Мне было тринадцать лет, когда я окончила седьмой класс. Но в душе все еще оставалась большим ребенком, несмотря на всю начитанность, и взрослых подруг. На самом деле подспудно изменения внутри, и внешне, шли. Но только переезд в другой город стал тем рубиконом, который зафиксировал превращение ребенка в девушку ( гусеницы в бабочку, гадкого утенка в ..., список можно продолжать), таким образом, не только во времени, но географически четко разделив мои детство и юность. .
"Солнце проглянет в ненастье, .... Есть непонятное счастье - В жизни менять Города" (В. Иконников)
***
Я не могла не обратить внимание на то, что и в аэропорту, и в самолете, окружающие люди смотрят на меня, уже как на взрослую. И все соответственно обращаются ко мне на "Вы". Не ускользнули и заинтересованные мужские взгляды, что совершенно было ново. Впрочем чувствовала себя вполне кофортно, в новом платье из легкой шерсти выше колен с длинными рукавами на манжетах, и модных в то время босоножках, шестисантиметровых танкетки. Розовое платье выгодно оттеняло летний загар. Я еще успела отдохнуть в июне, в последний раз, в пионерском лагере под Воронежем. Завитые в крупные локоны волосы струились по плечах в художественном беспорядке. Косметикой еще не пользовалось, но и без нее большие карие глаза из под челки смотрелись достаточно выразительно.
Сидя у иллюминатора с огромной грушей в руках, подаренной одним незнакомцем в ресторане в промежуточном аэропорту во время пересадки, где мы пытались перекусить , но ушли так и не дождавшись официанта, вспоминала уже спокойно суматоху отъезда и думала о том, что ждет впереди. В памяти всплыла картинка, как упаковывали вещи, главным образом одежду, которые мама не решилась отправить с контейнером, в несколько больших чемоданов и пакетов. Нам помогала молодая пара: Лариса, бывшая папина ученица, с мужем Володей..
Потом вспомнилось, как перед отъездом посчастливилось еще раз увидеть весь класс и попрощаться. Класс отправлялся в колхоз (в первый раз!), возле школы ждал автобус. На крыльце школы последние распоряжения отдавала беременная Полина Ивановна, учительница по математике. Я любила всех учителей в той школе, но Полина Ивановна была в моих глазах воплощением высшей справедливости. Маленькая, изящная как француженка, с острым умом и превосходным чувством юмора, она "обаяла" весь класс, руководствуясь принципом: "Кому больше дано, с того больше спрос". Сумела влюбить в математику всех, от первых до последних учеников, создавая на уроках удивительную творческую атмосферу "сопереживания". Как же мне хотелось обнять ее и поцеловать на прощанье. Но не решилась, даже просто подойти и попрощаться. Мы стояли вместе с Аллой у школьного забора, молчали. Помню ее последние слова: "Вот расстаемся навсегда, а сказать нечего.". В голове была легкомысленная пустота, не верилось, что уеду, до последнего. Алла предлагала даже остаться и жить у нее до окончания школы. Я обещала ей писать и Ире, моей второй подруге, которой, не было в тот момент. Подходили некоторые одноклассницы, интересовались, почему не еду вместе со всеми, удивлялись причине и желали всего хорошего. Среди них - Наташа Юшина, уже ниже меня ростом. Так обнаружила, что существенно подросла. К нам присоединилась Лена Кузнецова, попыталась пошутить по поводу моего переезда. Однако мне было не до шуток, и я что-то резкое и злое сказала в ответ, подозревая в неискренности. Ах как потом сожалела, что обидела на прощанье эту милую интеллигентную девочку.
Началась посадка на автобус. Я зашла внутрь салона, провожая Аллу и помогая занести вещи. Но устав ждать отъезда, вышла и быстрым шагом пошла домой. Дома тут же поручили сходить в магазин. С пустыми бутылками из под молока в авоське, идя по проспекту, еще раз увидела проезжающий мимо автобус с моими бывшими уже одноклассниками, даже смогла различить кое-какие лица ребят. Больше я их не видела никогда, всех, кроме Аллы, с которой судьба подарила мне еще одну встречу тридцать лет спустя, тоже в августе.
Продолжая прокручивать пленку воспоминаний назад, уткнувшись в иллюминатор, прощалась с любимым городом, прощалась с ...детством.
***
Последнее лето в Воронеже. В июне за три месяца до отъезда, навсегда, из любимого города, мне удалось еще один раз, прощальный, побывать в пионерском лагере.
