Зубец Николай Николаевич : другие произведения.

Легенда Коровьего лога

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Свидетели: луна в тумане, трамвайный стук в логу и Иосиф Сталин. Сначала вождь исчез, затем заузили дорогу над обрывом и место, где была ажурная ограда, повисло в воздухе. Амурное моё пространство вознеслось, легко паря между луной и логом. А юная любовь прозрачным миражом ещё порой дрожит в ночных лучах и в непонятных шорохах из лога...
  
  
   [] РАССКАЗ МОЖНО СЛУШАТЬ: http://video.yandex.ru/users/n-zubets/view/48/
  
  Нигде так лихо трамваи не ходили. Маршрут фуникулёрной крутизны с потенциальной ямой в середине. Крутейший и в переносном смысле и в прямом. Трамвай разгонялся от стадиона 'Динамо' и с жуткой боковой раскачкой буквально нырял в Коровий лог, прямо в густой ивняк на его дне.
  
  А там уж ветви ив уклончиво меняли убежденья, пружиня по стремительным щекам.
  
  Тяжёлая колесница, раскрутив реостат до упора, с лязгом и завыванием вдруг резко взлетала на лобастый склон Берёзовой рощи. Не все водители, наверно, соглашались на маршрутик. А тётеньки обычные на вид. И к сумчатым кондукторшам геройство, вроде, не прилепишь. Но отважные. И ведь ни разу с рельсов не сошли! А пацанам какой аттракцион! В период культа конструкция трамвая дивила вольностью. И 'колбаса' - трамвайный хвостик - была просторнее, призывно искушая смельчаков, и двери ещё смыкаться сами не умели. Можно было лихо пролететь по логу на подножке, вцепившись в удобные длинные ручки. И исхлестаться тонким ивняком! А из окна кондукторша журила для порядка, считая мелочь в кенгурячей сумке.
  
  Коровьим логом называли в Воронеже большой, глубокий овраг, растянувшийся между стадионом 'Динамо' и Берёзовой рощей. Ещё его границами были высокая насыпь железной дороги и та крутая трамвайная линия, за которой начинался огромный парк. К логу спускается улица Ленина, на которой я родился в самом конце войны. Помню, что в логу ещё валялись и наши, и немецкие гильзы, но не много - кто же будет закрепляться в яме? Наверно, фронт, как и трамвай, перемахивал этот лог с хода. Где-то в Берёзовой роще, сразу за логом, родителям после войны давали огород - мать рассказывала.
  
  Глубокий лог создавал эффект перехода в какой-то изолированный мир. Там безо всяких помех мы играли в войну, жгли костры, топили смолу для факелов, с которыми всё мечтали исследовать катакомбы под 'швейкой' - теперешней фирмой 'Работница' - по очень точным мальчишеским слухам битком набитые немецкими пистолетами. Коров в логу тоже пасли, но чаще коз, а большой овраг всех свободно вмещал и принимал.
  
  Склоны Коровьего лога продолжались и за железной дорогой, но резко расступались и обрывались к реке, вписываясь в общую волнистую линию правобережных холмов. 'Динамовский' край лога за 'железкой' был издавна известен как Архиерейская роща. Ещё Иван Саввич Никитин в повести 'Дневник семинариста' писал, как будущие богословы майским днём отдыхали на краю этого Коровьего лога:
  
  'Местность, на которой у нас бывает рекреация, довольно живописна. На горе зеленеет старая дубовая роща. Внизу вытянутыми коленами течёт светлая река'.
  
  Эти дубы кое-где сохранились во дворах частных домов. Я ещё помню и рощу. Рядом был мой детский садик номер пять и нас тоже иногда водили в рощу на 'рекреацию'. Смутно видятся и большие гранитные надгробья под высоченными деревьями. А 'вытянутые колена' 'светлой реки' знал хорошо. Ближайшее из них звали Собачкой. Здесь был сильный водоворот, в котором не раз тонули, но, вроде бы, чаще собак затягивало. По воде всё время гуляла и нервно дёргалась небольшая вороночка, постоянно поджидая жертву. А мы ныряли с обрыва. Были лихачи, которые прямо на велосипеде разгонялись по лугу и каскадировали в глубину. Выплывут с фырканьем, погреются на солнце, а уж потом ныряют за конём. На эти 'вытянутые колена' ходили с отцом с самодельными удочками из орешника.
  
