой.
  
  3
  ах, маленькой балерине нельзя очутиться в луже,
  там осколочки льда лежат отточенными ножами...
  но сидя на узеньком подоконнике, я продолжаю
  просить ее "возвращайся", и мне отчаянно нужен
  танец этот, краткое па-де-де февральской метели,
  самоубийственное скольжение по весенней кромке!
  моя маленькая балерина, такая тоненькая и ломкая,
  остановилась и умерла... прости меня, я не хотела.
  
  4
  картина на фото - ее отражение в водной глади?
  утром кажется, наши глаза занавешены снами...
  проще не видеть, не сдерживать слов цунами,
  не выламывать рифмой прутья решеток в тетради,
  но только поздно... эта интоксикация цветом синим
  не поддается лечению: становлюсь прозрачней, тише.
  и только дымок сигаретный на фоне лазурном пишет
  последнее слово, а на окне моем стынет иней...
  
  3-4.02.03
  
  
  [before night falls]
  Рейнальдо Аренасу посв.
  
  я живой, пока не наступит ночь.
  в пепел руки - мне запретил огонь
  рифмовать ли, петь ли. не очень проч-
  но пока что держит бумага: тронь,
  ощути, запомни, заполни стен
  равнодушный душащий полый куб
  сумасшедшим шепотом счета: ten-
  nine-eight-seven; сей сквозь ячейки губ
  то, что будет словом, что было слов-
  лено. сломлен телом запрет на цвет
  неба: он знаком, он отнюдь не нов
  под луной, как все остальное, бред.
  я наказан зовом свободы. свод
  потолка тяжел, свел меня с ума.
  рядом кто-то есть, но за годом год
  я один. строка, словно сон, длинна
  (этот сон рождает чудовищ) но
  точка жжет восходом бумагу в клочь-
  я запомнил сказанное мне сном:
  я живой, пока не наступит ночь.
  
  23.11.02
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Вадим Штейнбрехт
  [email protected]
  http://www.stihi.ru/author.html?rageagainst
  
  
  [ЯЩЕР И ЦИ]
  
  я БУДУ БЫТЬ
  я БУДУ БУДУЩЕЕ ЖРАТЬ
  я БУДУ ПЛЫТЬ
  ПО ТРУБАМ БЕГА
  ПО ПРОВОДАМ
  ДВИЖЕНИ-я
  я БУДУ ТЕЧЬ КАК ТОК.
  
  ***
  
  11.09.2001.
  
  110 этажей.
  СТО ДЕСЯТЬ.
  СТО ДЕСЯТЬ.
  +220 Вольт
  в оборванной сети...
  
  Одиннадцать ноль девять.
  Две тысячи один.
  Мир набирает 9 -
  1 - 1.
  
  ***
  
  Гудит орган -
  Стальной огонь.
  Язык огня - стальное жало.
  По проводам - стальная кровь...
  
  Земля бьет молниями в небо
  Из человеческих голов...
  
  ***
  
  Кровь видит мир
  Глазами ран.
  Кровь ищет выхода их тела.
  Брат крови - свет.
  Сестра - вода.
  Кровь - перепутанные провода.
  Рот раны произносит имя смерти.
  
  ***
  
  ВЗЛЕТ.
  
  Крыло это дверь,
  Ведущая В
  Взмах крыла. 2 крыла.
  
  Выдох и вдох через острые грани.
  Небо порезано перьями птицы...
  
  ***
  
  РАСПАД.
  
  Взрыв - это
  Влечение К
  Тому, что
  Было ДО
  Времени, ДО
  Пространства, ДО
  Слова, ДО
  Мира.
  
  ***
  
  ЧЕ ГЕВАРА.
  
  Мой отец - револьвер
  Из которого кто-то стреляет.
  Моя мать - огнестрельная рана.
  Я - человек цвета крови.
  Мое имя - Бунт.
  Моя форма протеста - СДВИГ.
  
  ***
  
  Мир - слеза моего глаза
  С инфузориями форм,
  Повторенными два раза.
  Я - их корм.
  
  ***
  
  Из глаз вытекает зрение.
  Из носа вылазит нюх.
  Между миром и мной - трение
  Производимое вслух.
  ***
  
  Язык это такое крыло
  На котором летает речь,
  Или даже я сам, если, высунув, стану махать им
  Вверх и вниз, ощущая вкус первого в мире полета при помощи мышц языка.
  
  ***
  
  Я выгуливаю собственные тени
  Как свору собак. Впереди
  Всего остального - колени
  Того, кто идет позади.
  
  ***
  
  Любимый запах - запах рыбы.
  Я - сеть, заброшенная в мир.
  Мой миг огня.
  
  ***
  
  Под полом обитает Океан.
  Я имя дал такое таракану.
  Он ус ощупывает.
  
  ***
  
  В окно смотрю.
  Что-нибудь увидеть?
  Или так, просто,
  В небо простынь
  Погрузить
  Лицо
  Чтоб.
  
  ***
  
  Летний вечер
  - время,
  Когда Солнце бьется о край стакана.
  
  ***
  
  Называть вещи
  Личинками живого,
  Плакать -
  И слезы называть вещами,
  А душу -
  Всего лишь Богом.
  
  ***
  
  Осязать вещи -
  Их тенями,
  А людей -
  Сетями
  Координатов мира.
  
  ***
  
  Почему некоторые предметы не имеют возможности падения в небо
  если только они не имеют
  ФОРМУ ДЫМА
  
  форма дома приняла
  ФОРМУ ДЫМА
  
  на покатом горизонте вереницы домов и дорог.
  
  ***
  
  Огонь как усы насекомого шарит
  В пустых небесах.
  На холодные рельсы
  Ложится луч зимнего Солнца.
  
  ***
  
  Каменное облако
  На каменных опорах.
  Гипсовые волосы дождя.
  В опорах - нефть.
  Облако выкачивает нефть из недр гор.
  
  ***
  
  Камень падает внутрь
  Себя самого,
  Но не может упасть,
  Он - открытая рана:
  Тягучая кровь - язык изо рта.
  
  ***
  
  Ветер.
  Движение вверх и вперед.
  Преодоление тяжести тела.
  Мир - мышца,
  Которую Бог тренирует.
  
  ***
  
  В застывшем беге -
  Ветер боли.
  Боль в неподвижности скульптур.
  
  Дискометатель в развороте -
  Система каменных пружин.
  
  ***
  
  Зима.
  Снеговик-сумоист
  Уходит на Северный Полюс.
  
  Косяк бумерангов, летящих на Север,
  Весной возвратится на Юг.
  ***
  
  Слезы космоса
  - лампочки
  падают вниз,
  осязая свой внутренний вакуум светом.
  Слезы космоса
  - лампочки
  капают из
  электрических глаз пустоты.
  
  ***
  
  ПРОСТРАНСТВО.
  
  Пространство состоит из точек зрения.
  Пространство это просто куча глаз.
  Хотя, на самом деле, глаз - один,
  Устроенный как око насекомого.
  
  И тот, кто видит им, допустим Бог,
  Не видит собственного глаза, потому-то
  Пространство представляется пустым
  Для самого себя, прозрачным до предела.
  
  Хотя предел - известен. Это точка
  Внутри которой, за
  Которой взгляд.
  
  ***
  
  Свой в доску бывает лишь гвоздь,
  Да и то, если есть молоток.
  Он - свой,
  Но не в доску, а в плоть,
  В ладонь.
  
  (про Исуса Христа)
  
  ***
  
  Лицо погруженное в мир
  Как легкая лодка в воду,
  Плывет в отраженную даль,
  Вдоль
  Опрокинутых гор.
  
  ***
  
  ИНДУСТРИАЛЬНАЯ МЕССА. (набросок)
  
  Робот Исус Христос.
  12 апостолов роботов.
  Да,
  Христос это робот.
  Робот Исус Христос.
  
  И черная кровь его - нефть.
  И белая плоть - таблетка
  Сухого горящего спирта...
  
  Робот Исус Христос.
  Бог - нефтяной насос.
  
  Если каждый - несет свой крест,
  И если сумма крестов - сеть,
  То все люди - несут сеть...
  
  ***
  
  ДВЕ ТЫСЯЧИ ДВА.
  
  Мы - дым.
  Наркота - ток ран.
  Марихуана-мама.
  Смерть - обратимые роды
  В пустую трубу косяка.
  
  2002 -
  двуликого Януса профиль.
  2002 -
  число, обратимое вспять...
  
  2002 - волна.
  2002 - предел.
  Война
  Забивает в косяк
  Зелень солдатских тел.
  
  ***
  
  Я видел
  Две мертвые птицы
  На ветке осины сидят.
  
  Смерть не смогла расцепить их лап.
  Не так уж она и всесильна.
  
  ***
  
  И как это не надоело
  Солнцу вставать каждый день,
  А сердцу - стучать и стучать.
  
  О великое мужество Солнца
  И сердца в груди человека!
  
  ***
  
  2001-2002
  
  
  [крыша моего храма - корень моего хлама]
  
  
  Крыша моего храма - корень моего хлама.
  Так я обозначил свою вертикаль. Верхняя точка - крыша
  храма. Нижняя точка - корень хлама. Между ними - мои
  горизонты, которых 4: слоеный пирог.
  Вот названия горизонтов:
  
  ГоризонтЉ1 - Пляшущий
  ГоризонтЉ2 - Текущий
  ГоризонтЉ3 - Проницаемый
  ГоризонтЉ4 - Смещающийся
  
  + Горизонт Љ5, тот, что рассекает Фудзи Яму на две
  половины: нижнюю, где обитают люди, и верхнюю, где
  обитают боги, делая ее похожей на конус со срезанной
  вершиной.
  
  Часть первая. Горизонт Пляшущий (Extract).
  
  Ненавидь себя всей силой,
  Ненависть - отрыв, трамплин.
  Будь другим.
  Размахивай своими саблями.
  Отсекай ненужное. Будь новым.
  Времени нет размышлять и мечтать,
  Перебирать варианты...
  Единственное время - время действовать.
  