Из-за карантина в школе, произошла задержка во времени, и я приехала на отдых несколько позже положенного срока. Отряды были все уже сформированы, и в подходящий по возрасту желанный 1-й отряд я так и не попала. Пионерский лагерь, не большой и не маленький, с белоснежным кирпичным многоэтажным корпусом для младших отрядов, с фортепьяно в актовом зале, с хорошо оборудованной, тоже каменной, столовой и ухоженной асфальтированной площадкой для проведения линейки, располагался средь чреды, подобных ему, растянутых вдоль большой асфальтированной дороги в районе Сосновки. Однако впечатление от его внешнего вида осталось не самое лучшее. Слишком много асфальта, в том числе и на спортивной площадке возле прачечной, куда мы с девчонками бегали купаться и гладить одежду. Слишком много пространства свободного от высоких сосен. Однако все же в соснах недостатка не было, и большая часть лагеря, затененная их широкими кронами, была покрыта песчаным ковром, словно припорошенным сосновыми иголками и шишками.
Июнь был довольно прохладным, так что, почти все свободное время мы проводили на территории лагеря с традиционным названием "Восток". Название было знаковым, указывающим вектор моего будущего перемещения в пространстве. (Кстати, я что-то не припомню лагеря с названием "Запад".)
Волею судьбы, в лице администрация лагеря, я была распределена в смешанный, по возрасту, отряд, где были только девочки, и оказалась довольно много моих сверстниц. Две спальни для старших девочек и девочек помладше располагались в вытянутом деревянном корпусе на противоположной от парадного центрального входа части лагеря, ближе к другому дополнительному выходу. Эта часть была самой тенистой от нависающих разлапистых ветвей сосен и совершенно свободная от асфальта. Рядом с корпусом располагалась круглая небольшая беседка.
В памяти отлично отпечаталась воспитательница отряда, маленькая сухонькая темноволосая с проседью женщина. Она потрясала нас своими воспоминаниями о том, как спасала под немецкими бомбежками детей, отправленных на отдых в начале войны. Обладая талантом рассказчика, она порой также ужасала нас загадочной историей. О женщине, оказавшейся на необитаемом острове, и вынужденной жить с захватившем ее в плен... орангутангом,рассказ вполне себе в духе Эдгара По. Была ли это реальная история, произошедшая с ее знакомой, вышедшей замуж за американца, или пересказ прочитанного ею, я не знаю.
Меня поместили в спальню к старшим девочкам. Некоторые из них выглядели вполне половозрело, особенно Люся. Наши кровати оказались рядом, нас разделяла только тумбочка. Я внутренне, поначалу, поежилась от такого соседства. Люся, завивала волосы на ночь на бигуди, и даже порой не снимала их днем, до самого вечера, прикрыв голову косынкой, распуская волосы лишь вечером ...перед танцами. Похоже, это мероприятие и было самым главным, для жительниц этой спальни и не только ... Ростом Люся была чуть выше меня, но уже обладала хорошо сформированной фигурой, и от этого казалась невысокой. И, о ужас, Люся красилась! И не просто ресницы тушью, веки тенями и губы помадой. Нет, у нее был целый набор настоящего театрального грима, который она с удовольствием всем демонстрировала и, почти не жалея, разрешала пользоваться желающим смельчакам, впрочем при ее непосредственном участии. Она сама порой накладывала основу на послушно подставляемые ей девичьи мордашки, растушевывала тени и красила ресницы. Получали удовольствие все присутствующие при этой процедуре. И сами участницы процесса и те, кто за этим наблюдал. Забавно было смотреть, как обыкновенные девчонки превращались на наших глазах в голливудских красавиц. Но сама Люся пользовалась косметикой привычно и ...умерено, выработав свой стиль. Она выглядела взросло, ярко, но не вызывающе вульгарно, благодаря правильным мелким чертами лица. Я же находила ее красивой и без косметики. В сущности, она оказалась нормальной девчонкой, за внешней грубостью которой скрывалось ранимое сердечко и добрая душа. Мы не успели с ней сильно подружиться, но относились друг к другу вполне лояльно. Противостояние, внутреннее, никаким образом внешне не проявлявшееся, возникло с другими девочками. Они претендовали на лидерство в отряде в силу своего возраста и внешней, как они считали, привлекательности. Хотя у каждой из трех были явные недостатки. У одной, самой спокойной и милой из них, с вьющимися светло-русыми волосами и серыми глазами, особенно выделялся не по размеру большой нос с горбинкой, и не красил узкий рот. У нее были крепкие ноги и широкий таз. Она ловко носила курточки и джинсики, и всегда улыбалась. Правда, косметика и умелые руки превращали ее в истинную леди. Люся , каким-то чудным образом, с помощью шпилек укладывала ей волосы валиком вокруг головы, делая своеобразное каре, которое этой девочки невообразимо шло. Другая девочка, как говорили "двоишница", чуть ли не оставленная на второй год, с прямыми черными ниже плеч распущенными волосами и тихим голосом, и вовсе, на первый взгляд, была не красива. Но у нее была хорошая фигурка, красивые стройные ноги, а умело нанесенные на лицо краски из волшебной тетральной кробочки, делали ее интересной и довольно милой. Самой вздорной и заносчивой была Оля, дочка... прокурора. Упитанная, но не толстая, с круглым холенным, вполне обыкновенным, лицом и блестящими глазами, каштановыми волосами до плеч, с громким командным голосом, она буквально царила в палате, тушуясь только перед Люсей. Косметикой, кроме туши почти не пользовалась, но считала себя самой симпатичной и всячески это подчеркивала вслух, рассказывая всем, какой мальчик, и что о ней сказал. Разговоры в палате шли в основном о тряпках, косметике, танцах и поклонниках.
