(история основана на реальном событии, о котором мне рассказала моя знакомая)
- ...а ещё Анна Петровна нам говорила, что никакого права у родителей заставлять детей что-то делать нет! И что если нас будут например там заставлять мусор выносить или ещё что такое, то мы тоже можем позвонить по этому телефону, и...
Мать не слушала. Вернее, старалась не слушать, потому что ей было страшно. Она только плотней куталась в воротник пальто и ускоряла шаг, словно старалась убежать от своего родного сына. Родного? Ещё вчера вечером она не могла представить себе, что её Лёшик будет говорить такое.
И не представляла себе, что решится на то, что собиралась сделать сейчас. Но что ещё делать - она не знала и молилась неизвестно кому, чтобы выдержать. Слова сына были весёлыми, беспечными и... страшными, как будто мальчик играл гранатой, крутя на пальце колечко.
Что же я сделала не так, в отчаянье думала женщина, идя рядом со своим одиннадцатилетним сыном по шумной вечерней улице большого города сквозь постепенно сгущающуюся осеннюю темноту. Я его люблю. Я все эти годы тянулась в струнку, чтобы он жил не хуже остальных. И разве он живёт хуже?! Я ни разу пальцем не тронула его, лишний раз голос не повысила! Ведь всё же, всё, всё было хорошо - откуда это страшное вползло в нашу жизнь, за что, зачем?! Кому понадобился этот классный час, о котором рассказал ей сын, когда она встретила его возле школы? Она не делала этого уже давно, сын был взрослый, а город их, хоть и большой - в общем-то тихий... но сегодня был такой хороший день... Она сдала большой проект, получила хорошие деньги и хотела просто встретить Лёшика и сказать: "Пошли в кафе!" И представляла себе, как он нахмурит светлые брови, оглянется (не видит ли кто из приятелей, что его встретила мама?), но потом заулыбается, кивнёт и протянет руку - взять у неё сумочку, "потому что женщины не должны носить тяжести", как важно заявил ей сын три года назад, забирая у неё пакет с хлебом.
И ведь всё так и начиналось. А потом... как будто сверкнула чёрная молния, и на вечернем небе разверзлась дыра, проглотившая и такую красивую новенькую луну, и зажёгшиеся звёзды, и всё вокруг. Сперва была вспышка гнева на молодую классную руководительницу - что за глупости она рассказывает детям?! Но потом...
...Потом женщина увидела, что её сын, её мальчик, её Лёшик не шутит. Он говорит всерьёз.
И тогда она решилась на страшное. На то, о чём старалась не думать. Решилась сразу, рывком, как кричат висящему над пропастью человеку: "Держись крепче, а то убью!" Но думать о том, что ждало всего в полуквартале (господи, осталось каких-то две минуты ходьбы!), было непредставимо жутко.
А граната вертелась, вертелась на детском пальце...
- ...за пятёрку тридцать рублей, за четвёрку - двадцать, ага? Потому что родители обязаны обеспечивать детей деньгами. А учёба это та же работа, а за работу ведь платят. И ещё нам сказали, что если кто из родителей будет против, то такого даже в тюрьму посадить можно...
Голос мальчика оборвался, он тряхнул головой, словно человек, очнувшийся от гипноза, испуганно глянула на мать - сквозь угарный дурман чужих словес до него дошёл смысл сказанных им самим слов. Но мать только кивнула головой, и мальчик перевёл дух. Глаза его, очистившиеся было от какой-то липкой плёночки, снова затуманились, он начал было говорить про новый музыкальный центр... но тут же удивлённо спросил:
- Ма, а куда мы пришли? Это же не кафе...
Да, это было не кафе.
Высокое крыльцо освещали две мощные галогеновые лампы. В свете одной из них на синей табличке серебром отливала надпись:
ДЕТСКИЙ ДОМ
N4
- Это детский дом, - спокойно сказала женщина, отстранённо шаря в сумочке. - К счастью, паспорт у меня с собой. Теперь ты будешь тут жить. Они работают круглосуточно.
Мальчик неуверенно улыбнулся. Посмотрел на табличку. Потом - на мать. Усмехнулся, пожал плечами:
- Ага. Шутишь, что ли? Сюда принимают тех, у кого нет родителей. А у меня ты есть.