  Большая белая пустая комната.
  Толчок Силы.
  Вихрь энергетических волокон.
  Человек - протуберанец мышц.
  
  Большая белая пустая комната.
  Посередине - я,
  Человек без правил.
  Способный двигаться куда угодно,
  Скакать и прыгать и кричать и петь.
  Брать краски рисовать на стенах.
  Быть просто вихрем пустоты,
  Рывком присутствия в пространство...
  
  Я - вихрь с телом в середине.
  Мое движение - поток
  Моих ушей глаз рук и ног
  Вперед и вверх назад и вбок
  Куда - не ведает сам бог.
  Я - беспричинность быть иным
  Все время не таким как прежде...
  
  Мой ум - пустая комната
  Где нет моего я...
  Где нет моего тела...
  Нет выходов и входов...
  4 потолка 4 пола пара стен...
  
  Иероглиф перевернутого стула - знак 4.
  
  Выступающие части человеческого тела.
  Человеческое тело - выступающая часть.
  
  Человеческое тело - выступающая челюсть.
  
  Рог - осколок нимба
  На голове коровы.
  
  Крыша моего храма.
  Корень моего хлама.
  
  Любое движение - жидкость.
  Мир скорости - мир муравьев.
  
  Все горы боятся мышей.
  Они их от страха рожают.
  
  Телевизор - кусок мыла.
  Хорошо промывать им мозг.
  
  Как черное золото - кровь скарабея,
  Иероглиф - ренгеновский снимок предмета.
  
  Молекула Малевича - Черный Квадрат.
  Боль белого в белом - боль Бога.
  
  Взор Солнца - золотая жила.
  Луч это плач
  Из глаза Ра.
  Луч это слезы звезд и ламп.
  
  Взгляд в Новое
  В разорванное Богом
  В кусок огня, который начал гнить...
  
  Вода и воздух.
  Между ними - муть.
  Рой рыб и птиц.
  Поток огней небесных...
  
  Волосы -
  Туннели роста
  
  Снов из головы.
  Запасные коридоры ветров мысли...
  
  Есть облака, в которых гнезда грома.
  Зигзаги молний - души красных змей...
  
  Огонь навострил свои острые уши.
  Огонь тянет морду и нюхает дым...
  
  Угол согнутых ног
  угол согнутых рук
  движение - свастика
  бег петуха
  
  рой ломаных ритмов
  ген гибели мира
  
  я чувствую это
  в спинном плавнике...
  
  О Камикадзе - божественный ветер -
  Дуй
  В мира ямы
  Под брюхом орла
  Сбей белую пену
  С вершины цунами...
  
  Божественный ветер - цепь сорванных нимбов.
  Лимонными дольками цепь НЛО...
  
  
  Газуй!
  Газ это скорость.
  А скорость - это газ.
  Япономать банзай!
  
  Огонь как мясо.
  Ветер в кровь.
  Весь мир как оголенный провод...
  
  Вперед!
  Погнали!
  Дальше - больше.
  А там, где больше - будет боль.
  
  Бутыль шампанского об борт.
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Олег Головатый
  [email protected]
  http://www.stihi.ru/author.html?go
  http://www.serebro.mksat.net/go
  
  
  
  [Клерк]
  
  Клерк на черном вертящемся стуле
  Клерк, уставившийся в монитор.
  Чашка кофе вместо бутылки пива
  Столбики цифр вместо любимых книг.
  Отвращение к тому, что делаешь
  Отвращение к самому себе.
  Белая рубашка и удавка галстука.
  Сто телефонных звонков в день.
  Сто посетителей в день.
  Где взять терпения и вежливости?
  Где взять сто улыбок в день?
  В молодости он шлялся по барам
  Накачивался пивом, болтал с кем попало
  Сидел по ночам на кухне с гитарой
  Слушал стон лифта, царапал стихи.
  Четыре блокнота, которые никто не читал.
  Он хранит их в дальнем ящике стола.
  Он читает их, когда один.
  Теперь он пьет свое пиво дома перед экраном.
  Рука беспрерывно переключает на пульте каналы
  Люди упорно уничтожают друг друга.
  Ничего интересного нет.
  Жена за ужином говорит: мне нужна новая сумка
  И новые туфли, нам пора уже сделать ремонт.
  Все требует денег, гребаных денег.
  Все больше гребаных денег
  Раньше был счастлив, если хватало на пиво.
  Он засыпает с книгой в руках.
  За месяц дошел до третьей главы.
  И уже забыл, что в начале.
  Слишком устал.
  Во сне видит море и скалы.
  До отпуска месяц и день.
  
  
  [Напиваться]
  
  Напиваться пьяным, чтобы не помнить себя
  Напиваться, чтоб выйти из ступора будней
  Пиво, водка потом еще где-то был портвейн
  Всегда у кого-то находятся деньги
  Всегда кто-то зайдет с пузырем
  Разговоры ни о чем и обо всем сразу.
  Песни если кто-то добрался до гитары.
  Дым в комнате и полная пепельница
  Разбитые стаканы и осколок, засевший в ступне
  Напиваться и голым плясать безумные танцы
  Напиваться так, что утром бодун стучит молотом в голову
  И по дороге на работу боишься блевануть в душном автобусе.
  И думаешь только о холодном пиве
  И пытаешься вспомнить, чем все закончилось
  И хочется сказать все на хуй, не трогай меня.
  И думаешь не надо было так много
  Но знаешь, что будет и так и еще больше
  Наверно это не выход
  Наверно вы скажете это ужасно.
  А уставиться в телевизор
  Пережевывать жвачку сериалов, рекламы, ток-шоу
  Полировать мебель
  Копить на новый диван
  Магазин - дом - работа
  Умереть задолго до смерти
  Нет?
  
  
  [Восемь часов смерти]
  
   Восьмичасовой рабочий день
   С задницей, прилипшей к стулу
   С глазами, прилипшими к монитору
   С десятком ебанутых по соседству
   С сотней ебанутых по телефону
   Восьмичасовой рабочий день
   Кто тебя придумал?
   Идеальный способ подчинить человека.
   Нужно ложиться раньше
   Чтобы раньше вставать.
   А если ты киряешь до трех утра
   Или пишешь стихи
   Или читаешь всю ночь Буковски, Берроуза, Могутина
   Или шляешься из дома в дом
   Утоляя жажду новых впечатлений, новостей, проблем.
   Господин Восьмичасовый обломает тебя
   Отштампует и поставит в строй.
   Восемь часов смерти в день
   Сорок часов смерти в неделю.
   После которых самое логичное напиться.
   Стать зверем.
   Избавляясь от боли быть человеком.
  
  
  [Лучшему поэту Америки]
  
  Помню, как впервые открыл его книгу
  Мне сразу понравились названия:
  Ебливая машина, лиловый как ирис, какой пизды не пожелаешь....
  Написано просто, будто читаешь собственные мысли
  Юг без признаков севера съел за ночь
  Под утро сидел ошеломленный
  Ошеломленный своим открытием
  Недоумевая как можно ТАК писать
  Не одного лишнего слова
  Так мало и так много одновременно
  Радость и отвращение
  Смех и грусть
  Ярость и умиротворение
  В то утро я заболел Буковски.
  Как алкаш в поисках бутылки
  Как джанки в поисках дозы
  Искал его книги
  В Киеве, Одессе, Москве, Симферополе
  "Истории обыкновенного безумия" и "Лучшая женщина в городе"
  "Hollywood", "Фактотум" и "Почтамп"
  "Хлеб с ветчиной" и "Блюющая дама"
  Помогали окончательно не свихнуться
  В этом ебанутом мире
  Помогали оставаться собой
  Давали надежду
  Я писал твои рассказы и стихи
  Ебал твоих женщин
  Делал ставки на ипподроме
  Был изгнан с сотни дерьмовых работ
  Пахал на почте, напивался
  Умирал в палате для бедных
  Любил и дрался с твоей Лидией
  Зверел и смеялся
  Жил
  Умер
  И воскрес
  Спасибо тебе Бук.
  
  
  [Иногда это случается.]
  
  Ну что
  Вот так вот сижу
  Мертвые пальцы лежат на клавиатуре
  Я пуст.
  Никогда не знаешь заранее, как оно будет
  Один импульс, слово, фраза, миг
  И лупишь по клавишам,
  Пропуская буквы,
  Наплевав на знаки препинания
  Вступаешь в бой со всем миром.
  Когда я не пишу я просто пустая пивная бутылка.
  Просто клерк, каких много.
  Маленький винтик ебанутой системы.
  Но иногда случается ЭТО
  И ты лупишь по клавишам
  Поднимаясь над собой, пробивая потолок
  И улетаешь выше и выше
  О ярость и ужас рождения.
  Благодарю тебя Бог или кто там еще
  Что позволяешь иногда случаться чуду.
  Что позволяешь рождаться этим строчкам
  Без которых жизнь была бы пуста и бессмысленна.
  
  
  [Стать котом]
  
  Реинкарнация,
  Не знаю, может быть
  Но если так то я, наверное
  Хотел бы стать котом
  И никогда собакой
  Поводок, ошейник.
  Лизать ботинки человеку,
  Приносить тапки,
  Сторожить дом,
  Бред.
  Другое дело КОТ
  Грация и затаенная сила
  Змеиная мудрость
  Независимость
  И ненависть в глазах
  Даже к хозяину.
  Стать котом,
  Гулять сам по себе
  Спать на разогретых весенним солнцем крышах
  Или свернувшись калачиком у твоих ног.
  Орать в марте (только не надо меня кастрировать)
  Это ведь всего лишь раз в году.
  Уйти одним молниеносным прыжком
  Или сражаться насмерть.
  Цепко держа в когтях
  Все свои девять жизней.
  
