— А ведь я видела Борьку позапрошлым летом! Вы тогда оба были в армии, тебя только что забрали, а он уже дослуживал. Я сначала не поверила своим глазам, решила, что обозналась. Все-таки три года уже прошло с тех пор, как мы с ним целовались на выпускном вечере в туалете на пятом этаже...
— Ты целовалась с Борькой???
— Ну да! Он за мной ухаживал, разве ты не знал? По-моему, все были в курсе... А после выпускного он как в воду канул. Я не звонила ему, ведь это он за мной ухаживал, а не я за ним. Потом случайно встретила в метро Лену Львовну, Борькину маму, хотела расспросить ее, но она меня, кажется, не узнала, как-то сухо поздоровалась и пошла дальше. Я еще подумала, что, наверное, я сильно изменилась. А раз я изменилась, то и Борька, конечно, тоже должен был измениться за три года. Но он не изменился! Это был именно он.
— И где же ты его видела?
— После второго курса мы с Асей, моей подружкой, ты ее не знаешь, устроились на лето проводницами на «Каму», поезд Москва – Пермь. Работали в две смены в одном вагоне. Мрачная работа. Один рейс — почти двое суток, потом сутки отдыха. Каждый час — остановка, пассажиры входят-выходят, требуют чай, воруют белье, матерятся, лапают. А между остановками надо билеты проверить, половики пропылесосить, туалет отмыть, пьяных успокоить, «зайцев» попрятать... Вся Удмуртия — это «зоны», «точки» и Ижевск, представляешь, кто тут ездит в поездах!
— А Борька-то тут причем?
— Так он же в Удмуртии служил, под Балезино, в стройбате! Как раз на одной из «точек». А может, в одной из «зон», я в них не разбираюсь. Наш поезд подошел к Балезино к обеду. Я вышла на перрон, голова гудит, глаза красные с недосыпу, в ушах колеса стучат. На соседнем пути стоял товарняк, солдаты мешки с картошкой разгружали. Я сначала не обратила на них внимания: солдаты, как солдаты, в ватниках и сапогах, замызганные, худые, без автоматов. А потом краем глаза заметила, что один боец как-то странно себя ведет: не разгружает, а стоит к вагону спиной и на меня таращится. Я хотела было ему рожу состроить, но в последний момент напряглась, глаза сфокусировала, всмотрелась — Борька! Или не Борька?
— Ты бы окликнула его по имени!
— А вдруг не он? Ты же знаешь, я девушка робкая, хоть и отработала проводницей целое лето! Не хотелось себя на посмешище выставлять. А солдат тоже на меня вылупился, вроде пытается узнать, но не узнает. Я как будто случайно шагнула в его сторону — а он шагнул в мою! Я еще раз шагнула — и он еще раз шагнул! И все так неуверенно, будто мне надо перед отправкой вагон осмотреть, а ему «бычок» с перрона подобрать. А еще через пару шагов уже понятно стало, что это Борька. Стриженый под ежик. В сапогах, перемазанном ватнике и с ремнем. Только я, когда представляла вас в армии, почему-то думала, что вы должны были быть худыми и бледными, а он был румяный и щекастый.
— Так он же дембель был! Отъелся за два года на стройбатовских харчах! Значит, ты совершенно случайно встретила Борьку на какой-то задрипанной станции?
— Совершенно случайно! Я же говорю тебе, я его не видела три года!
— А что было дальше?
— Ничего не было. Поезд стоит в Балезино всего полчаса, в тот день стоянку сократили из-за опоздания. Пока я вылезла из вагона, пока рассмотрела солдат — прошло десять минут. Мы с Борькой поохали, поахали, вспомнили общих друзей, о тебе поговорили, о его службе. В тот день Борька должен был идти в наряд по столовой, но всех незанятых на стройке срочно отправили на станцию на разгрузку. А вообще-то он служил в тайге, то ли на «точке», то ли на «зоне», и в Балезино был всего один раз, когда приехал из «учебки».
— Он совершенно случайно впервые попал в Балезино на разгрузку, а там — ты?
— Совершенно случайно! И мы так заболтались, что поезд тронулся, а я не заметила. Быстренько пожали друг другу руки по-братски, я вскочила в вагон на ходу — и все.
