Злое оранжевое солнце вылезло из-за облака. Раскаленный металл проник в мою пустую голову, заставляя встать и прожить еще одно утро. Первое, что я ощутил, выбравшись из бездонной пропасти сна - это головная боль, заставляющая пульсировать виски. Настало еще одно утро моей никчемной жизни, еще один день.
Отодрав от подушки присохшие за ночь губы, я приоткрыл один глаз. На часах светилось 12:59.
- Пора вставать, - подумал я и побрел на кухню.
Ни в холодильнике, ни в чайнике никакой жидкости не оказалось, за чашкой лезть было влом, поэтому я, пустив тугую струю воды из водопроводного крана, приник прямо к ней.
- Как хорошо, что родители на работе, а то бы начали приставать: "Где был, с кем пил?".
Вдоволь напившись и размочив ставшее наждачным горло, я вытер рукой лицо, проверил содержимое стоящей на плите посуды. Есть решительно не хотелось.
- Пойду, пожалуй, поваляюсь немного.
Это я сказал сам себе. У меня есть такая привычка с собой разговаривать. Плюхнувшись на взбитую за ночь кровать, я прикрыл глаза. Рядом уютно устроилась кошка - маленький теплый комочек.
Меня разбудил телефонный звонок.
Сначала я не хотел поднимать трубку, но он все звенел и звенел. Пришлось встать.
- Алло.
- Привет, уже встал? - звонила мама. Сейчас начнет приставать. Она безошибочно узнает мое состояние по голосу.
-Да.
-А мне кажется, что нет.
-Ну, ладно, мам, чего звонишь-то?
-Ничего, просто проверить.
-Ну, вроде все нормально. - Вот пристала-то.
-Чем собираешься заниматься?
-Да, пойду на работу устраиваться.
-Ну, иди, иди. Ты во сколько вчера пришел? - Началось.
-Давай вечером поговорим. - Забудет до вечера-то или отойдет.
-Ну, давай, еще позвоню.
-Пока.
Я плюхнул трубку и со стоном повалился на кровать. Каждое движение заставляло мои виски пульсировать с новой силой.
В последнее время я занимался поисками работы. Институт закончил месяц назад, в аспирантуру поступать было рано, надо было бы хоть работать пойти. Но по специальности меня, без протекции и связей, не взяли, поэтому я искал какое-нибудь другое место.
Искали мы вместе с моим другом Колькой. Знал я его еще со школы - ничего, нормальный парень. Вместе поступили в институт, вместе закончили и теперь вместе слонялись без дела.
Надо вставать, звонить ему, а то куда-нибудь смотается, и день насмарку, буду потом его искать до вечера. Он такой, дома сидеть не любит, в отличие от меня, чуть проснулся - и линяет куда-нибудь.
Для лучшего настроя надо музыки чуть-чуть. Включил "Наше радио". Гребенщиков.
А Гребенщиков все-таки гений. Непревзойденный мастер словесного жанра. Каждый раз, когда слышу его поэзию, покрываюсь мурашками и приятно щемит в груди. Хочется взять в руки гитару и играть, подпевать великому маэстро. Уже прошли те времена, когда популярность мерилась степенью политичности и оппозиционности генеральной линии партии. Кто-то, наимоднейший тогда, канул вместе с последней в Лету, а БГ остался. Остался на плаву, на гребне волны, не изменяя своим идеалам, не впадая в истерику по поводу крушения строя, который пытался его задавить. Его песни живы, его слова актуальны, потому что они жизненны.
Он пытался эмигрировать на Запад, прожил там некоторое время, но вернулся. В одном интервью его спросили, зачем. БГ ответил просто, откровенно, чем стал лично мне еще более симпатичен. "Потому что никому я там, на Западе не нужен. По уровню техники исполнения там есть музыканты на полторы-две головы выше меня и мне до них уже никогда не дотянуться". Не нужен он в Америке как любой из нас. Не понимают они русских, хоть убей. Потому что нет в них душевности, той простоты, свойственной нам, выработанной столетиями истории, помогавшей нашим предкам пережить всех своих врагов и так и остаться непокоренными.