  
  [Ни слова о поэзии]
  
  Мои стихи они просто есть
  Можете их любить или ненавидеть
  Можете не воспринимать
  Можете о них ничего не знать
  Мне все равно.
  Я не требую от Вас денег
  Внимания
  Почитания
  Ничего этого
  Я не называю себя поэтом
  Я вообще не понимаю кто это такие
  Поэты, говорящие:
  Моим творчеством я хочу выразить то-то и то-то
  Рекламирующие себя на каждом углу
  И многие преуспели на этом пути
  Не понимаю, как вообще можно говорить
  Эти стихи сочинил Я.
  Когда-то Борис Гребенщиков сказал
  Поэт это - радиоприемник.
  Утверждение как нельзя более точное.
  Единственная твоя заслуга
  Поймать качественную волну.
  Поэты, обсуждающие свое и чужое творчество.
  Что может быть отвратительнее.
  Если б мне удалось встретить своих любимых поэтов
  Даже не знаю, что бы я у них спросил
  Во всяком случае, ничего о стихах
  Если читатель спрашивает, а что вы хотели сказать своими стихами
  Возникает резонный вопрос:
  Блядь! Каким же местом ты их читал.
  Слова поэта - его стихи и ничего более.
  Поэтому
  Я не требую от Вас денег
  Внимания
  Почитания
  Критики
  Ненависти
  Ничего этого
  Мои стихи они просто есть
  Буду рад, если вы их прочтете.
  А нет, ну и ладно.
  
  
  [Вовремя]
  
  Рок звезды на пенсии
  Пиздец какой то
  Смотрю по телевизору
  Как Оззи Осборн
  Шаркает тапками
  В своем доме в Беверли Хилз
  Заебан в мумию
  Своей женой
  Детьми
  Собаками
  Кошками
  Соседями
  Уже давно нет былой энергии
  Тошнит от сцены.
  Удивительно.
  Что еще кто-то приходит на концерт.
  Властелин тьмы
  В мыльных пузырях и попкорне.
  Проворная жена организовывает концерт за концертом
  Наполняет дом осветителями и операторами
  Нельзя даже посрать спокойно.
  Все на продажу
  Чтобы заработать еще несколько миллионов
  Чтобы еще немного задержаться на экранах
  Чтобы еще что-то...
  Пусть твоя музыка будет божественной
  Пусть полки женщин маршируют в твою спальню
  Кумир миллионов
  Начиная этот путь, запомни одну вещь
  Главную
  УМРИ ВОВРЕМЯ.
  
  
  [Они назовут]
  
  Керруак с рюкзаком на дороге
  По которой
  Едет автобус веселых проказников
  Нил Кэссади за рулем
  Последний путь в Мексику
  Ричард Бротиган вышел из дома
  С ведром и удочкой
  Спешит на рыбалку в Америке
  Над ним на высокой сосне
  В гнезде
  Сидит Кен Кизи
  И вертит лысеющей головой
  Полной будущими книгами
  И дымом марихуаны.
  Берроуз навел пистолет
  На жену
  Яблоко вместо головы
  Попробуй, промахнись.
  Щурясь от едкого сигарного дыма
  Буковски клеит марки на пивные бутылки
  И смотрит в окно
  Где видны голливудские холмы
  И дорога из города
  По которой
  Сложив в чемодан страх и ненависть
  В красной "акуле" мчится Хантер Томпсон
  Рядом адвокат самоа
  В небе "свиньи летучие"
  Путь на Лас-Вегас непрост.
  Обо всем этом стучит на машинке
  Ален Гинзберг
  Он торопится
  В постели ждет Орловски
  Завтра газетчики получат новую тему
  Новую тему для глупых статей
  О новых героях.
  Которых они назовут
  Битниками
  
  
  [Подумать только]
  
  Легко рассуждать о смерти.
  Когда в руке стакан с вином
  На столе еще две полных бутылки.
  Торопиться некуда.
  Легко рассуждать о смерти
  Покуривая маленькие сигары "Don Julian"
  Дым поднимается к потолку
  Извиваясь змеей.
  Ты смотришь в окно
  За окном идет дождь
  Желтый лист прилип к стеклу
  Осень - романтика смерти.
  В такие минуты смерть кажется
  Не такой уж страшной штукой.
  
  
  [Пиджак]
  
  Чтение чужих стихов
  Это как будто
  Примеряешь чей то пиджак
  Бывает попадаются строки
  Такие что ты думаешь
  Черт побери этот парень прав
  Это ведь то о чем я думал столько раз
  И хотел сказать тысячу раз
  Да все никак не получалось
  Какая проницательность.
  Какой замечательный пиджак
  Не жмет и рукава не короткие
  Цвет мне нравится
  Пуговицы такие красивые
  Бывает и наоборот
  Читаешь и не дойдя до середины
  Видишь,
  Нет не мой фасончик.
  Чтение чужих стихов
  Это как будто
  Примеряешь пиджак
  Пусть даже замечательный
  Не пытайся втиснуть себя туда
  Он никогда не будет твоим.
  
  
  [Двое влюбленных]
  
  Двое суток под травой
  В чужом доме.
  На грязных простынях
  Изучая пятна на потолке
  Чувствуя как по телу бегут муравьи
  Хотя никаких муравьев нет
  Где-то за окном шумит море
  Но попробуй встань с кровати
  Воздух как резина
  Дотянуться до бутылки с водой
  Уже подвиг.
  Мир тяжелый как танк
  Навалился
  Я слабый, легкий
  Как перышко в твоих волосах
  Ты лежишь рядом.
  
  
  [Они считают]
  
  Они считают это важным
  Высшее образование
  Свежее дыхание
  Отбеливание зубов
  Взаимодействие полов
  Карьерный рост
  Квартирный вопрос
  Покупка модной мебели
  Жизнь в престижном районе
  Машина последней модели
  Посещение сезонов моды в Париже
  Стремление занять должность повыше
  Попасть на обложку модного журнала
  На ток-шоу ведущего телеканала.
  Заниматься накоплением капитала
  Они действительно считают это важным
  Думают что это делает их сильными
  И могущественными
  Хм.
  Расскажи это смерти
  Коснувшейся, коготками
   твоей левой щеки...
  
  
  [Дай денег!!!]
   Денег.
   Вышли мне денег....
   (П. Мамонов "Крым")
  
  Гражданин, товарищ, барин.
  Мистер
  Oh, I am sorry
  Sir
  Sir Paul McCartney
  Дайте денег.
  Газеты писали ваше состояние
  300 000 000 фунтов.
  Зачем Вам столько денег
  Вашим детям хватит
  Тем более вы их не особо балуете.
  Вы три поколения травили
  Своими примитивными песнями
  Загребая money.
  Можно и поделиться
  Ну дайте денег!
  На издание книги стихов
  На запись пластинки моих друзей музыкантов.
  На самолетные перелеты по миру
  На восхождение к вершинам Памира
  На прогулки по Лос-Анджелесу и Парижу
  Что вы говорите?
  Не слышу.
  Господин Bill Gates
  Дайте денег!
  Вы ведь богатейший человек
  На этой несчастной планете
  Опутанной компьютерными сетями
  Дайте денег
  На закупку оружия
  На создание всемирной
  Террористической организации
  (И может это Вам зачтется)
  Дайте денег не жмитесь
  Банкиры, нефтяные магнаты,
  Звезды Голливуда.
  Дайте денег!
  Ну не жмитесь!
  Не дадите?
  Ну и хуй с вами.
  Больше вы мне
  Ничем интересны
  Быть не можете.
  
  
  [Стоп, снято!]
  
  Жизнь с чем только ее не сравнивали
  Стремительный поезд
  Бегущая река.
  Да много еще с чем...
  Ну вот
  Например пусть будет кино
  Ох.
  Так мало хороших актеров
  Еще меньше режиссеров
  В основном массовка
  Километры пленок
  Короткометражка.
  Драма.
  Боевик.
  Это редко
  В основном
  "Мыло"
  Мало что меняется
  Из серии в серию.
  Или
  Мало бюджетное кино.
  Которое никто не хочет снимать
  Которое никто не хочет смотреть.
  Хотя бывают и исключения.
  Ведь даже приз киноакадемии
  Это еще не гарантия что твой фильм
  Не полное дерьмо.
  Просто твой труп воняет не так как большинство.
  Но пусть камера работает
  Попробуем снять
  Драму-комедию-боевик-порно.
  Внимание!
  Мотор!
  Пусть пленка закончится
  Раньше чем нам надоест.
  Этот фильм.
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Светлана Князева
  sveta@[email protected]
  http://www.stihi.ru/author.html?mafafa
  
  
  .......................................................
  
  Пойду гулять по городу,
   По городу, ночному городу;
  В руках растоплю луны сырок,
   Лиловой луны желток.
  И звезд воздушные шарики,
   Кубики, треугольники,
  Ненужных надежд комарики
   Покусывать будут меня.
  И я расчешу все пупырышки
   До ранок и до рубчиков,
  И до кровавых супчиков;
   Заплачу одна в темноте.
  Но ты не жалей меня бедную
   И сильно-пресильно слабую
  Я в тысячи раз сильней тебя,
   Мне помощь ничья не нужна.
  
  .......................................................
  
  Искать в толпе твое лицо,
  Кормить свою печаль,
  Дом теплых комнат променяв
  На вызябший асфальт.
  Искать твое лицо в толпе,
  Скитаясь изо дня, -
  Ты лишь один в толпе чужой
  Спасенье для меня.
  Считать глазами этажи
  Искать твое окно,
  Считать глазами этажи,
  Надеясь на одно+
  И прятать от прохожих взгляд
  В тоскливый серый день
  Я буду завтра, а сейчас
  Я плачу и пишу стихи
  Все остальное лень+
  
  .......................................................
  
  Дети бесконечной пустоты,
  Мы рукою господней
  Брошены в пропасть жизни.
  Стали пением нашим
  Крики заблудившихся птиц,
  Чьи гнезда высоко на деревьях пустуют.
  На морских берегах,
  Где бессонница наша тюрьма,
  Босиком мы песок исходили
  В надежде следы оставить,
  Но смывали их волны,
  И мы возвращались опять,
  Молчаливые мертвые скалы
  Хранят о нас память.
  Вновь холодное небо напомнит,
  Маня белизной,
  Что остались одни мы,
  Бездомные тени друг друга.
  Так хотели немного покоя и тишины,
  А нашли только вечную жизнь и витаем по кругу+
  .......................................................
  