— И не обнялись, не поцеловались?
— Ты же знаешь, я девушка робкая, целуюсь только в туалете на пятом этаже!
— И с тех пор ты его не видела?
— Нет. И не звонила. Ведь это он за мной ухаживал, а не я за ним. И Лену Львовну я тоже больше не встречала.
ЛЕНА ЛЬВОВНА
— Лена Львовна, здравствуйте! А можно Борю к телефону?
— А кто это говорит?
— Это Денис, Борин одноклассник. Вы меня помните?
— Конечно, помню, Денис! Борьки сейчас нет дома, пошел в магазин за хлебом. Давно ты нам не звонил!
— Да, с тех пор, как Боря ушел в армию. Сначала незачем было, а потом меня самого забрали.
— Разве ты тоже в армии побывал? Из университета же вроде не брали!
— Сначала не брали, а потом стали брать. Хорошо еще, что в «интеллигентные» войска, а не в стройбат!
— А Борька как раз в стройбат попал, в Удмуртию. Там одни «точки» и «зоны». И Ижевск еще, но попал он именно на «точку». Или на «зону», что-то я уже стала забывать эту армию, как дурной сон. Я думала, армия из него человека сделает. Он же размазня-размазней, ты сам знаешь. Он подтянуться пять раз не мог, отжаться не мог, после стометровки домой запыхавшимся приходил. Не знал, как рубашки гладить, как носки штопать и как макароны варить. Я одна его растила, у меня работа, на мне вся книгобаза держалась, я света белого не видела, уходила на работу затемно, возвращалась тоже затемно. А Борька рос, как трава, вот ничему и не научился, болван. Денис, ты извини, что я на тебя все это изливаю, но ты же Борькин друг. Хоть и бывший. Ему нужна была или хорошая жена, или армия, чтобы мозги прочистить, настоящая армия, а не стройбат. Я военкому на лапу дала, чтобы Борьку отправили в строевые части. Он деньги взял, а потом Борькино личное дело по пьяни не в ту стопку положил. Когда спохватитись, Борька уже укатил в стройбатовскую «учебку».
— Главное — живой и здоровый вернулся!
— Живой! И здоровый — здоровее некуда! Как боров! Брюхо себе наел — ни одни доармейские штаны не сходятся! Теперь и одного раза подтянуться не может! Ни макароны варить не научился, ни рубашки гладить, ни носки штопать. Если бы тот военком не спился, ей-богу, нашла бы его и глаза бы ему выцарапала.
— Раз армия не помогла — может, теперь женить его попробовать? Давайте, мы его на Настасье женим! Она вроде бы ему в школе нравилась?
— Я эту вертихвостку на порог дома не пущу и сына ей в мужья не отдам!
— Лена Львовна, почему «вертихвостку»? Она же с Борькой уже пять лет не встречалась, только в Балезино на вокзале случайно увиделась!
— Денис, да что ты такое говоришь? Настасья бегает за Борькой с самого выпускного! Она в тот вечер затащила его в туалет и почти соблазнила — спасибо, уборщица в подсобке ведро уронила, спугнула. Вертелась вокруг Борьки, вертелась — и ведь добилась своего! Борька в нее влюбился без ума. Меня, мать родную, одну в пустой квартире бросил, дневал и ночевал у Настасьи, приходил только белье сменить и денег взять. А какая мне польза от невестки, которая мужику белье постирать не может? Когда Борьку в армию забрали, я надеялась, что там ему не до Настасьи будет, а он ей письма писал чуть ли не каждый день. Мне, матери, — раз в месяц, а ей — каждый день! А когда узнал, что она работает проводницей на поезде Москва – Пермь, устроился войсковым почтальоном и стал каждый раз к проходу поезда ездить в город. Он вообще-то в тайге служил, на «точке». Или на «зоне». Что у них там за вольница была — не знаю, но он каждый день — каждый день! — к проходу поезда ездил на станцию!
— Лена Львовна, я с Настасьей недавно разговаривал. Она сказала, что Борька оказался в Балезино случайно, его на разгрузку картошки послали!