Подошел к окну. Смотрю. Куда-то бегут люди, торопятся. Торопятся, муравьишки, затащить побольше в свой муравейник. Друг на друга не смотрят, потные все, злые. Деловые все. Солнце жарит вовсю. На деревьях листья увяли и птицы не поют. Поскорей бы зима.
Интересно все-таки устроен человек, летом он мечтает о зиме, торопит ее, а зимой - наоборот, хочется в жару, вдоволь накупаться в солнечных лучах, быстрей бы лето. Так и проходит жизнь - ярмарочная карусель. И некогда нам остановиться, призадуматься о прошедшем, о будущем, полюбоваться текущим мигом, неповторимым в своей индивидуальности.
Я поднял трубку, набрал Колькин номер.
--
Алло. - Услышал я его сиплый голос.
--
Привет. Как дела?
--
Да ничего?
--
Чем занимаешься?
--
Сплю.
--
Хватит спать, день на дворе.
--
Ладно, чего хочу?
--
Встретиться.
--
Давай, подъезжай, я выйду.
--
Хорошо.
--
Ну все.
--
Пока.
Короткие гудки.
Недавно я в автобусе слышал, как какой-то дед говорил:
- Вот, сейчас даже дружба стала не такая, как раньше. Раньше помогали друг другу, заботились, а сейчас что: "привет-пока"? Как дела? - спрашивают, как будто дело есть.
Не прав ты, дед. Конечно, если представлять себе молодежь такой, как в современных фильмах, то можно так подумать. Это непонятный, оторванный от реальности образ, непонятно зачем насаждаемый нам с экрана телевизора - так, по представлению оторванной от реалий жизни кинобогемы и должна жить молодежь, такой образ современного героя они нам предлагают, экспериментируют. Может, так и живут их дети, ни в чем не нуждающиеся, материально имеющие все, духовно - ничего. Но мы-то ведь другие. На самом деле все не так. Дружба есть. Есть, настоящая. Но она на земле не валяется, как любые человеческие отношения, ее надо найти, а потом растить, бережно, долгие годы. А раньше, разве не так было?
А мы с Колькой друзья. Хоть и тусуемся порой в разных компаниях, но все-таки. Когда мы вместе, нас друг от друга не оттащишь. Это факт. Мы очень много времени раньше проводили вместе. В школе, на первых курсах института, а сейчас - нет. Его отчислили, я доучился. У каждого свои заботы. У него семья, работает на заводе. Сейчас в отпуске, жена уехала к матери. А работу ищет со мной, авось что-нибудь перепадет.
Я оделся, спустился по лестнице. Как в омут, нырнул из прохладного подъезда в объятия изнуряющей духоты индустриального лета.
Додумывал я уже в метро. Прохладнее. Но тоже не ахти. Не знаю, почему, но мне нравится размышлять в метро, сразу ясно соображает голова и четче мысли. Наверное, аура окружающих людей, организует, не знаю.
О чем это я? А, о мужской дружбе. Все межчеловеческие взаимоотношения по сути есть любовные. Любовь состоит из двух компонент - венерической и платонической. Так вот, дружба в чистом виде есть любовь платоническая. То есть, часть между мужчиной и женщиной - совершенной формой человеческих взаимоотношений, большая ее часть. Все что меньше - не дружба, а знакомство. На самом-то деле друзей гораздо, гораздо меньше, чем знакомых.
Вот о чем я думаю в метро, нормально?
Приехали, поезд дальше не идет - конечная. Да нет у меня никаких вещей, и забывать-то нечего. Вышел.
Моя голова - старый чердак. Вдоль стен сложены перевязанные шпагатом стопки книг. Мгновение - книга. Стопка - мгновения, проведенные с одним человеком. Все просто.
Моя любовь - луч света, ворвавшийся в мое темное царство, ты - окружаешь все это и заполняешь собой все. У нас с тобой нет отдельных книг. Нет томов. Не хочу писать нашу книгу. Ведь она когда-нибудь кончится.
Наверное, прав Дельфин: "Счастье - в секундах, маленьких, острых". Вся жизнь состоит из мгновений. Вся жизнь - быстротечный миг. Беру одну книгу, открываю наугад.