***
В первый же вечер я без долгих уговоров, слегка подкрашенная Люсей, поддавшись стадному чувству, поплелась с ними на "дискотеку", где меня неожиданно пригласил на танец высокий крупный взрослый парень, не лагерный, а из местных отдыхающих. Они по вечерам беспрепятственно проходили на тацплощадку. Этот парень во все время танца, почти не двигался, а лишь топтался на месте. Похоже, ему просто доставляло удовольствие держать юную хрупкую девочку в своих объятьях, а я страшно смущаялась, но ни показывая виду, и не могла дождаться конца музыки. И "стая" меня "зауважала". Единственное же чувство, которое я испытала в тот момент, - это чувство неловкости.
После этого вечера я пыталась отговорить от хождений на "пошлые танцы", никаким образом не организованные, проходящие на улице, в темноте и тесноте на мало освещенном деревянном помосте,хотя бы младших девочек отряда. Они от скуки тоже мазали свои детские лики тушью и помадой, и зачастую просто молча наблюдали за танцующими. Ни у кого из этой толпы, как я думала, не было ни влюбленности, ни симпатии друг к другу, кроме разве что, у Люси. Как я позже поняла из ее слез на кровати, она "втюрилась" в глупого, пришлого усатого павиана в красной рубашке, крутившего головы студенткам - пионервожатым.
-Ведь это бессмысленно! - говорила я убежденно, как-то стоя напротив сидящей на скамеечке, возле беседки, простоватой, белокурой, конопатой девочке.
- Ведь вас все ровно никто не приглашает.
Она не возражала и лишь смотрела на меня тихим взглядом. Как я ошибалась! Очень скоро я увидела эту кроху, уединившуюся в беседке с крепко сбитым, русоволосым деревенским парнем старше ее года на два-три, почти моим ровесником из старшего отряда. Удивленная, я прекратила свою воспитательную агитацию.
А вскоре и Ваша покорная слуга пала жертвой обояния сероглазого мальчика из корпуса напротив. Веселый и спортивный, он был председателем совета отряда, и ухлестывал за взрослыми девчонками. Так, что мой интерес, задержавшись было на объекте, давольно быстро остыл.
Тоненькая, в коротком белом платье-клеш в красный горошек, сшитом собственноручно на уроках труда, я в тот лагерный сезон не участвовала в художественной самодеятельности, и уже не прыгала и не скакала, словом никак внешне не проявляла себя. Я читала "Евгения Онегина":
"... в тишине лесов
Одна с опасной книгой ходит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты
Вдыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть, ..."
***
Живя в лагере почти неделю, я так ни с кем по дружески и не сблизилась.
" Но дружбы нет и той меж нами, Все предрассудки истребя, мы почитаем всех нулями, А единицами себя".
