Анна сделала ногой, закинутой на другую, неопределенное движение. То ли кивок не той частью тела, которой положено, то ли некулюжий флирт. Нет, нет, конечно - не последнее. Анна посмотрела на одутловатое лицо начальника отдела дизайна. Если он только заикнется, если спросит, я сразу же уйду, подумала она. Всем любопытно, ну всем.
- Очень хорошо, Анна... Борисовна.
- Бориславовна.
Начальник отдела посмотрел на соискательницу так, будто своим отчеством она намеренно усложняла ему жизнь.
- Ладно... Расскажите о своей прошлой работе.
Ну вот, началось.
- Про Евгения Простова, например.
Анна не встала и не ушла, возмущенная, как намеревалась. Она прикрыла глаза и отвернула голову к окну, изображая скуку пополам со смертельной усталостью. На самом деле, она уже не чувствовала и этого - все ушло, все, только пустота осталась.
Женя... Они работали вместе. Шесть лет, шесть долгих лет. Многие столько в браке не выдерживают, сколько они с Женей провели в студии. Все думали, что они встречаются - но нет, у Женьки были какие-то девушки, кажется, две, по воспоминаниям Анны. Обеих звали Наташами, обе были так же эфемерны и эльфоподобны как сам Женька, вызывавший ассоциации с чахоточным поэтом Серебряного века. Анна не сразу поняла, что одну Наталью сменила другая, пока внезапно у них в гостях не оказались они обе, и Аня поняла, что девушки не так уж и похожи. Сама она ни с кем не встречалась с самых тех пор, как они с Женькой сняли студию. Может, оттого и пошли слухи, что она влюблена в него. Но Аня была влюблена в работу. Картины, скульптуры. Нет, не в конкретного Апполона или Диониса, выплывавшего из-под ее рук после многих дней упорного труда, а в сам процесс. Но со стороны это, видимо, не было заметно. Анна сама была как монумент - как девушка с веслом, как колхозница из известного дуэта, к которой в пару достался не рабочий, а тонкий и плоский Тутанхамон, находящийся бесконечно далеко от нее, в ином пространстве.
Потому они и были вместе, чтобы говорить с миром, потому что в одиночку они этого делать бы не смогли.
- Вы оправились после смерти Евгения?
Один и тот же вопрос. Каждый раз.
- Да.
- Так быстро?
Начальник отдела вскидывает лохматые брови, так что они выползают из-за роговой оправы очков.
- Я не любила его.
Анна встает, берет портфолио и шагает к выходу, чуть скособочивая левую ступню, натертую неудобной туфлей. Ей не важно, какое она производит впечатление, она просто хочет уйти.
Все думают, что она должна биться в истерике из-за смерти Евгения. Она тихо плакала, когда он умер - но для них, для всех этого недостаточно.
Все думают, что она должна считать свою карьеру законченной. Куда она без него? Он был талантом, гением, она - рабочей силой, безмолвной исполнительницей, инструментом, на котором Евгений играл.
Только Анна знает, что Женя был великовозрастным ребенком. Рисовал, сидя на полу, забываясь так, что не мог без Ани лечь спать или поужинать - не помнил. Может быть, это и было признаком гениальности, и уж точно обеспечило Жене довольно добрый нрав... Будь он чуть менее "не от мира сего", как подозревала Анна, возгордился бы и стал зол, но... Самое главное было в том, что Евгений сочинял, но ничего не производил. Анна вдохновлялась его работами, доводила до ума то, что он бросал, потеряв интерес. Но совершенно точно, в их творческом тандеме Женя не был ни лидером, ни осью, на которой держалась продуктивность.
В студии Анна скинула туфли с такой яростью, словно то были пираньи, впившиеся в пальцы ног. Прошла босиком по грязному полу в глубь комнаты, включила свет.
- Здравствуй, Женечка.
Аня взглянула в белые, по-гречески лишенные зрачков - может быть, лишь пока, она еще не решила, - глаза статуи.
Да, так. Теперь они поймут, что я любила тебя, но не как мужчину. Они поймут, что я талантлива - но и благодарна. Ты будешь улыбаться вечно, Женя, ты будешь вдохновлять меня.