Лето, жара. Сидим мы с Колькой в общаге, пьем, как всегда. С нами, как всегда, Вася, наш третий друг. Три мушкетера, ёнтить. Сидим, потеем. Занятий в институте нет, сессия. Я сдал экзамен. Колька до сессии не допущен, отдыхает, в каникулы будет сдаваться. А у Васьки - завтра. Лежит на кровати, учит. Мы ему: иди к нам, в уголок. А он все нет и нет.
Тут девчонки зашли, из моей группы, Юлька и Маринка, тоже отсдавались. Мы им:
--
Водку будете?
А они:
--
Давай.
Ну, разлили, Васька присел на кровати, но все равно не идет, но на нас смотрит. Мы ему:
--
Иди к нам.
А он:
--
Ну ладно, сто грамм не стоп-кран, сорвешь - не остановишь.
--
Да ладно, давайте по последней и пойдете. - Сказали мы. Без всякого злого умысла, чисто для компании.
--
Ну только по последней.
Выпили еще, они ушли, а мы остались. Хорошо. Сидим, молчим.
Тут Колька говорит:
--
А знаете, что я сейчас сделаю?
--
Не -а.
--
Сейчас я выпью, а потом покурю
--
Ну, ты вообще, занятой человек.
Потом мы долго сидели, распивали, сходили еще за одной и еще, потом за пивом. Вырубились по очереди.
С утра Васька с больной головой поехал на экзамен, а мы - домой.
Помню, как мы нашей компанией ехали на концерт Zdob si Zdub и пили в метро, в углу, около двери. Нам это тогда казалось прикольным, и мы пили из горла огненную воду и смеялись на весь вагон.
А еще помню, как однажды осенью, с утра, порядочно похмелившись и еле стоя на ногах мы приперлись в кафешку под навесом. Там Колька долго предлагал всем сидевшим девушкам рыбки, держа за хвост непонятно откуда взявшегося копченого леща. При этом он совал эту рыбину прямо в лицо и спрашивал: "Рыбу будешь? Не будешь, как будешь".
А еще помню, похмелились мы с утра порядочно и поехали на ВВЦ гулять. В руках "Балтика N 9" - все в поряде. А там полезли в самолет и местный дядька долго нам объяснял, что нужно сделать, чтобы он взлетел.
Не правы те, кто утверждают, что нет героя нашего времени, он есть. Это понятие подразумевает собой не какую-то конкретную личность, а стиль жизни, образ мышления. А человек, живущий и думающий по этим законам, олицетворяет собой конкретный исторический период, в котором живет и является героем своего времени.
Вот так и пролетели наши студенческие годы.
Ну, короче, подхожу к условленному месту и ...
Колька уже ждал меня. В углу рта повис окурок, в руке бутылка с пивом - все как обычно.
--
Привет, - на ходу кинул я. - Дай глотнуть.
--
На.
Прохладное пиво приятно протекло внутрь, забирая с собой частицу той невыносимо легкой тяжести в голове, которую ощущаешь не с утра, нет, а днем, когда все диспептические дела прошли и в общем-то чувствуешь себя нормально. Тебя ничто не интересует, не лезет в голову всякая чушь - вот о чем я. Тотальное отупение.
Все вокруг обклеено избирательными плакатами, но нам все равно. Мы с Колькой аполитичны. Не то, чтобы нас это никак не волновало, но для нас политика - все равно что кукольный театр. Скопище марионеток.
--
Как дела, как вчера до дома дошел? - Спросил я.
--
Нормально. А ты?
--
Так, смутно помню.
--
Да, вчера так тебе и не рассказал...
--
А ты что-то рассказывал?
--
Да, что-то втирал. Сам не помню, ну слушай. - Кстати о богеме. -Вчера в инет лазил, знаешь, что нашел? Оказывается, один известный писатель, чуть ли не половину медицинских баек, которые якобы случились с ним в его новой книжке, оттуда скачал. Вот и думай сам, как можно стать у нас писателем.
--
Хочешь расскажу веселую историю с того же сайта?
--
Давай, только не грузи, а то "чан бо-бо".
--
Короче, идет экзамен по химии. А к нему надо было готовиться по учебнику Глинки, помнишь, такой, здоровый, толщиной, наверное сантиметров десять?
--
Ну.
