В театре собралось уже множество зрителей во фраках, кожаных накидках, северных мехах и черных бархатных платьях. Звенел вилками буфет, протяжный гул традиционных разговоров заставлял дрожать стены с золотистыми бра, летели из рук в руки бумажные купюры и программки сего октябрьского вечера.
Подле парадной лестницы пили игривое шампанское мадмуазель в белоснежных перчатках, девушка в красном платье с большим разрезом, задумчивый господин в пенсне, старик во фраке, друг убитого в Киеве премьер-министра. Они горячо обсуждали судьбу России, Льва Шестова и немецких прозаиков. Попутно с ними здоровались другие удачливые эмигранты, французские кокетки, скрывающие свое уродство за покровом сильных духов и косметики. Мадмуазель в белоснежных перчатках недавно потеряла мужа, после чего ее изящно обвинили в умышленном убийстве, не без причин, надо сказать: вдова получила в свое распоряжение некоторые крупные счета. Кроме того, она увлекалась театром, даже сама писала пьесы, с успехом проваливающиеся на парижских сценах.
Сегодняшняя же пьеса называлась "Древо жизни" о древнем кельтском празднике осени. Ее репетировали почти год, привлекли знаменитых таких актрис, как Еву Лерон и Екатерину Вольскую, приглашали бельгийских драматургов для написания и редакции сценария. Медовые слухи о новой эпохе искусства разлетелись по всему городу, что и неудивительно. Половина жемчужного Парижа прибыло в лучезарный театр.
- Вы были племянником Ивана Ивановича Д.? - удивилась мадмуазель в белоснежных перчатках рассказу одного молодого человека, известного своими книгами о русской Атлантиде.
- Вы совершенно правы...
- Расскажите, расскажите, пожалуйста, как вы помните Россию? Я так скучаю по ней! Хотя с ужасом осознаю, что более не попаду на родину...
- Послушайте, эти воспоминания я написал в поезде "Париж - Вена", безжалостно сжег рукописи, но до сих пор помню каждое слово...
...Осенний сад окутан легкой дымкой. Изредка режут холодный небосвод черные птицы. Мы сидели на застекленной веранде, молча созерцали дальние березы на топких болотах, дикие яблони, японские вишни и опавшие сливы, пили двенадцатичасовой чай, как было заведено в нашем доме еще со дня смерти прабабушки. Витала легкая кельтская музыка.
- Сыграйте нам что-нибудь, - случайно проронила девушка, обитая в темно-красные вуали.
Кто-то встал, открыл пианино, и нежные звуки навсегда наполнили осенний день.
Глядя из теплой гостиной, сквозь окно с английскими занавесками, на полумертвый подсолнух, невольно думаешь: кто я? Такой же солнечный цветок, который исчезнет в снежныхъ ветрахъ? Жизнь есть поток противоречий, мимолетного счастья и молитв, болезней и улыбок. Как в парижском театре, жизнь разодета в веселые и грустные маски. И сколько не ищи ключей, философских размышлений или вдохновения, станешь осенним подсолнухом. Небо никогда не станет землей. Жить, отдаться дыханию, шевелящему падшие листья, исчезать в музыке и верить, просто верить, что по ту сторону смерть станет вратами в дух.
Так подумало нечто во мне, а я между тем сел за стол, раскрыл медицинские книги и погрузился в их латынь. Мы проклинаем любовь, а она остается такой же. Истинная красота не меняется, она от века к веку одна и та же. Отрывок из стихотворения прекрасен. Не говори ничего. Сон - лучшее, что может найти человек. Ни чувств, ни образов. Настроение меняется. Волнение преобразилось в спокойствие. Чудеса реальны. Третий глаз блистает в сердце. Вижу, что другие предпочитают не замечать. Дар отнимают, но он вечен. Миг вечен. Подмосковные дачи и тишина.
Последующая ночь выдалась весьма прохладной. Завтра мы уже уедем из России навсегда. Внизу, на первом этаже покоятся чемоданы и котомки с фамильными драгоценностями. Останутся часы с кукушкой, мебель, купленная на Мещерской улице в качества подарка на юбилей 1913 года, пыльные книжные шкафчики с новомодной философией. Осень колдовала в бескрайнем саду, на который мы молча смотрели за вечерним чаем.
Тук-тук - стучат часы. Осталось пару часов до отъезда. Не могу спать, пытаюсь сохранить малейшие детали в разрушаемой памяти. Тишина рассвета. Даже птицы не провожают нас.
Шум внизу. Должно быть, кто-то пришел. В такую рань?
- Именем революции, отныне ваше имущество является достоянием народа, - скажут вооруженные до зубов солдаты за полчаса до отъезда.
Долгая пауза. Потом были бесконечные очереди разоренных аристократов за билетами, грязные вагоны поезда и Париж, где я и умер через пятьдесят лет, успев поработать прислугой в кофейнях, увидеть скандального Жан-Поль Сартра, написать три с четвертью книги о русском веке и тихо уйти по ту сторону в собственном кабинете с живописным видом.
Только старинного дома с садом я больше никогда не видел.
...Прожужжал третий звонок, вежливо приглашавший пройти в залу.
- Пойдемте, пьеса уже начинается, - предложила девушка в красном платье.
И они скрылись за прелестными дверцами, ведущими в партер.
Оставить комментарий
љ Copyright Дмитрий Хадъ ([email protected])
Обновлено: 29/02/2004. 5k