- Я не шучу, - женщина достала паспорт. - Лёшик, дай ручку, пожалуйста, у меня нет, а надо будет заявление писать...
Мальчик заморгал глазами. Женщина повернула его спиной, вжикнула "молнией" рюкзачка, достала ручку - и ключи от квартиры.
- Пошли.
- Я... - мальчик сглотнул. - Я не пойду... ты что?! Я же не сирота...
- Тебя всё равно отправят сюда, когда меня посадят в тюрьму, - спокойно объяснила женщина. - А я в тюрьму не хочу. Но что делать. Я не могу платить тебе деньги за отметки - не потому, что денег нет, а потому, что не хочу, чтобы ты тратил их на разную отраву. И мусор ты должен выносить, потому что ты мужчина, а мы вместе живём в квартире и мусорим вместе. И ещё много другого ты должен делать, и я не могу тебя не заставлять. Я думала, что ты взрослый человек и понимаешь, что такое НУЖНО. Но, оказывается, я не смогла тебя этому научить. Я плохая мать. И на этом закончим. Пошли. Тут о тебе позаботятся, как тебе надо, - она взяла сына за руку холодными чужими пальцами.
- Тут?! - мальчишка бросил отчаянный взгляд на дверь; о нравах в детских домах он знал достаточно от здешних ребят, с которыми пересекался на пляже, на катке... - Ты что?! Я не пойду! Пусти! Пусти, не смей, не надо!!! - вскрикнул он - поверив - и отшатнулся.
- Как хочешь, - женщина выпустила его тут же. - Тогда иди, куда хочешь сам. Ключи я у тебя забрала, домой можешь не приходить - я не пущу чужого мальчишку, который хочет посадить меня в тюрьму.
Она повернулась и быстро пошла по улице.
Мальчик остался стоять у высокого крыльца.
Темнело.
В подворотне свистнул холодный ветер, зашуршало.
Чьи-то глаза смотрели на него из-за занавески на первом этаже - странно смотрели.
А ещё чей-то взгляд уперся в спину с дальнего конца улицы - там, где в голых ветвях парка уже проснулась Ночь.
Мимо протрусила бродячая собака, посмотрела и усмехнулась недобро, как-то обещающе.
Проехала машина, притормозила на миг, мазнула липким светом фар.
Пальто матери мелькнуло в тени фонаря - уже далеко - и пропало.
Разом ставший чужим, страшный, темнеющий город липко касался щёк мальчика и усмехался. "Ну вот и познакомимся, - прошептал он в ухо. - Тебе понравится, будь уверен, дурачок..."
Мальчишка дёрнул головой. Огляделся, крутнувшись на каблуках. Тяжело задышал. Схватился за лямки рюкзака. Пригнулся.
И - побежал. Побежал так, как не бегал никогда в жизни, побежал сквозь плотную темноту и ещё более плотный, раздевающий его, страшный свет фонарей. И только через полсотни отчаянных прыжков бег прорвался криком:
- Мама, мамочкааааа!
- Я здесь, здесь, Лёшинька, Лёшик! - раздалось в ответ...
...От шубы пахло холодным воздухом, чуточку - духами. Вцепившись в неё, мальчик притиснулся к матери. Открыл рот, тяжело дыша, стремясь поскорее поклясться, что он никогда... попросить, чтобы она... Но вместо этого сипло булькнул горлом и разрыдался.
- Господи, прости меня, прости... - шептала женщина, притискивая к себе сына, которого колотило. - Господи, что я наделала... как я могла...
- Мамочка, пойдём домой! - рыдал, обретя, наконец, снова язык, мальчишка. - Пожалуйста скорей пойдём домой! Мамочка, родненькая! Пожалуйста домой!
Весь вечер мальчишка прятал глаза - не поднимал их вообще, а если мама обращалась к нему хоть с одним словом - вспыхивал сразу и видно было, что ждёт он только одного: распоряжения что-то сделать. А о мусоре не пришлось даже напоминать - вообще было такое впечатление, что он ждал лишь, когда подойдёт обычный срок выноса, чтобы броситься со всех ног.
- Мы, я руки... вымыл, - сказал мальчишка, входя в комнату. - Мне спать идти?