Поневоле, мне пришлось приглядываться к девочкам из "детской спальни ". И там публика была разношерстная. Мое внимание привлекли две девочки, все время ходившие парой, и не только в столовую, в которую все отряды ходили строем. Одна из них, помладше, закончила пятый класс, была довольно высокой для своего возраста, стройной с густыми темными длинными до попы волосами, большими глазами и белозубым ртом на темном загорелом лице. Веселую, шутливую девочку звали Таней. Другая подружка выглядела взрослее и была больше похоже на девушку, она, также перешла в восьмой класс, как и я. Ее звали Марина, и она отличалась спокойным немного печальным характером. "Дика, печальна, молчалива, Как лань лесная боязлива". Когда я в первый раз обратила на нее внимание, то невольно залюбовалась ее лицом, прекрасной овальной формы, с приподнятыми к вискам зеленными миндалевидными глазами, пухлым ртом и аккуратным чуть вздернутым дворянским носиком. Все это великолепие завершала копна чудных русых, слегка вьющихся, волос, стянутых в конский хвост на затылке. Оглядываясь назад, понимаю, что она очень напоминала молоденькую Комиссаржевскую, фотографию, которой я видела в одном старом книжном издании. Одета она была скромно.. более чем, всегда в одном и том же длинном "до колен", платье, либо, в прохладную погоду, в перешитых серых шерстяных брюках. И девчонки из модной "тусовки" над ней посмеивались. Я старалась, во время похода на мероприятия строем, быть ближе к "сладкой" парочке и с удовольствием прислушивалась к их разговорам. Потом, поскольку у меня пары не было, мы стали ходить втроем. Дружелюбная парочка непринужденно взяла меня в свою компанию, и мы стали вместе проводить все свободное время. Несмотря на то, что Таня нас постоянно смешила, и с ней было "прикольно", я все больше сближалась с Мариной. И Таня, ревниво и обиженно постепенно как-то отошла в сторону, поскольку те разговоры, которые мы заводили подчас с Мариной, ее не очень интересовали. Кончилось тем, что мы с Мариной уговорили воспитательницу, и она разрешила мне перебраться из "взрослой" в детскую спальню, где и без того было тесно, и кровати стояли почти в притык друг к другу.
***
Марина была из семьи врачей и по возрасту старше меня на целый год. У нее, как она говорила, уже был друг, парень с ее двора. Из-за постоянно державшейся ниспадающей температуры ( никто из врачей не мог понять почему) она почти год провела в больнице, и поэтому задержалась в одном из классов на второй год. Училась она хорошо. Но, что нас сблизило больше всего, так это ее серьезная увлеченность театром. Я тоже любила театр, мечтала стать актрисой. "Маниловские мечты", я просто витала в облаках. Марина же напротив, занималась в детской театральной студии, читала все журналы про театр и кино, и тверда была в своем намерении поступать...в Воронежский театральный институт, если не получиться уехать в Москву. Она рассказывала о своих возрастных ролях ( например роль матери погибшего солдата), которые ей уже посчастливилось играть в детских спектаклях, о виденных "живьем" ею известных актерах, Олеге Дале, например. Все тогдашние актерские знаменитости, будучи в Воронеже на гастролях, обязательно проводили вечера встреч с участниками детской театральной школы.
В "сончас" мы забирались с Мариной в беседку и читали вслух .. "Онегина", которого я взяла с собой, читали по очереди.
"Свой слог на важный лад настроя,
Бывало пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец,
Он одарял предмет любимый,
Всегда неправедно гонимый,
Душой чувствительной, умом
И привлекательным лицом,
Питая жар чистейшей страсти,
Всегда восторженный герой
Готов был жертвовать собой,
И при конце последней части
Всегда наказан был порок,
Добру достойный был венок"
После чтения беседа переходила к еще одному общему увлечению - музыке. Мы обе занимались в музыкальной школе:Марина - по классу "фортепьяно", я - по классу "скрипки". Часто по вечерам мы заходили в кирпичный корпус, где моя новая подруга играла на стоявшем в актовом зале черном пианино. Мы не включали свет. И звучащие в сумерках печальные звуки "Лунной сонаты", исторгаемые нежными длинными пальцами, приобретали особенное очарование. Марина с любовью рассказывала о своей замечательной преподавательнице в музыкальной школе. Та не просто учила ее мастерству игры, но и рекомендовала читать интересные книги о великих музыкантах, например о Паганини. Гениальный скрипач стал кумиром Марины, книжку о нем носила с собой повсюду. В ответ мне пришлось только посетовать на равнодушие и несправедливое отношение своего преподавателя, из-за которого хотелось бросить музыкальную школу, несмотря на явные способности, отмеченные самим заведующим скрипичного отделения.
Проходя мимо корпуса старшего отряда, Марина часто останавливалась, встречая свою знакомую девочку. Однажды, перебросившись с ней парой фраз, Марина взяла меня под локоть и доверительно объяснила свою симпатию к большеглазой темноволосой девочке: "Она похожа на Наташу Ростову!". И хотя эта девочка не напоминала мне ни Одри Хепберн, ни Людмилу Савельеву, вглядываясь в нее, невольно соглашалась с Мариной.