  'За рекой, - продолжает Никитин, - раскидываются луга, блестят окаймлённые камышом озёра, в которых лозник купает свои зелёные ветви'.
  
  Теперь всё это гладь Воронежского моря. От себя добавлю, что пока эти луга не затопили, именно в майскую пору, о которой говорит Никитин, они покрывались упругими темно-красными колокольчиками и мохнатыми фиолетовыми самсончиками с ярко-жёлтыми тычинками - сон-травой.
  
  'Далее, поднимаясь над соломенными кровлями серых избушек, белеется каменная церковь'.
  
  И поныне белеется за морем, только соломенных кровель нет и 'избушки' Северо-восточного района здорово разрослись за полтора века.
  
  'Подле рощи, со стороны города, местность совершенно пустынна. Под ногами песок или мелкая трава. В стороне там и сям поднимаются кусты и мшистые пни срубленных дерев... Вот на дороге, сопровождаемый облаком серой пыли, показался экипаж отца ректора'.
  
  Начальник семинарии прикатил на пикник, как я понимаю, по пустынной дороге, которая стала через сотню лет улицей моего детства. Спасибо, Иван Саввич, за такой конкретный репортаж! Поклон Вашей могиле, что сейчас у цирка притулилась!
  
  Повернёмся, однако, к Коровьему логу. Почему же Никитин при такой детальной и панорамной зарисовке ни слова не говорит о проходящей здесь железной дороге? Он бы не смог не заметить и уж показать бы сумел! Да просто не было её ещё тогда! Представить это очень трудно. Но повесть его рождалась с 1858 года по 1860-й, описаны там вообще года сороковые, а первая железная дорога подошла к городу только в 1868 году - вступил в строй участок Грязи - Воронеж. И этот путь как раз через Коровий лог. Значит, семинаристу Никитину он должен представляться ещё открытым, просто очень большой расщелиной в гряде береговых холмов. Но расщелина это особая. Если первая крепость Воронежа строилась на самом труднодоступном месте, то Коровий лог, конечно, был самым уязвимым. Ведь этот же лог, хотя уже и без коровьего названья, тянется и тянется от реки, образуя и парк культуры и отдыха, и ботанический сад университета и с множеством ответвлений доходит почти до Задонского шоссе в районе Памятника Славы. Дальше, видимо, водораздел с Доном и мало размывающей воды. Других таких сквозных, магистральных проходов прямо к Дону, наверно, близко нет. Взгляните на любую карту города и вы увидите отчётливый прогал в застройке - это всё овраг.
  
  Конечно, пока не было 'железки' этот лог служил очень удобным естественным спуском к реке, по нему наверняка гоняли коров с городской окраины на луга. А окраина была где-то в начале проспекта Революции и будущая улица Ленина была просто пыльной, ещё не мощёной дорогой, обильно украшаемой коровьими лепёшками.
  
  А ещё я представляю, как ордынская конница рвётся из ногайской степи широким логом к московскому тракту. Быть может, ханский шатёр разбивался не раз на нашей Пионерской горе - ведь не могла она не притянуть! А немцев вот на эту гору не очень-то пустили. До сих пор она изрыта военными траншеями и самый обильный урожай советских гильз мы собирали здесь. На противоположном, 'динамовском' склоне всё больше немецкие. И ещё долго там, среди умилительных голубых подснежников и весёлых жёлтых лютиков ржавели их приплюснутые каски. Вспоминается такая картинка: летним вечером со стороны лога по улице Ленина с каких-то работ строем ведут пленных немцев. Они гулко топают бутсами по булыжнику под нашими окнами и какая-то стариковская умудрённость поражает пацана в их измождённых лицах.
  