- Иди сюда, - женщина подвинулась на диванчике. Мальчик тут же сел, посмотрел наконец прямо, но опасливо. - Послушай, Лёшик, - тихо и ласково сказала женщина и притянула к себе сына. - Ты уже не маленький. Я вовсе не хочу тобой командовать, понимаешь? Мне нужен сын, мой любимый сынок, а не послушная куколка-робот... ты понимаешь? - повторила она. Мальчик помедлил, свёл брови привычно и кивнул: он понял. - Просто есть вещи, в которых я больше понимаю пока. Я же не лезу к тебе под руки, когда ты ныряешь чинить наш компьютер? - мальчик несмело улыбнулся. - А если бы ваша... Анна Петровна, - женщина постаралась, чтобы навек отныне ненавистные имя и отчество классной прозвучали нейтрально, - стала давать тебе советы, как это делать?
- Да ты что, мам... - мальчик удивлённо моргнул. - Она же ничего не понимает в... - он выпустил воздух сквозь вытянутые трубочкой губы и осекся. Опустил глаза.
- Теперь ты понял? - помолчав немного, спросила женщина. Мальчик вздохнул и кивнул, не глядя на неё. Но тут же поднял взгляд.
- Мам... - несмело, но настойчиво начал он. - А зачем она... так?
Рука женщины крепко стиснула плечи мальчика.
- Я не знаю, Лёшик, - сказала она. Соврала... может быть, и самой себе соврала: слишком страшной казалась та правда, мысли о которой приходили на ум. - Не знаю, - повторила женщина, стараясь закрепить своё незнание (а в голове кто-то негромко сказал: "Знаешь...") - Взрослые люди тоже делают глупости.
- Я завтра подговорю Саньку и Рашита, и мы её слушаться не будем вообще, - хмуро сказал мальчишка. - И с другими пацанами поговорим, и с нормальными девчонками. Она вообще из школы уйдёт. Старшаки так сделали, когда их классная их какие-то анкеты заполнять хотела заставить.
- А, я не знаю, - ответил он беспечно. - Какие-то. Они шумели, что не будут, а потом всякие штуки ей делать начали, и она ушла. Там что-то про семью было.
Женщина перевела дыхание. Мальчику учиться ещё столько лет - и сколько ждёт его впереди? Сможет ли он удержаться... и сможет ли она удержать... Надо бы поговорить с соседкой - её дочь учится в десятом, что за анкеты? Соседку женщина почти не знала, только здоровались - но ведь надо знать?!
- Не слушаться её не надо, - осторожно заметила она, чуть покачивая сына за плечи (а он даже глаза прикрыл). - Но можно не делать всего, что она говорит. И обязательно рассказывать мне о том, что в школе происходит. Помнишь, раньше ты ведь так делал? По вечерам...
Что я, маленький, что ли, хотел возмутиться мальчишка. Но вспомнил, какой страшный город - за окнами их квартиры в ночи. И кивнул:
- Ага, я буду... Ма, - вдруг спросил он, - а почему когда летом мы ездим в Боровиху, то там ты отпускаешь меня гулять даже по темноте, а тут...
- А ты сам хочешь? - удивилась женщина.
- Нет, - чуть поёжился мальчишка. - Там хочется, а тут почему-то нет...
- Подрастёшь и будешь гулять, - вздохнула женщина. - С девушками и всю ночь, никуда не денешься...
- Фэ, - мальчишка скорчил гримаску и вдруг зевнул. - Я спааааать... - он начал подниматься с дивана и вдруг замер, изогнувшись в неудобной позе и глядя на мать. - Мам... у тебя седина... - пробормотал мальчик испуганно. - Вот тут... - он осторожно коснулся волос мамы на левом виске.
- Нет, что ты, Лёшик, - женщина улыбнулась и ещё раз прижала сына к себе. - Я просто днём покрасилась неудачно, на пробу.
Пару секунд мальчишка глядел недоверчиво, потом заулыбался:
- А ничего, даже красиво... как это - эффектно! Ой, ты, наверное, хотела с кем-нибудь встретиться сегодня, да?!
- Я тебе! - женщина замахнулась сдёрнутым с ноги тапком, мальчишка с хохотом пролетел до дверей спальни, но около них остановился, помедлил и спросил тихо:
- Мам... а ты бы правда меня отдала в детдом?