Но не всегда беседы во время наших прогулок были столь возвышены и глубоки. Иногда Марина брала с собой привезенную ее мамой сушенную рыбу, пойманную ее отцом, и забравшись в самую дальнюю беседку, мы увлеченно болтали обо всем на свете, поедая "таранку". Часто мы выходили за территорию лагеря и гуляли невдалеке от него по лесу. "Прогулки, чтенье, сон глубокий, Лесная тень, журчанье струй..." И даже в обычном разговоре с Мариной, я не переставала удивляться, с какой притягательной, и неведомой мне, глубиной она воспринимала окружающий мир.
А иногда мы, перелезая забор, забирались в лагерь по соседству, где воспитателем одного из отрядов была Маринина хорошая знакомая. Очень симпатичная женщина, приятной полноты, с красиво уложенными в прическу локонами пышных волос, напоминавшая мою любимую воспитательницу из детского сада Юлию Яковлевну, но, к сожалению, ее звали по-другому. Во время наших редких визитов, она все время была занята поделками, готовила карнавальные костюмы для своих подопечных малышей. Этот соседний лагерь, мне очень нравился, поскольку больше напоминал детский лагерь. Он весь утопал в зелени, почти никого асфальта, был очень ухожен и хорошо организован. По всей его территории были расставлены деревянные раскрашенные смешные фигурки сказочных героев, даже у туалета.
После этих визитов, Марина загорелась, и тоже стала мастерить костюм для карнавала. Она запаслась подручными материалами у своей знакомой, и увлеклась процессом создания костюма... мушкетера.
***
Как-то незадолго до закрытия смены в лагере организовывался торжественный концерт, на котором выступала и Марина вместе с другими детьми из нашего отряда. Но выступать, как оказалось, ей было не в чем, нужна была белая рубашка и черная юбка. Кто-то из девочек одолжил ей блузку, а я свою юбку, которую одевала лишь раз, по случаю какой-то торжественной линейки. Юбка была короткая, намного выше колен, расклешенная книзу с двумя встречными крупными складками. Благодаря этому она легко налезла на Маринины бедра, и если на мне она сидела более чем свободно, то на Марине, как "литая". И весь наш "бомонд", в глазах которого Марина была посмешищем, с неприкрытой завистью смотрел на красивые Маринины ноги. На Марине юбка стала модной критической длины! И не только, бомонд, но и весь лагерь, на концерте вдруг открыл для себя, как потрясающе красива эта девочка. Вечером, Марина пошла в моей юбке на дискотеку, одев ее вместе со своей темно зеленной в мелкий цветочек шелковой блузкой, так хорошо подчеркивающей цвет ее глаз. И на танцах отбоя от поклонников не было. "Бомонд" отдыхал. Танцуя, а потом, прячась и бегая от своих поклонников, Марина совсем забыла про меня. А я одиноко, сидя на лавочке, смотрела "Сто дней после детства". Изредка Марина разбавляла мое одиночество, подсаживаясь ко мне и живо делясь впечатлениями, как тут же к нам подсаживался, преследующий ее весь вечер, новоявленный взрослый ухажер - худрук, симпатичный светловолосый невысокий крепкий молодой человек. Он был явно под "шафе", пытался обнять Марину, и как она говорила, лез целоваться. О, эти поцелуи в том лагере .. были нормой! Одна девочка из первого отряда (с правильными, но изрядно бесцветными чертами лица и распущенными длинными соломенными волосами) открыто на глазах у маленьких детей целовалась со всеми парнями взасос, вечером на танцплощадке и днем возле корпуса. И никто из взрослых, воспитателей или пионервожатых, не делал ей замечаний. Потрясающий по распущенности был пионерский лагерь. Не детский лагерь, а база отдыха.
Но вскоре я почувствовала, что вся эта непрекращающаяся похотливо-возбужденная возня, так веселившая Марину, стала меня раздражать. Они мешали смотреть мне фильм. Соловьевские "Сто дней после детства" я смотрела в первый раз, и по мере развития сюжета, картина все больше меня увлекала своей красотой. Фильм был о любви и нечего общего не имел с окружающей действительностью.Действительности ближе были 'Сто лет одиночества' Маркеса, которые я прочитала гораздо раньше 'Онегина'.