— Моего сына — на разгрузку картошки? Да если бы он хоть раз разгружал в армии картошку, он бы не вернулся домой с такими хомячьими щеками! Настасью он там разгружал, а не картошку! И разгрузил, они все-таки встретились и предались, прости за выражение, блуду.
— Неужели Борька вам и об этом рассказал?
— Я мать, я и без его рассказов знаю! И чем она его приворожила? Грудь — доска, зубы кривые, кожа прыщавая, ростом его на полголовы выше, талии нет, бедер нет, вся на мальчишку похожа. Я так надеялась, что он женится на Софочке Мешман. Вот у кого были и бюст, и бедра, и талия!
— Лена Львовна, Соня Мешман уже давно вышла замуж. Еще до нашего ухода в армию...
— Знаю. Это мои несбывшиеся мечты. Кстати, я несколько раз встречала Настасью, пока вы сидели в окопах — и где? В «Институте красоты» на Калинина! Эта мымра решила сделать из себя красавицу! В первый раз она ставила себе скобки. Откуда у нее деньги на скобки? У нее мама инженер, а не директор книгобазы, папа тоже инженер, но лучше растить ребенка вообще без отца, чем с двумя инженерами в семье! Во второй раз она удаляла себе жидким азотом прыщи. Откуда у нее деньги на прыщи? Она сама прыщ! А в третий раз ей делали какую-то совершенно невероятную завивку, как будто у нее была завтра свадьба. И было это позапрошлым летом, как раз когда Борька почтальонил в Балезино.
— Лена Львовна, а она вас в этом институте замечала? Или не замечала?
— Попробовала бы она меня не заметить! Конечно, замечала. Все три раза мы с ней мило и непринужденно болтали, как старые добрые подруги и как будто никакого Борьки не существует в природе. И с каждым разом, с каждой новой процедурой она держала себя все более и более вызывающе. Нет, Денис, красота не спасет мир. Она его погубит! А вот и Борька из магазина вернулся. Передаю ему трубку. Борь, тут Денис на телефоне!
БОРЬКА
— Да нет, конечно! С чего ты взял? Я попал в стройбат не из-за пьяного майора в военкомате. Военком — наш сосед по лестничной клетке, Василий Романыч Кивин, дядя Вася. Действительно майор, ракетчик, но он никогда не бывает пьяным, тем более на работе. Он вообще не пьет, ему нельзя, у него давление. Я его с детства знаю, и он меня тоже знает. Маман хотела заплатить ему, чтобы меня отправили в стройбат, а не в строевые войска, но он даже обиделся. Сказал, что если она еще раз попытается дать ему — соседу! — взятку, то он закатает меня в родные ракетные войска на Балхаш к аксакалам и саксаулам. И от бутылки пятизвездочного армянского коньяка отказался — пить-то все равно нельзя! Маман подарила ему подписку на «Страны и народы», у него внуки-близнецы растут, в прошлом году как раз в первый класс пошли. Тоже отнекивался сначала, бурчал, что мы как не родные, но маман объяснила ему, что ей это тоже ничего не стоило, а внукам — радость и польза. Он вообще хотел мне «белый билет» сделать, но маман не разрешила, потому что в армии проще в партию вступить, а после армии и с партбилетом проще поступить на журфак. Она же на знала, что партбилет после армии мне уже не понадобится!
— Борька, мы с тобой близнецы-братья! Я тоже в армии в партию вступал. Но не вступил. Наши партийные дембеля поехали в политотдел округа сниматься с партучета, а по дороге напились и устроили в политоделе драку. Замполит округа потом позвонил нашему замполиту и сказал, что если в нашей части еще хоть одного солдата примут в партию, то нашему замполиту придется самому умереть коммунистом, причем быстро и в извращенной форме!
— Тебе повезло. А меня приняли в кандидаты. Маман и дядя Вася даже успели поздравить. Кандидатскую карточку я потом порвал и спустил в унитаз. Надо было оставить для истории, но мне тогда не до истории было. Тогда все партбилеты рвали и в унитаз спускали, а я морально неустойчивый, всегда делаю, как все.
— А почему Лена Львовна так хотела, чтобы ты пошел в стройбат? У нас о стройбатах страшные байки ходили!