--
Ну вот, все пишут, и тут в полной тишине с заднего ряда раздается оглушительный грохот (Глинка упал). Все смеяться. Препод подходит к тому студенту и говорит: "Что у вас упало?". Студент отвечает: "Промокашка". Препод: "Пять за сообразительность". Вот так.
--
Очень смешно. Слушай, меня уже зацепило. - Колька смачно плюнул на пересохший асфальт.
--
Дай глотнуть, а то рот засох.
- На. Пиво-то, конечно, хорошо, только, знаешь, что я заметил?
-Нет, откуда мне знать.
-Если пиво не рекламируют по телеку, оно нормальное. Как только реклама началась, сразу начинают делать плохое.
-Наверное, на качестве на рекламу берегут.
-Очень может быть. М-м-м-м, смотри. - Колька чуть не подавился пивом. - Какая девчонка идет.
Действительно, по улице, шла красивая девушка. Не знаю, чем, но она притягивала к себе взгляд и не отпускала. Она была одета в красную футболку и белые свободные брюки. Не очень, но вполне, не тощая. Летела, не касаясь земли, вся такая воздушная и легкая, лишь ее густые длинные золотые волосы ниспадали невесомой волной вниз, не давая оторваться от земли и взмыть вверх, к облакам. Ужасно захотелось с ней познакомиться.
Неужели так бездарно и пройдет вся моя жизнь. Знаете, довольно грустно осознавать, что пролетят десятки лет, а я все буду рыскать в поисках денег, будь они неладны. В конце концов, не ради денег живет человек и в могилу их он с собой забрать не сможет. Что останется на земле, каким его будут вспоминать, и будут ли - вот то, о чем стоит задуматься.
Вот по улице идет молодой человек. Кожаный модный портфель, дорогой костюм, ботинки, все при нем. Но глаза-то пустые. Идет, торопится в свою контору, где за сегодня переложит еще одну сотню никому не нужных бумажек с цифрами. Зачем он это делает, кому приносит пользу, о ком заботится. Разве он помогает нищим? Нет. Разве кормит голодных? Нет. Тогда зачем, зачем все это. Ну, получит еще одну тысячу долларов, просадит ее в казино, а что толку, что потом? Вот и бежит он от себя, бежит по жизни, не останавливаясь, не оглядываясь, торопится на погост. Ничего, места на всех хватит.
Пора разорвать кольцо бесконечных серых будней, сделать жизнь яркой и радостной, пора оторвать дракона от его хвоста и заставить посмотреть вокруг.
Я побежал за проходящей девушкой.
- Одну минуточку. Мы с другом поспорили, можно ли на первом свидании подарить девушке стихи или это слишком?
Она остановилась и обернулась ко мне. Боже мой, до чего красивое лицо. Эти чуть припухлые губы, правильный задорный носик и густые-густые соболиные брови над бездонными глазами.
- Смотря какие. - В глазах искра.
- Сейчас:
"О, незнакомая знакомка,
Твои воздушные черты
И свет очей пунктиром тонким
Разрушили покой мечты".
Может быть они вышли не очень, но ведь я не поэт и сочинял на ходу. Но ей понравилось. Интересно, почему стихи всегда пишут о женской красоте, ведь есть еще ум? Но, главное, что женщинам это очень нравится, особенно если знакомы всего минуту.
--
Конечно можно, очень хорошие стихи.
--
Тогда дарю.
--
Кому, мне?
--
Конечно.
--
А у нас сегодня первое свидание? - Меня осветила улыбка.
--
Конечно. - Она сказала "сегодня", значит, будет и "завтра". Я решительно перешел в атаку.
--
Но, конечно, глупо приходить на свидание к незнакомому человеку. Вас как зовут?
Ее звали Анной.
--
Ну вот, теперь мы знаем друг друга. А ты торопишься?
--
Вовсе нет.
--
Тогда я провожу.
Дальше мы пошли вместе, разговаривая о пустяках. Колька остался сидеть, ждать меня. Нехорошо, конечно, но ничего, я не надолго. Неприлично затягивать первое свидание, плохо быть занудным.
--
Ты чем занимаешься? - спросил я.
--
Учусь в мединституте. А ты?