- Лёшик, а ты бы правда посадил меня в тюрьму? - вопросом ответила она.
Мальчишка молча и отчаянно замотал головой - так, что разлетелись русые длинноватые волосы.
* * *
Было уже заполночь, когда она позвонила у дверей соседей...
...Она долго думала, глядя в экран работающего телевизора. Давно спал Лёшик, и город за окнами притих на ночь. Вообще-то такие проблемы должны решать мужчины, беспомощно думала женщина. Но где они? "Кавалеры", как иногда шутил сын - он ничего против не имел знакомых матери, всё понимал, несмотря на свои годы... но вот только ни одного из них, богатых и успешных, не представляла она сейчас в роли не просто друга - защитника. А нужен был именно защитник. И где он? Где? Она ведь одна. Нет, хуже, чем одна - рядом Лёшик, и за него страшней, чем за себя...
...Как по заказу или волшебству, дверь отворилась почти сразу, и соседка не была заспанной - только удивлённо посмотрела на стоящую на пороге позднюю гостью и кивнула:
- Доброй ночи. Что-то случилось?
- Надежда Сергеевна... - женщина помедлила. - Нам надо поговорить о наших детях.
Женщины несколько секунд смотрели друг на друга. Они не сказали ни слова - но в этом коротком молчании родилось, выросло и окрепло странное понимание. И хозяйка квартиры отступила в сторону:
- Проходите, - сказала она негромко, - поговорим. Есть о чём...
... - Вы не одна? - смешалась женщина, когда навстречу ей в зале поднялся из кресла и предупредительно наклонил голову среднего роста седеющий мужчина с глазами странного янтарного цвета. - Извините... я зайду, видимо, завтра вечером...
- Мы поговорим втроём, - сказала Надежда Сергеевна, слегка подталкивая соседку в спину. - Знакомьтесь.
2. Встать! Суд идёт!
- Встать! Суд идёт! - грозно прозвучало в большой светлой комнате, наполненной людьми.
Повесив голову, обвиняемая тяжело опустилась на своё место - на слишком маленький для неё стул. Судья со своего возвышения рассматривал несчастную женщину с таким кровожадным видом, что становилось ясно - у него полно личных претензий к обвиняемой, и не далее как через десять минут она превратится в осуждённую. Прокурор буквально нетерпеливо подпрыгивал на своём месте, адвокат то и дело тяжело вздыхала. В наполненном разношёрстной публикой зале царило оживление - большинство явно предвкушали приговор и откровенно злорадствовали.
- Садитесь, начинаем заседание, - судья опустился на своё место, рядом занял позицию его помощник. - Подсудимая Косулина Антонина Викторовна обвиняется в серьёзнейшем многократном нарушении прав человека, насилии над личностью - психическом и физическом... в общем, слово предоставляется прокурору.
Прокурор вскочил и простёр руку. Левую. В правой он сжимал, как знак свободоволия, паяльник с размотанным шнуром.
- Антонина Викторовна... - голос прокурора сорвался на писк, что было вполне естественно - он говорил о наболевшем. - Подсудимая Косулина - типичный пример... - прокурор заглянул в бумажку, - ...то-та-ли-тар-но-го тиранства прошлых времён! В этих стенах долгие годы она проявляла свою физическую власть, пользуясь грубым превосходством в силе, в зародыше душа светлые порывы и свободную волю одного подрастающего поколения за другим! У меня есть десятки свидетелей, - прокурор раскраснелся, - которые могут подтвердить мои слова! Кто из вас, - он повернулся к залу, - не испытывал на себе эти принуждения - ерзанье салфеткой по лицу после принудительного кормления, унизительную проверку в туалете, использовалась ли туалетная бумага, понуждение соблюдать отвратительный застойный "порядок" в одежде?! - возмущённый гул был ему ответом, возражения нескольких человек потонули в потоке негодования. - Не далее как полчаса назад подсудимая пыталась отобрать у меня это! - он потряс паяльником. - Отобрать в разгар смелого эксперимента с... кгхм... - прокурор закашлялся. - В общем, это к делу не относится. Доколе же, я вас спрашиваю, - он поднял обе руки, - доколе мы будем терпеть этот беспредел?! Мы - свободные люди, сознательные граждане! Этот контроль и принуждение унижают нас!