  Высокая насыпь железной дороги перегородила устье Коровьего лога, как плотина. Уступчиком на её боку прошла к Берёзовой роще гужевая дорога. Раньше она, видимо ныряла в лог, а в самом низу наверняка был мостик. Затем, пред войной, пролёг трамвайный путь с небольшой насыпью и Коровий лог из магистрального оврага оформился в глухой изолятор. Таким и предстал мне. Но от вешней воды, да и от дождевой, которую от самого донского водораздела собирал весь его огромный хвост, лог не мог отгородиться. Вёснами он превращался в реку. Сквозь насыпь железной дороги ещё царские инженеры провели для стока длинную стальную трубу. Пацаны никак не могли обойти её своим вниманием. В трубу можно было кричать, вызывая великолепное эхо. Можно было и тишайшим шёпотком переговариваться через неё. Но самым главным предназначением этой револьверно блестящей и почему-то совсем не ржавеющей железяки была выработка смелости. Уважающий себя пацан должен был по ней пролезть. Никто не заставлял и не подначивал - труба сама трубила свой призыв! И бес толкал какой-то. И свет в конце трубы магически манил, и был не более копеечной монеты. Затиснуться в трубу легко довольно, вот развернуться в ней уже никто не мог. А вход могли закрыть, могли и выход. Вечность лезешь, даже дольше, в полной темноте. И вдруг всё загрохочет паровозом. Мы ту трубу не раз полировали, ну и труба полировала нас.
  
  А по железной дороге над логом катались на товарных поездах, перекликаясь с лесенок цистерн. Видала б мать!
  
  Середина пятидесятых. С другом Лёвушкой сидим у него в саду на старой лавочке, обросшей густой сиренью. За забором школьный двор, в котором я жил, а за ним высокий бок пединститута, только что достроенного из красного кирпича. Обсуждаем очень интересный пацанам вопрос - как пулемёт может стрелять сквозь пропеллер самолёта. Вдруг в небе сильно загудело и над институтом пронёсся самолёт, размерами побольше, чем обычно. Через пару минут снова рёв и этот самолётище. Мы никогда такого не видали. Вот опять гул и над красною стеной сверкают крылья. И так раз семь он нас интриговал. Наконец, не вытерпев, заправским махом я вскинул виртуальный пулемёт и сделал 'тра-та-та!' почти в упор по блеску фюзеляжа... И вдруг! И вдруг - не может быть! - крыло отрывается, и без того надрывный рёв мотора переходит в страшный вой с истошным присвистом, громадный самолёт беспомощно заваливается набок и неуклюже ныряет прямо за мой дом! А крыло! крыло завертелось горизонтальным пропеллером, легко закружилось, как семечко турецкого клёна, и выпуская чёрный-чёрный дымовой шлейф, стало плавно уходить за красный пединститут...
  
  Я выронил несуществующее оружие, руки повисли и отвисла челюсть. Обалдело сидим под сиренью, уставившись друг на друга. Сошли с ума? Обоим померещилось?
  
  В тот день над Воронежем потерпел аварию пассажирский самолёт с большой делегацией норвежских женщин. Погибли все.
  
  С Лёвушкой выбежали на улицу Ленина. Откуда сразу столько людей? Как на первомайской демонстрации, только не идут, а бегут. И не к центру, а вниз, к стадиону 'Динамо'. И возбуждённые крики. Мы тоже помчались. Из глубины Коровьего лога валил чёрный дым. Наверно, со времён ордынских лог не видал такого многолюдья, а, может, никогда - всё дно и склоны в толпе. А посредине, где мы смолу топили и жгли костры, огромное крыло горело, как резина.
  