--
А я закончил, вот ищу работу, нигде не берут.
--
Вот, слушай. - Она остановилась, спустилась на землю. - Я еще работаю в больнице, нам как раз нужен санитар. Пойдешь?
--
Пойду. - Будем видеться, может чего и получится. - На лето можно, все равно делать нечего.
--
Ну и хорошо, тогда запиши телефон старшей сестры, Ларисой Ивановной зовут, скажешь, что от меня, она тебе все расскажет.
--
Спасибо.
--
Не за что. Теперь будем вместе работать. - Обнадеживает.
--
Вот я и пришла. - Недолго музыка играла, ну и ладно, ничего, в следующий раз подольше.
--
Ну, пока, там и увидимся.
--
Пока, обязательно позвони.
--
Хорошо, ну все.
--
Пока.
Мы разошлись. Я побежал к Кольке, а она все также легко впорхнула в подворотню старого дома и, когда я обернулся, уже исчезла из вида.
Подхожу к лавке, Кольки нет. Звоню на мобильный.
--
Ты где?
--
Да я дома. Вспомнил, что утюг забыл выключить. Побежал, чтобы пожара не было.
--
Ну и потушил утюг?
--
Ага, по-пионерски.
--
Ой, шутник какой. Ладно, тогда до вечера, тут работка наклевывается.
--
Какая?
--
Встретимся, расскажу. Пойду посмотрю, потом позвоню.
--
Ну давай.
Трубка дала отбой.
Я, не долго думая, набрал телефон старшей сестры Ларисы Ивановны и договорился, что сейчас подъеду, благо больница была недалеко, две остановки, прыгнул в автобус и поехал.
Создавая себе пример для подражания, человек бессознательно пытается найти выход из положения, в которое поставлен. Например, образ рабочего, живущего без хлопот и забот, полной жизнью, был выдуман крестьянами, составлявшими большую часть населения страны и перенесшими сначала революцию, потом гражданскую войну, национализацию и красный террор. Дескать, кинешь свое хозяйство на произвол судьбы, освободишься от обязанностей - и дуй в город, заживешь... И все поехали в город, промышленность поднимать, ну и подняли в конце концов, другое дело, что они за это получили...
Лариса Ивановна оказалась немолодой худой невысокой женщиной с серьезным морщинистым лицом. Она сидела у открытого окна и курила More.
--
Здравствуйте, Лариса Ивановна, я вам звонил.
--
Да, я помню, вот, сижу, жду. Кстати Анечка мне только что звонила, все про тебя рассказала. Вместе учитесь?
--
Нет, так знакомы.
--
Ясно. Значит так, работа у санитара не тяжелая, но неприятная. Будешь палатным санитаром.
--
Что это значит?
--
У нас в отделении (хирургическом) их двое. Палатный и коридорный. Палатный отвечает за палаты, коридорный за коридоры. Нужно мыть, развозить еду по палатам, больным, которые не могут вставать, менять белье, относить анализы. Начинать будешь в восемь, заканчивать в четыре. Справишься?
--
Конечно, что тут не справиться.
--
Зарплата маленькая, предупреждаю.
--
Ничего, я знаю. - Я ведь здесь не только из-за зарплаты.
--
Когда сможешь приступить?
--
Когда скажете.
--
Сейчас два часа. Я советую тебе попробовать поработать сегодня оставшиеся два часа, я тебе все покажу. До завтра подумаешь, стоит или нет и мне скажешь. Хорошо?
--
Хорошо. - А что, попробую сегодня. Дома сидеть надоело, хоть разомнусь, принесу пользу обществу.
--
А Аня когда работает?
--
Завтра. Пойдем, выдам тебе хирургический костюм, будешь в нем ходить.
Вот оно, до конца дней своих служить людям, нести им свет - призвание и богатство человека, единственно приемлемый и благодатный путь самовыражения.
Лариса Ивановна показала мне раздевалку, где у каждого был ящик с дверцей, как в американских фильмах, сказала потом подойти к постовой медсестре и вышла.
Я переоделся, подошел на пост. На посту сидела симпатичная брюнетка с короткой стрижкой и делала из марли салфетки. Я может за ней и приударил бы но, четно-то говоря, Аня мне понравилась больше.