— Стройбаты разные бывают. Я служил в Удмуртии, рядом с Балезино. Там одни «зоны» и «точки», вот их мы и строили. То есть строители строили, конечно, а я был почтальоном. Ел, как строитель, удвоенную порцию, а работал... как почтальон. Раз в день ездил в город на почту, а в остальное время помогал библиотекарше в клубе. Мыл полы, переставлял книжки, переписывал формуляры, рисовал плакаты к праздникам. У меня в библиотеке был личный рулон беленого картона шириной полтора метра и весом полтора центнера. Я отрезал от него куски: себе — на плакаты, а дембелям — на альбомы. Нет, стройбат — это хорошо! С оружием возиться не надо, никаких допусков к секретам, никакой строевой подготовки. Главное — в строители не попасть. Какой из меня строитель!
— А Настасью ты часто на станции встречал?
— Ты и про Настасью знаешь? Нет, Настасью я видел только один раз. Я зашел после почты на вокзал купить чего-нибудь перекусить в буфете, как раз к приходу московского поезда. Вышел с бутербродом на перрон подышать целебным московским воздухом из вагонов, смотрю — а у вагонной двери стоит Настасья в форме проводницы! Я ее еще не сразу узнал, думал, показалось. Подошел поближе, как будто встречаю кого-нибудь, — точно, Настасья!
— Так прямо в замызганном ватнике и подошел?
— Почему в замызганном ватнике? Я был в парадной форме, как полагается. Кто же меня в ватнике пустит в город, тем более в замызганном? А с Настасьей мы поговорили совсем недолго. Поезд стоит в Балезино всего полчаса, стоянку сократили из-за опоздания. Она успела рассказать, что моя маман замучала ее косметическими процедурами: заставила поставить скобки на зубы, вывести прыщи жидким азотом (помнишь, она вся прыщавая была и кривозубая?) и сделать суперзавивку.
— Борька, какое дело Лене Львовне до настасьиной завивки и прыщей???
— Да ты не в курсе, что ли, что Настасья с десятого класса за мной по пятам бегала, хотела за меня замуж выйти? Когда я в армию ушел, она позвонила маман, сказала, что сделает все, чтобы стать моей женой. Маман подумала и согласилась. Без меня меня женили! Только маман поставила условие: к моему возвращению Настасья должна привести себя в порядок и научиться готовить. Научилась или нет, я не знаю, но в порядок себя точно привела! Даже бедра накачала и грудь отрастила. А еще она хотела под шумок въехать в нашу квартиру. Как раз бабушкина комнатушка освободилась. Настасья обещала, что будет убираться, продукты покупать, белье стирать, в-общем, все по дому делать, лишь бы жить поближе к моей кровати. Но тут уж маман не удержалась, наорала на нее и выставила за дверь. Не понимаю я эту Настасью. После такого капремонта за ней женихи должны толпами бегать, а она до сих пор по мне сохнет.
— Я думал, она тебе нравится. Вы же, говорят, еще на выпускном вечере целовались?
— Я тебе открою страшную тайну, только ты никому не рассказывай, хорошо? Я тогда впервые в жизни выпил бутылку водки на троих. Я вообще ничего не соображал. Мутило, как после «чертова колеса». Кто-то затащил меня на пятый этаж в женский туалет. Там было темно. Я думал, это была Соня Мешман, а оказалось — Настасья. Она даже полезла с глупостями, но раздался какой-то грохот, и мы дернули из женского туалета в разные стороны. Я — в мужской туалет, блевать. А куда Настасья побежала — не знаю. Не до нее мне было.
— Ты с ней потом до армии встречался?
— Встречался. Иногда она к нам приходила, иногда я к ней. В кино ходили. На велосипедах вместе катались. Все-таки одноклассники, хоть и бывшие.
— А у вас что-нибудь было?
— Нет, не было.
НАСТАСЬЯ
— А что мне еще оставалось делать — сразу рассказать все, как было, чтобы надо мной потом все одноклассники смеялись? Ой, какая же я была дура! Попалась на удочку Лены Львовны, как рыба на крючок. Про скобки, прыщи и завивки они тебе уже рассказали?
— Да.