  Снова обида мешается с болью
  Там где разлиты весенние лужи
  В них отражаются темные волны
  Троллейбусных проводов
  
  Еще одна весна наступила
  И будет новое горе
  И много замерзшего ила
  На дне печали:
  Скоро ты предашь меня
  
  Птицы разговаривают о своем
  Мне не понять их
  А им меня не понять
  
  Зима не ушла
  Она спряталась в твоем сердце
  Ожидание+
  Я так устала молчать и ждать
  
  Весна обманывает своим ярким солнцем
  Холодным ветром и мокрым снегом
  Признается в измене
  Чем сильнее моя злоба
  Тем сильнее будет потом безразличие
  
  
  .......................................................
  
  Бессонница победила+
  Одиночество сводит с ума+
  Кого-то любить ты хотела вчера еще
  Снова одна+
  По самое утро усталость окунет и свалит с ног.
  Мы с тобой как две капли
  По разные стороны зеркальных дорог+
  Запутал рассвет ресницы,
  За холодными веками грусть.
  Я тоже как ты, сегодня
  Заплачу во сне и проснусь+
  
  .......................................................
  
  Сквозь напрасных надежд пелену
  Ожидание днями тянулось,
  В толпе безлюдных улиц одна,
  Я осенним дождем захлебнулась+
  Сегодня октябрь в трауре
  Безглазое небо слезу уронит:
  Это могильщица-осень в желтых листьях
  Меня хоронит+
  
  .......................................................
  
  Сто разных масок у меня,
  Но я всего одна.
  И улыбаюсь, и кричу,
  Опять схожу с ума.
  Смотрю как умирает день
  Убитый тишиной.
  Мой добрый ангел улетел,
  А был почти ручной.
  Я не хочу играть в слова,
  Твои мои слова.
  Я не могу не пить до дна,
  Коль чаша налита.
  Я все хочу отдать сполна,
  Когда придет пора.
  Я не жива я умерла,
  Я мертвой рождена.
  
  .......................................................
  
  Расставание судьбы приговор,
  Черным по белому твои слова.
  Последняя строчка выстрел в упор,
  Незаметно, сзади, исподтишка.
  
  Нет, не вписалась я в твой бардак
  Своим бардаком, - очень жаль,
  А ты убеждал меня, что дурак,
  Неумело скрывая души печаль.
  
  Своей любовью была пьяна,
  Тянула руки, тебя ждала.
  Ты тоже был пьян, но от вина.
  Я любовь берегла - ты бил зеркала.
  Вкус прощания застыл на губах,
  Горечь в сердце, - не в первый раз.
  Постою в дверях. Все. Пока.
  Жаль, так и не видела твоих глаз.
  
  .......................................................
  
  Ты прячешь лезвие своей руке
  И завернул его, что б не заметила я в черный бархат
  При встрече радуешься, руку жмешь мне
  И думаешь, что не замечу.
  Нет, я вида не подам
  Ни слова не скажу, стерплю
  И белым шелком вытру кровь с ладони+
  Но ты не плачь, не плачь когда узнаешь,
  Что я сильнее боли.
  
  .......................................................
  
  Мы становимся эмбрионами вечности
  Нанизываясь на времени острые иглы
  Закутывай плотью живое
  Закутывай душу
  И будешь со мной бесконечно.
  Хочешь, утонем вместе в холодной глубине
  Там где пролетел последний луч света+
  Медленно раскачиваясь на заточенных иглах,
  Придумываем себя мы напротив друг друга+
  Ты мое отражение или я твое стерлись границы+
  
  .......................................................
  
  Ультрафиолет. Радиоволна
  Утром на заре в космос уплыла,
  Короткие сигналы уши рвут до дыр -
  Слушай на заре радиоэфир
  В моем пятом сне многообразие форм
  Что-то не дает не отойти от норм:
  Я всегда была такой, а небо меняет цвет.
  В чаще заблуждений не найти ответ.
  Дерево на дерево - острые ветки.
  Я на месте топчусь как тигр в клетке.
  Я пытаюсь пролезть, но прутья ранят.
  Обезглавлю время и тихо станет.
  
  .......................................................
  
  Мертвые петли нарисованных дорог
  Ослепшие дома бредут за мной в темноту
  Жанглируя огнями рожи корчит мне Луна
  Я приду к тебе, украду твой сон
  
  Гадко хохочет коридорный смех
  Шепот шепчет, кричит тишина
  Я клоун ночной - шут пустоты
  Я уже нахожусь на твоем дворе
  
  Сонной качели железный скрип
  Ветер мне шею шершаво лижет
  Ты боишься? Ждешь? Я в доме твоем
  Иду к тебе. Я все ближе и ближе
  
  Фонариком...тени язык прикусив
  По коридору, по коридору - вверх
  Белыми следами по черному полу
  Я вверх бегу... по коридору
  
  Безмозглые спины облезлых стен!
  Кричащее горло рождает стон!
  Я в доме твоем - твоей конуре!
  Лежачих не бьют - тебе повезло!
  
  .......................................................
  
  ...Стихов моих усталая строка
  Скатилась на бумагу как слеза,
  Глаза уперлись в потолок,
  В душе - гроза...
  
  Песок дождя посыпал все вокруг,
  Стучится в зеркало печали бирюза,
  Мой мирный дух прискорбием объят
  И душит песнопения лоза...
  
  Далеких улиц умирающий портрет
  Я к памяти приклею навсегда,
  В трясине счастья тихо утону,
  От жизни не оставив и следа.
  
  И выпью из бокала с пресным ядом -
  Печаль, вновь приходящую ко мне,
  Повеет упоительной прохладой,
  И въедет Смерть на розовом коне...
  
  .......................................................
  
  Комьями снега в лицо летят
  Твои слова почти что нежные
  Вижу как рад как смеешся ты
  Над сердца моего скорлупкой выжженой
  
  Тенью стала на голом асфальте
  Слезою непонятой быстрою
  Но мысли в узел свои завязав
  Я понимаю - надо выстоять
  
  С чувствами своими лезете
  Все вы...несчастненькие
  Я же молчу не заметить вам
  Боль мою - настоящую
  
  Сердце тебе наконец подарив
  Стала ненужною быстро
  Но всю себя собираю в кулак
  Выстоять надо! И выстою!
  
  .......................................................
  
  Серебряные пчелы впились в сердце,
  Глядя в лицо глазами-алмазами.
  Я потрудилась думать - бесполезно,
  В разбухшем мозгу с шипами розы.
  
  Глазных яблок огрызки выплаканные,
  В оконном стекле овал лица вычерчен:
  Я смотрю вниз - там живые особи,
  Им посвящаю свое безразличие.
  
  Вы, с одинаковыми лицами
  И вопросами такими же, давно постылыми.
  Усмешки свои в карман мне суете,
  Злые людишки, кто вас выдумал?
  
  Взглядом потным по лицу моему водите,
  Ухмылкой расцветая каждый раз,
  А слезу сострадания выдавить не сможете
  Из грязных стекол полураскрытых глаз.
  
  Вы, оловянно-деревянные,
  Тащущие все подряд домой,
  О других немного думать попробуйте
  Неприличновыпотрошенной головой.
  
  .......................................................
  
  Холодное лето лезет в душу
  Хлесткими пальцами ветра.
  Я ловлю и цепляю мысли
  Мысли мои летают близко.
  
  Опять мне вывернуть сердце что ли
  Ярко-красными шипами наружу.
  Клопами набились грешные мысли
  В мозгов разноцветное кружево.
  
  Холодное лето истерикой бьется
  В моих постаревших глазах,
  И только похмелье осталось вчерашнее
  От бешено пьяной любви.
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Елена Гончарова
  [email protected]
  http://termitnik.org/auhtor/guava
  http://literra.org/author/stixi/Goncharova/stihi.htm
  
  [где нас любили... ]
  
  -1-
  мертвец,
  моя могила уже
  на пять рассеявшихся лет,
  и кукольный дрожащий ужас
  ползет по вскопанной земле,
  по свежим рытвинам слюнявым,
  куда под гулкий лай попа
  меня спускали в темень ямы...
  и дождь последний стих кропал...
  
  да будет ночь! и в час неровен
  я под могильным слоем гнили
  впаду последней каплей крови
  в моря, где нас с тобой любили...
  
  
  погонщик,
  мой осел крепчайший
  к рассвету новому издох...
  ползет меж черных зубьев чащи
  без ног оставшийся ездок...
  и завывают волки сладко,
  почуяв потные следы
  ползущего по хвойным складкам
  и мхам, от сырости седым...
  
  да буду хищникам голодным
  я болью лакомых усилий!
  
  по их слюне сплыву сегодня
  в леса, где нас с тобой любили...
  
  
  паяц,
  мой бубенцовый гомон
  студеней и звончей куда!
  и стыд на кончике обломан
  большого общего стыда...
  и публика моя резвится
  до мыльного раздутья щек,
  и указующей десницей
  трясет... хрипит: еще, еще!!!
  
  да будет смех в толпе спрессован
  и вздернут на столярном шпиле!
  и я уйду, невольный клоун,
  в тот цирк, где нас с тобой любили...
  
  
  вампир,
  мои клыки длиннее
  и глубже чувствуют любовь
  на пульсе толстокожей шеи,
  где затерялся бы любой
  любитель крови с никотином,
  любитель быстро полюбить...
  впиваюсь, и слезой противной
  твой образ капает с губы...
  
  да будет день! и солнцем едким
  я по осиновым стропилам
  сквозь прутья человечьей клетки
  скользну в глаза, что нас любили...
  
  
  любили... много ли... иль мало...
  любили мы с тобой друг друга...
  
  вода из крана каплет вяло:
  раз-лука... ра-аз... раз-раз... раз-лука...
  