--
Здравствуйте.
--
Привет, ты наш новый санитар? Я Вера. Пойди пока посиди, сейчас, я доделаю, покажу тебе все и расскажу.
Я прошел в холл, сел в глубокое кожаное кресло перед телевизором. Через некоторое время в соседнее кресло подсел какой-то мужчина лет шестидесяти, седой, с густыми сросшимися бровями, широким носом и какими-то выпученными, как у негра, губами.
--
Извините, я вам не помешаю?
--
Да нет, что вы. - Все равно сидеть, можно и поболтать.
--
Вы новый санитар?
--
Ну да. Сегодня первый день.
--
А я вот тут с грыжей лежу. Завтра операция.
--
Понятно.
--
А вы студент?
--
Нет, уже закончил, вот, на лето устроился подработать.
--
Тоже дело, а какой институт?
Не знаю, почему, но я ему все честно рассказал, весь тот путь, который привел меня сюда.
--
Понятно. А дальше что?
--
Хочу в аспирантуру поступать.
--
Давай, хорошее дело. Я вот тоже в свое время закончил, стал кандидатом наук, а потом послали работать в "почтовый ящик", и на науке пришлось поставить крест. А сейчас вот вышел на пенсию и начал на стройках шабашить, вот грыжу и заработал. Ну я рад, что ты так уверенно отвечаешь, не "коптитель неба" какой-нибудь.
--
Кто, кто?
--
"Коптитель неба". Ни то ни сё. Маятник по жизни. Знаешь, почему Гоголь сжег вторую часть "Мертвых душ"?
--
Нет.
--
Изначально он задумывал "Мертвые души" как трилогию. В первой части хотел показать грешников, во второй - "коптителей неба", в третьей - праведников. Первая часть вышла у него отменной и реалистичной. Но со второй были проблемы. Безжизненной он выходила, нереальной. Поэтому и сжег. Ведь каждый человек, я повторяю, каждый, соединяет в себе черты праведника и грешника, так повелось испокон веков. Ты знаешь, какая у меня фамилия?
--
Откуда же.
--
Варавва.
--
И что это значит?
--
Так звали разбойника, распятого вместе с Христом, который раскаялся перед смертью. Всю жизнь прожил злодеем, а умер праведником. В каждом из нас живет Человек.
Бывает такой момент, когда несколько сказанных слов, несколько мыслей, которые, казалось, ты давно слышал, но не обращал внимания, вдруг всколыхнут твою душу, и путь твой вдруг пойдет в другом направлении. Главное - держать открытыми душу и сердце.
--
Я вообще-то коллекционирую фамилии. У тебя есть что-нибудь интересное для меня?
--
Да, вот недавно, когда готовился к диплому, делал литобзор, нашел статью. Короче, авторы: И.М. Катигробик и Н.В. Копаймогилко, представляете, в одной статье?
Только я разговорился, как меня прервали самым безжалостным образом. Пришла Лариса Ивановна.
--
Так, вставай, пойдем. - Сказала она мне. - Есть работа, пойдем, поможешь.
--
Я пошел, - попрощался я с собеседником.
--
Давай, - улыбнулся он в ответ.
Я поплелся за Ларисой вдоль по коридору. А она начала инструктаж.
--
Сейчас пойдем, больную в гнойной перевязочной нужно на каталку переложить, а то девочки не справятся.
Хирургическое отделение больницы имеет две части: гнойное отделение и чистое. В чистом лежат люди, у которых операции прошли без осложнений, раны не гноятся, у которых нет инфекции в ране. А в гнойном, соответственно, наоборот, да еще и неизлечимые больные.
Как я потом узнал, в дальней палате гнойного отделения лежали две старушки. У одной - тяжелый сахарный диабет. А при диабете поражаются сосуды конечностей. Так вот, у этой старушки, руки и ноги были ампутированы, родственников у нее не было, ну, ее и не выписывали, потому что только она отходила от операции, сразу требовалась следующая. Так и лежала она от операции к операции. Ну, вообще-то бодренькая такая старушка. Не совсем в себе, но веселая.