— А про то, что я жила у Лены Львовны все те два года, что Борька был в армии? Убиралась, продукты покупала, белье стирала, на почту бегала, в аптеку. Готовить научилась. Ужин готовила, завтрак готовила, посуду мыла. Как Золушка. Как жена — но без мужа! Сначала, когда Лена Львовна только предложила мне к ней переселиться, вроде как ей тяжело было оставаться одной после смерти борькиной бабушки, я даже обрадовалась. Я как раз с предками крупно поругалась, хотела к Асе уйти, а тут такое неожиданное счастье привалило. Ну, то есть это я так думала, что счастье. А Лена Львовна тоже хитра: не сразу на меня все хозяйство навесила, а понемножку. Сначала в магазин отправляла, потом добавила аптеку, потом посуду, потом готовку, уборку. Я и не сопротивлялась — понимала же, что бесплатно живу у нее в квартире. Потом начались задушевные разговоры о том, что Борька скоро из армии вернется, а ему нужна жена, да не всякая, а хорошая. Не только чтобы кормила, поила, обстирывала, но и чтобы зубы у нее были прямые, и кожа чистая, и бедра накачанные, и грудь не первого размера. Отправила меня в «Институт красоты», в «качалку». И опять я не сопротивлялась: дело-то хорошее, а она за меня платила.
— Ну и почему же ты после этого дура?
— Потому что это были цветочки. А потом пошли ягодки: оказалось, что Борьке в армии тоже нужна женщина, но не проститутка какая-нибудь, а старый проверенный товарищ, она же будущая жена с выправленными зубами, вымороженными прыщами и накачанными бедрами. И с грудью, конечно. Лена Львовна мне прямо так и сказала, безо всякой лишней скромности: «Устраивайся, Настасья, проводницей! Будешь пару раз в неделю встречаться с Борькой на вокзале и радоваться жизни! Вы люди образованные, зачем до свадьбы ждать?» Благословила, можно сказать! И вот тут уже я повела себя не просто как дура, а как самая распоследняя идиотка. Вместо того, чтобы послать Лену Львовну на три веселых буковки, я радостно улыбнулась всей свой безпрыщавой мордой и побежала на Ярославский вокзал, в ВЧД, устраиваться на лето проводницей. И Асю с собой захватила за компанию.
— Чем же ты думала-то?
— Да уж точно не головой! Я так привыкла к мысли, что через полгода Борька придет из армии — и мы сыграем свадьбу, что решила: а зачем еще полгода ждать, когда можно начать строить семейное счастье прямо сейчас? А дальше ты знаешь. Или догадываешься.
— И где же вы строили свое семейное счастье?
— В купе проводников. Я работала в ночную смену, днем мне полагался отдых. Когда поезд останавливался в Балезино, Ася будила меня и запускала Борьку в купе. Перед отправлением выстукивала его обратно. Один раз Ася отвлеклась на безбилетника, а поезд тронулся так плавненько-плавненько, что Борьке пришлось строить счастье со мной до Глазова. Потом он отсидел неделю на «губе» за «самоволку».
— За счастье надо платить!
— Мы оба заплатили. Борька — неделей на «губе». А я — загубленной молодостью.
— Про то, что ты не видела его после армии, ты тоже насочиняла?
— Нет. Я еще той весной прошлого года почувствовала неладное. Лена Львовна стала ко мне как-то странно относиться. Грубила без повода, «случайно» забирала с собой на работу мои ключи от входной двери. А перед самый возвращением Борьки она меня выгнала из квартиры. Ох, как она на меня орала! Будто бы я воровала их фамильное серебро и сдавала в «комиссионку». Будто бы она это серебро в «комиссионке» увидела и сразу узнала. Я в ступоре стояла перед ней, даже расплакаться не догадалась. Может, и хорошо, что не расплакалась. Конечно, ей нужен был повод, чтобы меня выгнать, вот и придумала эту историю про ложки.
— Зачем Лене Львовне было тебя выгонять, если она тебя два года в жены Борьке готовила?
— Затем, что Соня Мешман развелась. У нее и бюст, и бедра, и талия, а самое главное — поданы документы на выезд. А у меня только зоны и точки.