  
  -2-
  я бы тебя
  яблоневым кутала ароматом
  крыла матом...
  сонеты, сонаты...
  да только бы рядом
  в одной кровати
  без
  или с распятьем
  над изголовьем. голым голубем
  билось утро бы, а мы вдвоем...
  
  я бы тебя
  якорем в море свое спускала
  и скалы в оскале
  смотрелись бы серыми волками
  рядом бы... вместе бы... только бы...
  
  -3- сон
  нахлынет на веки волна закордонного сна...
  я, встретив тебя в тех краях, побоюсь не узнать...
  увидев тебя, растолкаю локтями прохожих
  и взгляд твой словлю, но узнать мы друг друга не сможем...
  
  бытьможетбытьможетбытьможетбытьможет... попозже?
  заедь мне по роже... по этой растроганной роже! -
  я стану трезвее и снова разумная мысль
  отринет понятие "нас", потому что не "мы"
  мы, снова случайно нырнувшие в небо из тьмы -
  да так, подышать свежим воздухом, просто всплакнуть...
  
  не ты... только я - как увидишь, достань же свой кнут
  и бейменябейменябейменябейменя... бей!
  
  проснусь - норовистая барышня в сельской избе,
  проснусь - на столе стылый чай и угрюмость печи,
  старик с молотком и гвоздями - скамейку в почин...
  старуха с клубком козьей шерсти... и вяжет - молчит...
  
  
  [*** (ребенок из песка и крови...)]
  
  ребенок из песка и крови...
  он видит сны чужих сестер.
  хоть час его еще не пробил,
  он сушит хворост на костер...
  
  срывает липовые листья
  и запах их плетет в венки...
  ребенок изо льна и ситца,
  от черных пашен, от сохи...
  
  заиндевевшими зубами
  кусает свой чертополох,
  и натыкается на память
  о тех (как будто равных) трех:
  
  одна, любя, вскрывала вены,
  подвесив на своем кресте,
  в молитве рук обыкновенных
  опустошив и опустев...
  
  другая подносила чаши
  к просохшему от жажды рту,
  и чем скудней была, тем чаще
  за воду выдавала ртуть.
  
  а третья из далекой ссылки
  пришла в растоптанных сабо...
  ее он гладил по затылку
  и звал тайком: любовь, любовь...
  
  им было слишком тесно рядом...
  ребенок изо льда и жил
  под складкой рваного халата
  свое прощение таил...
  
  всплывет ли облако на небе,
  растает ли упругость стен,
  он достает свой медный гребень
  и чешет волосы сирен.
  
  
  [дочь кетцалькоатля]
  
  пусть буду я и птицей и змеей,
  и пусть меня то давят, то калечат...
  я уроню перо тебе на плечи
  и шевельну травинку под ногой
  твоей... а ты заметишь как-нибудь,
  что я всего лишь дочь кетцалькоатля -
  в моей ладони приживется вряд ли
  звезда, что у тебя горит во лбу...
  а ты всего лишь сын уставших зим,
  и мне не стать тебе когда-то равной...
  взлетит кетцаль, змея скользнет обратно
  в немую тьму, уснувшую в грязи...
  
  меня не станет больше... а верней -
  меня на свете станет больше вдвое.
  и каждая обручена с тобою,
  и каждая из нас в руке твоей.
  
  
  [таять под дождем]
  
  моя оттаявшая мама,
  в иголку ниточку продев,
  припоминаю день, когда мы
  вдвоем молили о дожде:
  
  "приди, вода! по сточным ребрам,
  сквозь стекла в этот зимний дом..."
  и ты была большой и доброй,
  печальной девой подо льдом;
  
  а я гадала напряженно,
  в какой из рук твоих кольцо -
  ох, эти будущие жены
  с улыбкой легкой, под венцом;
  
  а я в свои за двадцать с гаком
  считала в небе фонари -
  из тех, что вписывал булгаков
  в зрачки летящих маргарит.
  
  
  [джинн (тосковать)]
  
  на морском берегу... выдыхаю в песочную сырость
  бледность снов своих и запускаю их в воду как ялик,
  собираю украдкой трофеи подводного мира...
  я пришла сюда с белой корзиной и парочкой яблок
  
  тосковать, выжимая из пальцев интимные жесты,
  из лимончиков-пальцев, и ждать пробуждения глины
  в этих старых и новых сосудах, где все-таки есть ты,
  в этих брошенных в сердце морское волшебных кувшинах...
  
  не потру рукавом о края закупоренной плоти,
  настигая движением мелких прилепленных крабов...
  я как будто бы "за", но скорее я все-таки против
  извлечения силы такой (по преданью арабов)...
  
  если хочешь - ты сам вырывайся - а вот мои кисти,
  те что примут холсты твои, джинн, и зароются в мякоть
  новых красок... и я подожду здесь, конечно, лет триста...
  буду ждать... я пришла тосковать о любви, но не плакать...
  
  
  [жил-да-был]
  
  жил-да-был не поэт, а старик.
  говорили - себя доживал...
  ноябри, декабри, январи
  различал по обличью едва.
  
  /...я - роса с подбородка травы,
  утро прочит мне в ангелы зной...
  ах, пиит! ты от лета отвык...
  заскучал и пошел белизной.../
  
  и по-зимнему строг и одет
  он развязывал узел реки,
  водомеркой писал по воде:
  "январем мой июнь нареки".
  
  /...я - чернила с обломка пера,
  мне тюрьмою - запятнанный клок.
  ах, старик! не пытайся украсть
  напоследок извилины строк.../
  
  обращался студеным июнь,
  ковылял босиком, метил наст -
  кто бы знал, родовую свою
  он поэту так просто отдаст.
  
  /... я - желаний твоих закрома,
  только молви - исполнится вмиг.
  ах, старик! заказная зима
  заживает обложками книг.../
  
  
  [боязно]
  
  изумрудной бусиной
  светится мой ангел.
  сколько б я ни трусила,
  все равно беглянка.
  
  а на небе посуху
  ночь малюет лица,
  ангел хрупким посохом
  шаркает и злится -
  
  тога пахнет ладаном.
  кто его утешит?
  был вчера крылатый он,
  а сегодня пеший.
  
  я боюсь. а надо ли?
  ноги... ноги ноют!
  сколько б мы ни падали -
  оба под конвоем...
  
  нас ведут за пасеки
  смуглые доярки.
  у меня за пазухой
  сотни бусин ярких,
  
  у тебя на поясе
  золотистый ножик.
  ангел мой, мне боязно,
  этим мы и схожи.
  
  
  
  [вечность (повторяемость)]
  
  говорят, розенкранц никогда не стареет,
  гильденстерн вот уже как столетия мертв...
  а носки, в хлам просохшие на батарее,
  (двадцать пятый размер, полиэстр, третий сорт)
  сохраняют ступней их кривую усмешку,
  и болтается запах дурных сигарет
  (снова бросим монетку - орел или решка?
  снова молча сыграем в вопрос-и-ответ)...
  надо громко вскричать и затопать ногами
  по заношенным плитам пустого дворца...
  ты ведь знаешь, за ними послали, мой гамлет,
  ты ведь знаешь, и это нельзя отрицать...
  
  все мертвы, и в шкафу разыграется плесень
  на останках одежд... и в пробоинах стен...
  да, мой принц, ты войдешь и увидишь их вместе:
  гильденстерн - розенкранц, розенкранц - гильденстерн...
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Виталий Янко
  [email protected]
  
  Цикл ~ей (НЕ) одной~
  
  -[моlitва]-
  
  [моlitва]
  
  молИтесь
  вы
  прикорнувшие на заднем сиденьи
  невесомые в минимуме белья
  разо*равшись в прах о коктебеле
  в дым да на бал инда да без рубля
  завалившегося за краешек покры-
  вала-
  вала-кардана мотор - ллля!.. -
  стучит
  в сердце
  которому ты приказала
  ехать на - как там? - бессонную-стрит
  
  [besson. Nizza]
  
  просыпались поодаль от эпицентра
  ласки и взрывов эмоций глуша
  тел положений
  приметы энтро-
  пии-та
  рост идет
  хороша
  точка
  поточного видео:
  где-то
  на другом
  краю вселенной
  за стенкой
  ты роняешь в скомканный стол
  газету
  а у м.
  по гринвичу снова лето
  а у т.
  по-прежнему с м. вендетта
  поджимаю хвост
  пролетая кометой...
  
  
  [Љчная ставка]
  
  расскажите чем закончилась серия
  я пробреду последние метры
  до сверкнувшего слова - ф..ф..фффеерррия -
  распаляешься
  чулки улетают
  гетры
  
  ты - курсивом в окошке свиданий -
  
  быть может
  стукнешь
  хотя бы и завтра
  
  хоть ночью
  
  засыпающей на
  третьем заезде
  круглосуточной гонки
  за многоочьем
  приполярных суток
  
  [eastерика]
  
  (уже которых)
  хочешь стылым песком на проезжей части
  где ты старишься с самого первого лета
  по последнюю осень
  тебя уносит
  в незабвенные дали туда направо
  да туда где запрет поворота
  в лоно
  
  где ты смотришь испод...
  
  крайне
  весомо
  
  осень 2002
  
  
  | Ђ модуль Ђ памяти Ђ |
  
  [я загнал себя дешево]
  
  я загнал себя в задницу; я заклеван
  тем, что лыка не свяжешь, что вроде плевым
  с виду делом страдаю: возьми и выйди
  через вход; кажись, не страшнее выдры,
  хоть опаснее аистов, приносящих
  кочерыжки в клюве - но подлый ящик
  утверждает, что вышел из моды мордой
  австриякопитека.
  *равняет модуль
  плюс да минус; да только вот с чувством пруха:
  третий год с любимыми - невезуха;
  кстати, с ними по-преж расставаться стремно,
  так как свято верую в глас закона:
  "ДО" - бывает, РЕдко не без иллюзий,
  МИновали б тяжкие мя; французик,
  угощаясь на кухне моей ФА-СОЛЬю,
  уведет с полвзгЛЯда - да так, что взвою
  и забыть - забуду...
  была б вначале
  та любовь, с которою не кончали
  от десятка мыслей в дурном инсайте...
  я загнал себя...
  