Ну а соседка ей попалась - ужас, кошмар. Диагноз - водянка головного мозга. Лечить - нет возможности, родных нет, вот и лежит в отделении, ждет смерти. Кричит постоянно. Заходят в палату, спрашивают: "Чего кричишь?". Она улыбается, плечами пожимает. Только выйдут - опять крик. И так уже четыре месяца. Невольно приходят мысли об эвтаназии. Может, стоит ее разрешить?
Ну вот, дошли мы до гной ной перевязочной. А там ...
На столе лежит вверх "воронкой" бабушка весом килограммов, наверное, около двухсот. Вокруг нее суетится хирург, ростом, наверное, мне по плечо, и с ним - две медсестры. Постовая - Вера, а другую я еще не видел - тощая блондинка со вздернутым носиком-кнопкой. Как я потом узнал, ее зовут Наташа.
Так вот ходят они вокруг стола, пытаются перенести бабушку на простыне, а не получается, тяжело.
--
О, помощник пришел, ну давай, помогай. - Обрадовались они и стали вводить меня в курс дела.
--
У бабушки был абсцесс. В мягких тканях ягодицы - занозу засадила на даче. Вот хирург ее в гнойной осмотрел и сказал, давайте в операционную. А операционная - на этаж выше. Бабка стонет: "Не могу больше идти". Вот и мучаемся теперь с каталкой. Давай, вместе возьмем, перетащим на простыне.
--
Давайте.
Ну, мы взяли, Лариса тоже помогала, подняли на простыне, начали заносить на каталку, как простыня с треском порвалась. Бабушка перевернулась в воздухе - и на пол. Естественно на попу. Абсцесс вскрылся. Кровь и гной фонтаном. Бабка вскочила, начала бегать. Мы ее ловить.
Поймали, успокоили. Положили на стол, сестра обезболила, хирург посмотрел, почистил. Все хорошо. Операционная не понадобилась. За руки - за ноги перенесли мы ее все-таки на каталку - теперь в палату. Потом с сестрами перевязочную два часа мыли.
--
Ну что, пойдем полдничать. - Позвали меня медсестры.
А теперь на Руси почетно бандитом быть. Не тем из раннего периода правления Ельцина "вором в законе", выращенным в колонии, затем на зоне вошедшим в блатной мир с его правилами и законами. А почетно теперь быть героем сериала "Бригада" - милым мальчиком, которому достаточно взять в руки автомат и настрелять себе капитал. Так вот видит себе выход из кризиса русский человек и пытается действовать сообразно.
Пошел я с сестричками в столовую отделения. На кухню. Правда, кухней назвать сложно - там только раскладывают еду и посуду моют. А готовят в другом месте. Там мне тоже довелось побывать.
На большом грузовом лифте нужно спуститься в подвал. Там, полутемными коридорами - я не запомнил как, выходишь к огромным распашным дверям. А за ними - библейский ад. Огромные котлы, из них валит пар. Повара, огромных размеров бесполые существа, - режут, парят, варят, жарят. Жара страшная. В углу, около длинного металлического стола стоит раздатчица. Огромная чернявая усатая баба, все время потная. Чтобы получить еду, нужно подойти к ней и сказать: "Хирургическое". Она одаривает свирепым взглядом и уходит. Потом возвращается с огромными баками. Там еда. Никто не знает, сколько, но всегда больше, чем надо. По возвращении в отделение - первые порции, сверху, горячие - докторам. Потом - больным. Ну а нам - что останется. Несмотря на обыденность рациона, есть даже некоторое разнообразие. Ведь не всем больным можно грубую пищу. У каждого свой стол.
На полдник был омлет из яичного порошка и какао. После - полчаса перед телевизором со всем персоналом отделения. Но не для меня.
Только я поудобнее устроился, как прибежала Наташа.
--
Пойдем скорей, нужна твоя помощь.
--
Что такое?
--
Да пойдем, там увидишь. - Улыбается.
Мы вошли в палату, на кровати с закрытыми глазами лежал мужчина кавказской внешности, около него стояла Вера с маленькой баночкой в руках. Мы вошли - она обернулась.
--
Вот, привезли по скорой с подозрением на острый аппендицит. Надо взять анализ мочи, а как объяснить - не знаю. Он - египтянин. Может, ты ему покажешь, что нужно, мы выйдем.