Возвращаясь в корпус, совершенно очарованная кино, я думала о Марине. Мысли в моей голове путались, наряду с симпатией к ней во мне зарождалось недоумение и вместе с ним отторжение. Глубокий образ Марины, созданный моим воображением, рассыпался как карточный домик. Неужели так одежки меняют человека? Такая благородная, умная и, в своих скромных нарядах не менее прекрасная, она, обтянув свои крутые бедра тесной короткой юбчонкой, вдруг как с цепи сорвалась. "Словно "гламозонка" какая-то!" И стала так похожа... на Люсю и ее окружение.
***
Кончилось все тем, что я просто забрала у нее свою юбку (вспоминать это было особенно стыдно), но вернуть ее расположение мне не удалось, она обиделась, и мы стали отдаляться друг от друга. А поклонники не уставали ее доставать. Она все-таки сделала свой костюм мушкетера, и получила приз на карнавале за лучший костюм. Это был самый скучный карнавал в моей жизни, поскольку представлял собой обычные танцы. И опять Марина, почти единственная в карнавальном костюме, была в центре мужского внимания. Худрук с настойчивостью маньяка, к тому же явно напившись, не оставлял своих преследований, а ей от этого было только весело. На следующий день, расстались мы совершенно холодно, поскольку я потеряла... ее большую расческу. Живя в напряженной бедности, к своим вещам она относилась очень трепетно, и в ответ на мои растерянные объяснения, лишь молча укоризненно посмотрела на меня. Мы даже не обменялись адресами. Очень жаль. Ее мама забрала первой. И с ее отъездом, мир сразу потускнел вокруг меня, и я никак не могла дождаться, когда за мной приедут родители.
" Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя,
Достопочтенный мой читатель!
Предмет достойный: ничего
Любезней верно нет его."
***
На этом мои воспоминания прервал голос бортпроводницы, сообщающей о благополучной посадке.
Я зашла в самолет, в своем сознании,ребенком, а уже в аэропорту в Челябинске я чувствовала себя вполне взрослой девушкой.
В Челябинске нас встретил отец. Увидев меня, в первый раз в жизни сделал комплимент..
Город встретил нас солнцем, на новую большую квартиру (сталинскую трехкомнатную) в центр города отец вез нас на такси.
Таксист был спокойный улыбающийся башкир, молодой, красивый с импозантными усиками. Город поражал широтой улиц и главного проспекта. Мое сердце замирало в предвкушении сказочного восточного счастья.
Квартира, когда мы поднялись на третий этаж и зашли внутрь, просто потрясла мое воображение. Первые впечатления были самыми чудесными. Однако дальше, видимо в качестве компенсации, меня ждало много разочарований...
Пустая квартира потрясала акустикой, контейнер с мебелью еще не пришел,сразу захотелось петь. Однако мой порыв сдержал, полным ходом шедший, ремонт, с помощью уральских родственников с папиной стороны. Некоторых из них видела впервые. Все были заняты,меня послали за хлебом. Переодевшись в белое шелковое платье с разлетающейся юбкой, накинув черно-белый трикотажным жакет, и выслушав несложные указания, впервые вышла одна, в незнакомом городе, на улицу. Двор был пустынным в это время дня. Завернула за угол дома и оказалась на Российской улице в нескольких метрах от проспекта Ленина, который предстояло перейти . Я шла и ветер-хулиган с немыслимой и незнакомой силой рвал мою юбку, бесстыдно задирая подол, так, что постоянно приходилось придерживать его руками. Слава богу, улица, залитая солнцем, слепящим глаза, тоже почему-то оказалась пустынной . Было прохладно, и я стала зябнуть... Город не представлялся теперь таким уж прекрасным... Зябло не только мое тело, зябло мое сердце в предвкушении каких-то неведомых испытаний.. Так оно мерзло почти год, в деловом равнодушном окружении новых одноклассников и...учителей. Пока в девятом классе, образовавшемся после слияния остатков двух восьмых, не познакомилась с новой девочкой, удивительным образом, напомнившей Марину. Голубые глаза, длинные густые каштановые волосы, туго закрученные в узел на затылке, заставляла вспомнить... Дарью Булавину из "Хождение по мукам" Алексея Толстого и "Незнакомку" Блока одновременно. Также, как Марина, была увлечена театром, читала умные книги, воспринимая мир объемно и глубоко. Но это уже другая история...- новелла в духе Стефана Цвейга.
![[]](/img/z/zlata_l_r/stodneidookonzchanijadetstwa/klewer.jpg)