Аннотация: Все мы когда-то не хотели идти в армию... И способы уклонения выбирали самые разные. А потом всё равно шли.
Ещё не открыв почтовый ящик, а только вставив ключ в замочную скважину, Кадет Биглер понял, что Она ― там. Её не могло там не быть. Все сроки прошли, все часы пробили. Осталось повернуть ключ и протянуть руку в ячейку. Она будет там, потому что больше ей быть негде.
Кадет Биглер грязно выругался, повернул ключ и протянул руку. И снова грязно выругался: в руке была зажата повестка из военкомата. «Согласно приказу... Вы призываетесь на действительную воинскую службу в ряды...» Прибыть туда-то, тогда-то, с вещами. Кадет Биглер вздохнул. На душе сразу стало как-то спокойнее. Глупо бояться того, что будет, но ещё глупее бояться того, что есть. Теперь надо не бояться, а бороться.
Кадету Биглеру неообразимо остро, до рези в животе, не захотелось идти на действительную воинскую службу. Ни в ряды, ни в какое-либо иное место. Пусть другие кадеты идут. А он - никакой не кадет, он студент второго курса МИФИ, прозванный Кадетом Биглером за чрезмерное увлечение военной литературой вообще и «Похождениями бравого солдат Швейка» в частности. Нет, уважаемые, читать «Швейка» ― это одно, а идти на действительную воинскую службу ― это совсем другое! Кадет Биглер снова грязно выругался, и тут его осенило.
Помог всё то же любимый «Бравый солдат Швейк». Как там впрыскивали солдату-членовредителю керосин под кожу? Кадет Биглер поморщился. Нет, керосин, пожалуй, оставим на крайний случай. Для начала попробуем иной метод членовредительства ― ломку рук. Ломку рук ― и никакого мошенничества! Пусть военком докажет, что студент-второкурсник технического вуза не мог сломать руку совершенно естественным образом.
Едва войдя в квартиру, Кадет Биглер бросился к телефону. В таком ответственном деле, как членовредительство, важно иметь надёжного, проверенного помощника. Не самому же себе ломать руку, в конце концов... «Алё, Бербер, это ты? Бербер, у меня дело на сто рублей! Это не телефонный разговор... Мне нужна твоя масса! Масса, говорю, твоя нужна! Твои сто двадцать кило. И твоя мощь недюжинная. Да не телефонный это разговор, я сейчас к тебе зайду. Сейчас, через пять минут. С пивом? Нет, не с пивом. Я приду с водкой. Значит, есть, раз говорю. Короче, жди!»
Кадет Биглер вытащил из отцовской заначки бутылку «Столичной». Потом подумал и вытащил ещё одну. Друг детства, Вовка Берберский из соседнего подъезда, центнер с гаком сала, мяса и костей, сам того не понимая, подкинул отличную идею: членовредительство - это, наверное, больно. А с водкой будет самое то. Особенно если без закуси и на голодный желудок.
Бербер быстро вник в суть дела и одобрительно отозвался об организационных способностях Кадета Биглера. К слову сказать, самого Вовку армейская проблема не волновала даже чисто теоретически: ещё в раннем детстве непомерная масса берберова тела безжалостно деформировала его ступни, и едва завидев его плоскостопую походку, военкоматовские врачи без дальнейших церемоний давали ему отсрочку за отсрочкой «до излечения», понимая, что исцелить Бербера можно, только заменив ему родные ступни протезами. Вечный клиент хирургов и ортопедов, Бербер залпом опорожнил стакан «беленькой» и предложил план действий:
Значит, так: ломаем руку. Там кость тоньше, чем в ноге, значит, и ломать проще. Ты пей, пей, тебе ломать будем, не мне! Ломать надо с первой попытки. Если с первой не получится, трындец, ты второй раз не захочешь. Да пей ты, чего побледнел! И не таким ломали! Можно сломать дверью. Ты кладёшь руку на косяк, а я со всей дури бью по двери. Нет, так как-то ненадёжно. Плечо рычага не то. Эврика! Ты кладёшь руку поперёк унитаза, а я на неё прыгаю. Ты же знаешь, во мне сто двадцать кило. И ещё вот эти двести грамм. И ещё двести, ― Бербер залпом выпил второй стакан. Глаза его заблестели. У Кадета Биглера же, напротив, снова появилась уже знакомая резь в животе. Но отступать было поздно.
Старый замызганный берберов унитаз вполне соответствовал своим внешним видом предназначенной ему функции эшафота. Трещины в фаянсе напоминали зарубки, сделанные топором палача, а желтоватые подтёки ― не до конца отмытые пятна крови. Не хватало только собственно топора в чёрном бархатном футляре. И палачом, и топором предстояло стать окосевшему от поллитры Берберу.
Кадет Биглер разложил руку над зловонной чашей, зачем-то закатав рукав по локоть, как будто для сдачи крови или измерения давления. Бербер, неуверенно покачиваясь, вскарабкался на унитаз, прицелился правым глазом, зажмурив левый, и прыгнул.
Сколько он там времени летел в прыжке? Долю секунды. Может, половину; может, треть; может, вообще одну десятую. Кадету Биглеру эта мгновение, как и полагается по сюжету, показалось вечностью, но вечностью без глупостей. Кадет Биглер не вспоминал ни своё детство, ни запах материнского молока, ни свист отцовского ремня, ни горячие губы девки Хренцовой из соседнего корпуса, имени которой он так и не удосужился узнать. Нет, Кадет Биглер целую вечность созерцал берберовы копыта в рваных, местами штопаных и нестерпимо вонючих чёрных носках, неумолимо приближающиеся к такой родной коже правой руки.
А в самом конце вечности Кадет Биглер передумал и убрал руку. От греха подальше.
В полном соответствии с первым законом Ньютона Бербер продолжил поступательное движение и изящно вошёл обоими ногами в пасть унитаза. «Хорошо прицелился!» ― мысленно похвалил друга Кадет Биглер и тут же осёкся. Не ожидавший коварного удара, унитаз сначала треснул по палаческим зарубкам, а потом, уже от удара о кафельный пол, и по всем остальным возможным направлениям. Скрежет фаянса о кафель заглушили истошный вопль Бербера и глухой удар тяжёлого тела. Соседи снизу привычно постучали разводным ключом по батарее, но Бербер не замолкал. Он сидел на полу, держась за одинокий уцелевший стояк унитаза. Задрав могучие плоскостопые ноги в тренировочных штанах к потолку и раскачивая ими, как антеннами радиолокаторов, Бербер выл, и от его воя у Кадета Биглера волосы встали дыбом.
Бербера выписали из больницы в конце лета, но ещё несколько месяцев он ходил в гипсе, а от палочки отказался только через два года ― как раз тогда, когда из узбекских солончаков вернулся загорелый и ещё не отрастивший «гражданские» волосы Кадет Биглер. Впрочем, уже не кадет, а старший сержант. Зря, что ли, столько «Швейка» читал?