- Но она же нас просто любит! - возмущённо пискнул адвокат. Антонина Викторовна с благодарностью подняла голову. - Вот ты, Колька... то есть, гражданин прокурор... когда на тебя собака напала, ты что сделал - заревел! А Антонина Викторовна...
- Ха-ха-ха! - демонически расхохотался прокурор (вышло не очень). - Всем ясно, что подсудимой руководил обычный страх наказания в случае, если пострадает её подопечный! И вообще, - добавил он, - ничего я не испугался. Шавка какая-то. Сам бы справился.
- Бессовестный! - задохнулась от возмущения адвокат. Но судья стукнул по столу молотком:
- Катька! То есть, адвокат! Лишаю слова! Это переход на личности!
- Да он паяльник хотел пальцем попробовать - быстро нагревается или нет! - не выдержала воспитательница. Её полное лицо сильно покраснело. - Сжёг бы палец до кости! Анджелика Ильинична!
Но заведующая детским садом только махнула рукой. Мероприятие "Детский суд" было введено в план по инициативе ювенальных органов региона, и проводить его было надо.
- Да я с работы уйду! - всхлипнула воспитательница. - Сил нет больше! И все видят, как из детишек сброд какой-то растят, и молчат!
- Подсудимая, сядьте! - призвал к порядку судья, нахмурив бровки.
- Ах сядьте... - Антонина Викторовна подбоченилась. Неизвестно, что бы она сказала или сделала, но тут от дверей послышалось:
- Куда молоток дели, я спрашиваю? - и на пороге возник дворник дядя Кузя. Дядей его называли все - одноногий, ещё молодой мужик, ветеран первой чеченской, был мастером на все руки, жил при садике и делал любую работу. Вот и сейчас он - в замасленном камуфляжном "верхе" - стоял на пороге и недоумённо осматривался. - Молоток где... а, вот, вижу, - он двинулся к судейскому месту. Судья пытался побороться за молоток, но дядя Кузя поднял его вместе с инструментом, хмыкнул и аккуратно стряхнул шестилетку на место. Только после этого он наконец поинтересовался: - А что тут творится-то? Спектакль, что ли? Чего не позвали? - он положил молоток обратно. - Тогда извини, брат, только потом верни...
- Спектакль! - с ядом воскликнула Антонина Викторовна. - Вот смотри - я тебе в матери гожусь, а меня судят!
...Вынос трёх дошколят в соседнюю комнату состоялся под их возмущённый вой и в общей тишине. Через полминуты из-за двери донеслись вибрирующие вопли - дядя Кузя порол прутом от метлы судейскую коллегию и прокурора. Часть присутствующих опасливо притихла, кто-то даже зашмыгал носом. Другая часть облегчённо и торжествующе переглянулась. Адвокат Катя мужественно продолжала исполнять свою роль:
- Хватит, они уже всё поняли! - пискнула она. - Пожалуйста, не надо их больше лупить!
- Ой господи! - Антонина Викторовна вскочила и ринулась в соседнюю комнату. - Кузьма, прекрати сей секунд! Разошёлся! Поняли они всё! Да и какая их вина - глупые! Это ж взрослые им мозги-то... а ну пусти!
Но навстречу уже выскочили зарёванные "граждане юристы", прижимавшие ладошки к тем самым местам, через которые мелким шпанятам испокон веку вкладывали ума, чтобы не выросли взрослыми негодяями.
- Послушайте... - нерешительно начала Анджелика Ильинична. На её лице отражалась борьба педагогического опыта, говорившего, что детей бить нельзя, администраторской опаски, намекавшей, что теперь будут неприятности - и простого человеческого одобрения. Все три фактора боролись между собой и так и не дали директору произнести ни слова. Антонина Викторовна, прижав к себе прокурора, судью и его помощника, гневно смотрела на сторожа. А тому, видимо, педагогика была пофик.
- Ну вот так, граждане судьи. Теперь вам и вставать не потребуется, сидеть-то всё равно долго не сможете, - добродушно сказал дядя Кузя и, взвалив лопату на плечо, прихрамывая на дешёвом протезе, двинулся через двор, насвистывая "Сулико" - расчищать нападавший у ворот снег.