  прожито.
  
   Аутсайдер
  
  17-18.12.02
  
  
  -[loving leaving]-*
  
  [1]
  это муки прозаика - тьфу, поэта:
  как сказать бумаге все то, что - нет, и
  прорывается в щели декабрьской лажей;
  проще было б уписаться в Эрмитаже
  от восторга:
  искусство, япона мама!
  (зацени, здесь могла быть твоя реклама) -
  и уменья кисточки в каждом кадре,
  где снимался гений чарльстона Чаплин
  (Чарли стонет от кривды таких масштабов,
  но она - лишь стрелка в пяте Генштаба)...
  
  [2]
  Летааа! лета мне!...
  палочек! стиксов**!
  уравненье лишив неизменных иксов,
  понимаю, что в игреке меньше соли,
  если вместо джойстика лишь с консоли
  управлять героем (как все привыкли);
  получаем: тень исчезает weekly -
  ровно в полдень; становишься этой тенью.
  ты же знаешь, я комнатное... - в сплетенье
  попадаешь, дыша мне чуть вы..., где сбрито,
  ...выше уха - держи малыша избито-
  голодовка спасет от последней ночи...
  ты же... - кто там? - ...тебя до скончанья...
  хочешь?
  
  [3]
  
  я сижу на задвинутом в угол... острый,
  не тупее боли, домашней ностры...
  (помнишь, козочку звали таким макаром,
  что телят в ПарижИ заманил Даккаром?)
  каждый рог впивается мне меж ребер:
  колет. в жилах - не кровь, а йогурт.
  каждый вечер - до трех, до последних окон
  я считаю точки, забившись в кокон.
  каждый день - верняк: ни столбца без строчки;
  я один.
  
  я сокамерник одиночки.
  
  ---
  * перефраз loving lIving - (с) ecco
  ** sticks, styx - все едино палочки для счета ;-/
  
  19-20.12.02
  
  
  
  -[love: read-only]-
  
  [l]
  
  Девушка с Петроградки
  с жирными волосами -
  письма на оборотах,
  листья телепрограммы;
  арии в коммуналке,
  спички да соль на ужин;
  парии в Луна-парке
  
  {-- кажется, я не нужен
  
  [o]
  
  Девушка с Пестеля, comma
  мысль догоняет. Стонем
  (будто бы незнакомы,
  просто расходимся), тонем
  в чувствах-воспоминаньях.
  Битый февраль; за мартом
  день-не-до-смеха. Карта -
  "быть", но не "быть с тобою" -
  
  {-- флейта, вернись к гобою
  
  [v]
  
  Тихая, небоевая
  станция "Броневая".
  Здесь выходил полгода.
  Видимо, вхож был в моду,
  видимо, как приправа
  под руку клался справа.
  Долгий взасос ночной -
  
  {-- я ухожу к другой
  
  
  [e]
  
  Девушка из Кронштадта,
  как тосковал когда-то,
  как провожал паромы,
  как теребил зеленый -
  мне до подмышек - зонтик...
  Вскрытые горизонты,
  лака (с полбанки) запах...
  
  {-- в чьих оказалась лапах?
  
  [read]
  
  Люд[и]н Большой, где Гавань,
  где научился плавать -
  теоретически only;
  вспомнить еще б, не сон ли?
  Чайка по имени Горе:
  перед окном - крематорий;
  так и ни разу в квартире -
  
  {-- год прожила за четыре
  
  [only]
  
  Вильна. Литовское чудо.
  Каунас. В жизни не буду
  так до безумного утра
  сон отнимать у приблудной -
  курс за полмесяца - гостьи.
  (*Там*, сотню лет ей набросьте!..)
  Экая ты боевая -
  
  {-- дальше тебя не бывает
  
  [other]
  
  Красные Села, Симбирски,
  письма, конверты, записки,
  сти... Пробрало и на эти
  строчки - купи после смерти
  каждой из них по гвоздике...
  
  {-- прИдет Орфей к Эвридике
  
  
  22-23.12.02
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Григорий Тисецкий
  [email protected]
  
  
  [***]
  
  День подходил к концу. На стены набрасывались тени еще больших, по сравнению с дневными, размеров и прилипали, молчаливые, безликие. Тысячи лет и знаменитые, и не очень известные лица, поменяв за день множество выражений, обретали ближе к вечеру безликость. Она была явной и совершенно не гармонировала с телом, отчего создавалось ощущение чего-то мистического, даже демонического. Это что-то демоническое крепко связывало тени со стенами, потому, чувствуя причастность к давно объяснимому, но до сих пор ужасающему, хозяева теней тысячи лет стремились побыстрее покинуть вечерние улочки, дабы, запершись в своем доме, почувствовать спокойствие. Но даже в собственном доме, сидя перед свечой или настольной лампой, несчастные вновь ужасались и вспоминали о нечистоте совести. Кто-то ложился спать, заставляя себя закрыть глаза и погрузиться в светлый сон акварельных красок, чтобы спастись от одной безликости, а взамен получить другую, только не столь резкую и гораздо менее устрашающую. Кто-то вдалбливал в свою голову мысли об абсурдности страха и кричал где-то внутри себя о свете, пожирающем темные человеческие пороки, липкие человеческие сомнения. Кто-то просто переставал обращать внимание, найдя отвлекающее занятие. Среди них попадались и те, которые драили посуду или готовили суп, и те, которые играли в шахматы, рисовали, читали. У последних было больше шансов отвлечься, так как они превращали тень в нечто материальное, до глубины души девственное, а значит поддающееся познанию и неопасное. Но ведь наверняка хоть один человек, внимательно присмотревшись к переходу тела в тень, подумал, что может это душа, его больная грязная душа, липнет ко всему подряд. Потом, взглянув на солнце, пропитавшись древними скрижалями лучей, он счел тень за напоминание. Он один, повернувшийся лицом ко всем черным сторонам своего существования, стал размышлять о причине нарастания душевных болячек. Этот человек принял нововведение периодичности, он воспользуется им и будет искать выход. И обязательно найдет его...
  День подходил к концу. На стены набрасывались тени, словно мушки, мотыльки на лобовое стекло автомобиля. За покрытым лаком столиком сидел человек, всматривающийся в стену. Он думал о том, что не знает, сколько ему еще отведено дней и о том, что успел уже сделать, о том, что, безусловно, необходимо менять что-то в своей жизни. Он решил, что будет искать...
  
  
  [Кто понесет груз...]
  
  1
  ...И с каждым днем делался Иисус все невыносимее...
  Разваливались скалы слоеным тортом, когда Христос ставил ногу на вековой камень, отступала вода, когда Христос наклонялся к дрожащему зеркалу, дабы омыть руки. Раньше все было по-другому: природа как-то реагировала не столь бурно, да и апостолы жили рядом с учителем в вере и не плелись по городским дорогам сомневающимися фанатиками. Изменилось что-то в мире, изменилось что-то в учителе, и апостолы почувствовали эти перемены. А Иисус, почувствовал ли он? Точно никто не мог ответить: ни всезнающие пески, ни всевидящие птицы, ни всепроникающие грозы. Христос по-прежнему был сыном божьим, по-прежнему его наполняли удивительные способности исцелять и устрашающие блики ясновидений, только вот непонятная пассивность возрастала с каждым днем... "Да он только и делает, что ест и спит. Еще, правда, все время упрекает вас...", - однажды тихо сказал апостолам, сидящим у костра, худощавый мальчуган, когда спокойный учитель уже передавал свое тепло покрывалу...
  "Уйду я от него! Ой, Уйду...", - обычно повторял про себя Петр, выслушивая очередную Христову жалобу, и ностальгически вгрызался в воспоминания о днях светлых. Живо представлял он себе картину: жара - пот стекает реками, ветер поднимает пыль в воздух, тупые рожи, вымазанные какой-то дрянью, червивые яблоки, червивые зубы, но все это как будто за массивными прозрачными воротами, зачиненными на десятки замков. Ведь Иисус рядом. И все эти страдальческие пьяные лица перестают быть такими безобразными и, кажется, становятся способны впитывать свет божественных слов, когда Христос взмывает в своей красноречивости в небо - амвон. Легкой и изящной птицей парит он... Вот он подлетает к воротам, касается гладкой поверхности, и те, в момент, разлетаются на множество мелких кусочков - светлячков, не способных поранить. Начинается проповедь. Лица делаются серьезными, трезвыми, жара перестает донимать, все и все становятся внимательными слушателями. А сердце Петра пляшет - так ему легко и тепло... Пляшет и качает кровь, как никогда раньше...".
  "Все изменилось! Все перевернулось! Теперь даже Бог не говорит с ним!",- крепко сжимал кулак Петр, наблюдая за Христовым шатром.
  - Я знаю, что случилось! - выпалил Андрей в ту ночь мальчуганова откровения.
  - Что? - сонно спросил Иуда, не глядя на собеседника. И Андрей с глупой ненужной улыбкой ответил:
  - Он стал камнем...
  Апостолы замолкли. Долго они еще размышляли над тем, что будет с ними, с остальными верующими...
  
  2
  ...Капиллярик лопнул. Дерзко так лопнул, как лопаются, порой, переспевшие ягоды девственности... Ноздри заполнились естеством красного цвета, закатом, разорвавшим бумажное око. Носовой закат пробудил Иисуса. Еще сонный, он стер кровь с губы двумя смежными пальцами правой руки, а потом аккуратно опустил их в рот. Кровь оказалось удивительно сладкой, по яблочному приятной на вкус. Придя в себя, Иисус подумал о необходимости найти кувшин с водой. Он перевернулся на другой бок, вспомнив, что кувшин есть и в его шатре. Пошарив рукой и нащупав кувшин, Христос попытался определить местоположение глиняной ручки. Нащупав и ее, он трезво, но нежно обхватил глину рукой. Ему показалось, что глина холодная и неприветливая, но все же он был благодарен ей за то, что сохранила воду. Мессия смело поднес кувшин ближе к лицу, в очередном этапе пробуждения по-новому открыл глаза и замер в ужасе: в руке у него была не облагороженная глина, а бесформенный заостренный камень. Наступил еще один этап пробуждения - и вот в руке снова красовался кувшин. Но Иисус никак не мог успокоиться. Все в нем было напряжено: каждый мускул тела, каждый нерв тела, даже душа. Полностью смыв кровь, и задрав голову, человек погрузился в еще больший страх... Что все это проделки глубокой ночи - самое ее дно, он не сомневался. Но вот только зачем...
  
  3
  Когда рассвет зашил все капилляры и звезды - танцовщицы накинули на свои голые тела покрывала, царство сна рухнуло, - наступил час правления дня. Петр то толком и не поспал - его терзали раздумья. Но, несмотря на это, он ощущал себя обновленным и здоровым, и не было ни усталости, ни сухости во рту. Петр огляделся вокруг: апостолы спали, врывшись лицами в утреннее небо. Но вот только, что оно утреннее, они не замечали по той причине, что вошли в сон слишком поздно, и теперь им приходилось любоваться лишь руинами этого царства. Один только вечно бодрствующий Павел перебирал что-то в руках, скорее всего камешки, весело подмаргивая Петру.
  - Бог даровал нам еще один день! - торжественно произнес Павел, выкидывая камешки на землю.
  - Да! - согласился Петр - Еще один...
  Оба замолчали, не зная, как дальше продолжать разговор. Первым нашел выход Петр:
  - А, мальчишка? Тот, что вчера... Где он?
  - Он попросил лепешку. Я дал ему две, и он ушел вместе со своей матерью... Я думаю, учитель опять пойдет в горы сегодня. Он делает это каждый день вот уже две недели. Я видел, как он выходит из шатра, когда все еще спят...
  - Тогда мы пойдем за ним! Тебе же интересно, чем он там занимается? - решительный взгляд поразил Павла.
  - Да, - ответил апостол, сдаваясь под напором глаз.
  ...Иисус покинул шатер позднее, чем обычно, но с тем же намерением залезть в горы. Проходя мимо кострища с погасшей мощью, он как-то неопределенно посмотрел на сидящих апостолов. Взгляд этот апостолы уловили, но не поняли. Как ни старались, не поняли... Не сказав ни слова Иисус покинул стоянку и по горной трапе начал подыматься вверх.
  Вековые горбы содрогались, птицы, гнездовавшиеся на них, с берущими за душу криками разлетались в разные стороны. Где-то вдалеке шумело море, кружило в своих потоках утопленников и водоросли. Христос шел не озираясь, а потому апостолы спокойно следовали за ним. Один раз, когда острие хребта продырявило нечаянно налетевшее облако и подкинуло его на высоту сожаления, истекающее жизненной силой, Иисус обернулся. Сердца апостолов чуть было не повыскакивали из грудных полостей, с такой силой они заколотились. Мессия по-детски улыбнулся. Улыбка разъехалась до ушей, а сердца Петра и Павла - до пят. И Иисус пошел вперед... Апостолы не могли сдвинуться с места. Первые шаги они сделали только через несколько минут, решив продолжать путь, когда след Христа уже и пропал. Путь их лежал тропой, не имеющей ответвлений и развилок. Наконец тропа оборвалась - груда камней раздавливало ее и до того костлявое тело. Будто бы с самых высоких горных вершин скатились они вот на это место, дабы преградить дорогу дерзости. Петр первым взобрался на груду и уже через пару минут он тянул за руки Павла, чьи кости и сердце были тяжелыми. За каменной кучей тропа продолжалась, но было решено более не идти ею, а вскарабкаться еще выше в горы, чтобы уже оттуда найти учителя... Они все подымались и подымались, как поднимаемся мы на вершины диаграммы своей жизни, путь нам кажется долгим, бесконечным... Безумно орали души падших людей, променявших уютный дом на сокровища хребтов, пищали и чмокали невиданные животные, и, среди всего этого шума, послышался, вдруг, знакомые голос Павла: "Вот он! Смотри, Петр! Вон там внизу...". Петр взглянул вниз: там, на поседевшей от ветреного песка и солнца платформе, ястребом суетился Христос. В руках у него была деревянная палка, которой он мастерски орудовал, разбивая глиняные кувшины. Тысячи мелких глиняных кусков, умирающих от жажды, перемешивались с песком. Глиняное море... Петра настолько поразило увиденное, и крик его был таким сильным, что камень - мир сорвался, покинул свое привычное место, колесом покатился вниз, иногда неуклюже цепляясь за бугры. Вместе с ним, словно по инерции покатилось звериное громкое "Иисус!". Иисус жил волной в этом глиняном море - мире, всегда противоположном суше с ее горбами и грудями. Волна приняла камень, пропустив его на таинственное дно, откуда поднялись кроваво-красные водоросли, чтобы хоть один раз в жизни дотянуться до лошадиного солнца...
  4
  "Все человеческие грехи, теперь, придется нести на своем горбу самому человеку...",- неуверенно сказал Петр печальному Андрею. И, подумав, спросил: "Только, может, так было всегда?". Но Андрей не мог ответить: глаза его наполнялись закатом и слипались - он был пьян. Тогда Петр по примеру Павла, сидящего на другой стороне от кострища, стал перебирать разноцветные камешки. При этом он тщетно пытался подыскать человека, способного быть мулом, тянущим за собой повозку с грехами, просветленного и доброго, общительного и одинокого, но не находил подходящей кандидатуры. И, в конце концов, придя к выводу, что каждый должен нести свои грехи, Петр предался сну...
  
  
  [Слепая]
  
  Путь для старухи оказался непростым. Всю дорогу она кряхтела, вопрошала Бога о спокойной смерти, шла, переваливаясь из стороны в сторону. Шаг ее был тяжелым, и, казалось, сейчас, непременно сейчас, почва продавится и земная кора расплющится под слоновым весом. Но земля имела силы выдержать весовой напор. И природа спрашивала... Старуха сама не раз задавалась вопросом как планета еще не треснула от ее самолюбия, победившего даже долголетие, и надутого пузыря - живота, такого, что старуха с легкостью сошла бы за богиню плодородия. Но точного ответа не находилось, тогда она радостно размыкала замки своей души и смело выкидывала наружу предположение, что вся причина заключается в близкородственной древности, ее и природы. Вот еще один шаг, за ним другой, третий... По бокам прорезались пшеничные поля, заиграли детьми солнца колосья и приятный сладковатый запах, просочившись через поры, замазал старческие болячки. Женщина остановилась, удивленно огляделась. Не переставала она замечать и удивляться жизни с ее красотами. Может быть, потому, что сама была уродливой?..
  Та, которую звали Яна, проснулась от титанического скрипа земли, доносившегося откуда-то из далека. Не одеваясь, она выбежала во двор. Там, среди отпечатков неизвестного звездного животного, красовались огромной величины следы, заставляющие своим видом дрогнуть сердце. Поняв, в чем дело, Яна орлицей влетела в сундучную комнату старухи - великанши. Опасения девушки оправдались: старухи в комнате не было...
  - Но почему сейчас? - спросила Яна у объемной тени, с трудом влезшей в оконную форточку.
  - Не знаю, - задумчиво ответила та, тая под взглядом человека,- Я всего лишь тень...
  Тогда Яна неосторожно приблизилась к этому сгустку воспоминаний и нежно поцеловала в губы - и то, что еще оставалось от прабабки исчезло...
  Старухе вспомнились одинокие слоны, которых она видела по телевизору. Под сплетение узла старости, уходили они в долину забвения, дабы испустить измучившейся дух. И так продолжалось из поколение в поколение... Но она, - человеческое дитя, знала, что с ней должно будет случиться нечто подобное, задолго до появления телевизора. Знала и принимала. Ведь так поступали еще глубокие ее предки...
  Путь был не простым... И вот сейчас, как и ее бабка много лет назад, восседает она на золотом пшеничном троне... Природа более не злится. Ветер, теперь, обдувает ее чело, как и тысячелетний камень, слегший в речной низине, кузнец, теперь, бороздит лесок ее волос, как и бесконечные гаи трав... Лето - жаворонок открыло старухе пространный секрет, что не только оно тащило на своих плечах невероятно тяжелую женщину, но и она в свою очередь тащила его на своих.
  Дождь снял со старухи очки, и женщина, разомкнув веки, увидела огромное бьющееся сердце - солнце. От сердца отходило множество сосудов, которые ветвились реками и океанами, лесами и бескрайними полями, а, обретя бурый цвет, впадали в грудины миллионов людей.
  И внимая стуку сердец, старуха подумала: "Слепая я была... Слепая...".
  
  
  [***]
  Меня не принимают воробьи.
  Не от того ли, что я слишком человек?
  Не от того ли, что за гранью "жизнь",
  Я строю планы для своих идей?
  В их песнях я совсем чужой
  И скрыт какой-то странной пеленою.
  "Ты так далек", - кричат они с ветвей.
  "Ты так далек. В тебе так много боли".
  Меня не принимают воробьи...
  
  
  [КАРТА]
  
  За столом сидит молодой человек, но волосы его седы, а лицо как будто иссохло. В его руках колода карт, которую он быстро перетасовывает, так быстро, что карты выпадают из колоды. При этом бледные руки нервно поддергиваются. Каждый раз, когда такое происходит, губы создают вымученную улыбку, на несколько секунд прилипающую к лицу.
   Человек собирает выпавшие карты в колоду и снова перетасовывает ее, в этот раз без неудач.
  Затем протягивает колоду девушке, сидящей против него, чтобы та вытянула карту. Девушка в замешательстве, но, в конце концов, отказывается сделать это.
  Поседевший парень явно расстроен. Девушка, видя такой поворот действия, поднимается и выходит за дверь.
   Вскоре она возвращается, но не одна: держит за руку удивленного человека, который в свою очередь не сопротивляется.
   Девушка подводит его к стулу. Человек садится.
  Парень с колодой протягивает ее гостю. Гость раздумывает: брать ли карту.
   Вопросительно взглядывает на девушку. Девушка не делает ни жеста.
   Взгляд гостя переводится на хозяина, тот вновь вымучивает страдальческую улыбку. Гость решается: вытягивает карту. Хочет показать ее, но хозяин запрещающе машет головой, не смотря на картинку, выхватывает карту из руки гостя, засовывает в колоду. Начинает перемешивать карты.
   Раскладывает карты на столе. Что-то считает про себя, а потом указывает пальцем на карту с изображением смерти в виде скелета с косой. Гость аплодирует. Но картежник испуган. Он вновь собирает карты, перемешивает колоду. Сверху на край угла стола опускается стакан с водой. Хозяин внимательно наблюдает. Но стакан не удерживается на краю и падает со стола на пол и разбивается.
   Вновь гость вытягивает карту из колоды. На этот раз он тайком взглядывает на нее. Та же карта. Моргает. Отдает ее хозяину.
   На столе разложены карты. На лице хозяина "красуется" маска серого цвета. Он указывает пальцем на карту.
   Гость кивает головой. В этот момент сверху опускается стакан с водой. Гость берет его и подносит ко рту.
  Из всех прорезов маски вытекают маленькие струйки воды мутного цвета. Девушка платком пытается остановить течение воды, но ничего не выходит...
  Посидевший парень, уже без маски, опускает карты в стакан с водой. Из стакана выливается жидкость...
  
  
  [Убежище потерянных...]
  
  Когда небо отличается небывалой серостью,
  И всю ее выливает на человеческие головы,
  Когда деревья обхватывают стволы ветвями,
  Предчувствуя наступление новых холодов,
  Я прогуливаюсь по грязным дорогам...
  И только неестественная случайная улыбка
  Удивительно точно угадывает направление
  Моего пути...
  Каждый раз я прохожу под карнизами
  Одного и того же желтого здания,
  Невольно заглядывая в его замутненные,
  Грязные, как подошва ботинок в эту пору года,
  Окна.
  Порой я вижу в них слезы и глупые выражения
  Лиц, постоянно страдавших, и, в конце концов
  Утративших способность улыбаться...
  Застывшие лица, Застывшие жесты...
  Бумажные фигуры, так легко рвущиеся...
  Зачем эти люди уже никто, кроме актеров?
  Иногда этот заоконный театр находится
  В непрерывном действии...
  Тогда я слышу, рвущиеся в небо молитвы,
  Вижу вставших на колени людей,
  Не смеющих поднять глаза.
  От чего все это?
  Кто соорудил этот желтый "монастырь"?
  По ту сторону еще опадают листья...
  Иногда мне хочется разбить стекло
  И выпустить на волю бумажных голубей...
  Но это бывает иногда, и всегда я останавливаю
  Себя только на этом желании.
  Стоит ли пробивать стену чужой крепости?
  Я разворачиваюсь и ухожу...
  Возвращаясь домой, чувствуя как хлюпает грязь
  Под ботинками, я нередко вспоминаю
  Эти застывшие выражения лиц...
  Потеряв мгновение, стоит ли запирать себя?
  Потеряв часы, стоит ли замуровывать себя?
  И всегда чирикание воробьев утвердительно
  Отвечало: "Нет!".
  Когда черные тучи на небе расходятся,
  Когда ветви деревьев покрываются листьями,
  Я таю надежду, что немного очищающего света
  Пройдет через замутненные
  Стекла убежища потерянных...
  
  
  [Снимок]
  
  Неподвижные глаза, в мгновение застывшие.
  Как жаль, что снимок не передает мысли.
  Но зато сквозь века переносит часть той
  Естественности, которую требуют воспоминания.
  Естественность, которую кормят ядом,
  Все не желающие мириться со временем.
  Я беру в руки пожелтевшую фотографию.
  Я пристально вглядываюсь в эти глаза.
  Неужели в них отражен страх?
  Но перед чем?
  Думает ли человек на снимке о том,
  Что так его напугало?
  Или может это первобытный страх,
  Неподвластный времени?
  Страх, сопровождавший людей по всему их
  Пути...
  Что бы отразила фотография Пилата?
  Боль? Мятежность? Желание умереть в спокойствии?
  Чувство чего-то потерянного, чего уже не вернешь?
  Безумный страх?..
  На каждом снимке есть глаза прокуратора...
  Глаза, которыми он в последний раз смотрел
  На невысокий холм.
  Глаза, которые он прятал от самого себя...
  И этот человек, смотрящий на меня с фотографии,
  В нем есть часть от Пилата...
  Чернеющие деревья...
  Поразительно естественная улыбка...
  И эти не вписывающиеся в картинку глаза...
  Фотография сохранила их...
  
  
  [Причина]
  
  Причина не должна касаться неба
  И забиваться крупным комом в горле.
  Как не должна вуалью быть на спящий город
  Во время утренней бомбардировки.
  Как не должна блестеть пятном не смытым
  На стареньких накидках палачей
  И течь слезой холодной
  По белой коже маминой щеки.
  Как не должна футляром быть для неба,
  В котором тусклость правит облаками
  И где не видно столкновение туч,
  А гром и шум дождя не различимы.
  Причина не должна быть серым морем,
  В котором тонут сотни тонн таланта
  И не должна быть эпилогом для романа,
  Сплетенного одной и той же строчкой.
  Как не должна быть криком птицы,
  Застывшей у гнилого стебля вишни.
  Как не должна отметкой быть на жизни.
  Причина не должна быть мерой...
  
  
  [Письмо]
  
  Ты сожгла мое письмо еще до того,
  Как мы познакомились.
  Просто была рассержена?
  Правда, что вода вытекала лавой?
  Я мог бы спросить тебя,
  Почему ты не смотришь на звезды,
  Но разве тогда вода не застыла бы?..
  Оно хорошо горело?
  Было много тепла?..
  Я напишу второе, точно такое же, только для себя.
  И может удивлюсь,
  Когда увижу отражение пустого листа в зеркале.
  Как ты думаешь, замечу ли?..
  Мы можем собрать пепел пустого листа.
  Можем размазать его по лицу,
  Нарисовать что-нибудь...
  Изображение не будет пустым,
  Оно объемлет, а вода не вытечет через буквы...
  Холодный свет звезд...
  Нам стоит немного подумать...
  
  
  [Дверь]
  
  Ты снова стучишься в эти двери.
  Зачем? Ведь ты была за ними раз, всего лишь раз...
  И что успела увидеть, почувствовать,
  Что тянет сильнее мирового магнита?
  Не потеряй равновесие, позабыв о гравитации...
  Уверена ли, что встретишь свет,
  Когда щелкнут замками?
  Не обожгись, протягивая руки...
  Я не слышал о признаках жизни за дверью?
  Может просто такие люди, говорили мне...
  Но сам не слышал ни звука, прижимая ухо.
  Скажи, эта сладкая память?..
  Что ты помнишь?
  Могу ли я вспомнить...
  Помню... Помню, играл в траве под дверью.
  Тогда она ужасала.
  Тогда была замочная скважина.
  Я протек в нее... Знаешь, что я увидел?
  Ничего - темноту...
  Почему? Ведь я хотел увидеть что-то другое...
  Играл с кубиками, тонул в слезах...
  Но твой стук пробудил меня.
  Он до сих пор в сердце.
  Тук - тук - тук! Громче...
  Сердце...
  А если тебя проглотит тьма? Тогда ты - хаос...
  И я - хаос...
  Я тоже стучал, но в другие двери.
  Их много, видишь там...
  Зачем? Хаос... Свет...
  Подо мной.
  Я думаю о лестнице, я сделаю ее - у меня есть кубики...
  Но мне кажется, что даже дружный наш стук не поможет...
  Но ты увидишь, ты узнаешь, я увижу, я узнаю...
  Мы можем упасть...
  А знаешь, что, если мы вошли сюда с той стороны двери?..
  
  
  [Зеркальное отражение]
  
  Может когда-нибудь, повернувшись к зеркалу,
  Когда-нибудь, когда глаза не будут слезится
  И мутная пленка сойдет с последней слезинкой,
  Ты увидишь истинный цвет своего характера.
  Ресницы более не будут стеснять настроение,
  А оно, закусив свой червеобразный язык,
  Более не стеснит жеста и искреннего слова.
  Разговор пойдет как по маслу...
  Но этот разговор с самой собой немного холоден.
  Он не выходит за рамки собственной оценки.
  И ты чувствуешь однообразность.
  Это потому, что твои губы все еще расходятся
  С большим трудом.
  Это потому, что за тебя говорит отражение.
  Открой рот шире и выпусти на волю стих.
  Ты чувствуешь, как он стучится по зубам?
  И губная помада сделается ненужной для того,
  Чтобы оправдывать затяжное молчание...
  Посмотри в зеркало: вот твое настоящее лицо.
  Прослушай запись диктофона: вот настоящая
  Музыка слов...
  Трудно узнать себя?
  Это потому, что глаза были затянуты пленкой,
  А всем от твоего имени улыбалось отражение.
  Лишь отражение тела...
  
  
  
  ***********************************
  ***********************************
  ***********************************
  
  Copyrights::
  Бахыт Кенжеев (с)2003, Марианна Гейде (с)2003, Евгения Райзер (с)2003, Сергей Белов (с)2003, Константин Бандуровский (с)2003, Дмитрий Новожилов (с)2003, Анастасия Киселева (с)2003, Вадим Штейнбрехт (с)2003, Олег Головатый (с)2003, Светлана Князева (с)2003, Елена Гончарова (с)2003, Виталий Янко (с)2003, Григорий Тисецкий (с)2003, Андрей Кузнецов (с)2003, Петр Бюнау (с)2003,
  "РЦЫ"::
  Павел Настин (с)2003, Ирина Максимова (с)2003, Евгений Паламарчук (с)2003, Юлия Тишковская (с)2003.
  
  http://polutona.ru
  
  [email protected]
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"