  Как хорошо, что я не видел упавший самолёт! Железную дорогу он превозмог. Та 'светлая река' манила лётчика в отчаянной надежде. А может, водяная воронка зазывала, по хищному почуяв небесную, невиданную жертву? Удар пришёлся на зелёный луг на берегу Собачки. И отозвался колокольным звоном в Осло. У нас колокола тогда ещё молчали и лишь газеты не смогли смолчать. Я очень долго вырезки хранил. И, вроде, виноват...
  
  Самым ухоженным краем Коровьего лога была дорога в парк, огибающая стадион. Перед её широким, ступенчатым спуском высился памятник Сталину, а над обрывом она окаймлялась ажурной оградой. У неё я первый раз поцеловался с первой, ещё школьной любовью. Свидетели: луна в тумане, трамвайный стук в логу и Иосиф Сталин. Сначала вождь исчез, затем заузили дорогу над обрывом и место, где была ажурная ограда, повисло в воздухе. Амурное моё пространство вознеслось, легко паря между луной и логом. А юная любовь прозрачным миражом ещё порой дрожит в ночных лучах и в непонятных шорохах из лога...
  
  Есть у меня вина перед Коровьим логом. Уже я работал в химической лаборатории. Для электродов применялась ртуть. Вдруг у нас находят дикое превышение её содержания буквально везде. Лабораторию закрывают, меняются полы, штукатурка, шлак под полом. Начальница пишет неприятные объяснительные, а у нас, как на грех, неучтённый ртутный запас, с полстакана, и он всех пугал. Официально сдавать остерегались, меня попросили избавиться. И я - свинья! - припёрся не куда-нибудь, а в милый сердцу лог и в нём зарыл отраву. Как будто мать обидел с уверенностью детской - всё простит. Зарыл в толстенной банке с притёртой пробкой и замотал в надёжные пакеты, но ивы не смотрели на меня и отклоняли ветви. И я ушёл, стараясь не глядеть.
  
  А добрый лог Коровий так великодушно мне вскоре подарил... велосипед! Хороший! С фарой. Был у меня до этого, но брата - 'ЗИС-ПРОГРЕСС'. На нём и ездил часто в Берёзовую рощу по делам. Рано утром еду над логом по шоссе - на обрыве лежит велосипед какой-то - и бог с ним. Лежит и днём всё в той же позе. И к вечеру... Я остановился, заглянул в овраг. Там кто-то коз пасёт. Вот, думаю, какая беззаботность. Да и зачем велосипед при козах? На следующее утро - всё лежит. И никого в овраге. И никого вообще. Велосипед хороший, лишь шины спущены. Откуда здесь? Авария какая? Кто выбросил? Выпал из поезда? Или угнали? Теперь не важно. Я подхватил его и рядом покатил. Не по дороге, правда. Немного воровато, через парк. По сей день езжу и благодарен логу.
  
  А через море уже огромный строят мост. Прямо от лога. Мост стал расти почти одновременно с моим сыном, но резко обогнал и возмужал пораньше. Сын так и говорил, что этот мост построен волшебством. Северный мост основанием проткнул железнодорожный вал и Коровьему логу вновь, как и в Никитинские дни открылся край Архиерейской рощи, верней того, что от неё осталось. И небывалый прежде вид на море. Но милый, старый лог к тому моменту тоже умирал и вряд ли что-то видел. Его интенсивно заваливали и заваливали из самосвалов. И над моим ртутным захоронением нарастал многометровый, надёжный слой земли. А всё же стыдно мне... Засыпали практически целиком. Лишь тот лобастый склон слегка торчит, как плешь, а из-под края насыпи толстенной вверх тянется несколько живых ивовых прутиков.
  
  Потомки тех ветвей, что на лету трамвайном уклончиво меняли убежденья... Так сказанул мой брат когда-то. Я лишь запомнил.
  
  Трамвай ещё ходил здесь долго, но очень плавно и больше не нырял - ведь некуда уже. Я очень горевал, что нет теперь трубы и всё к чертям зальёт. Но не залило, а только так, чуть-чуть: со стороны парка стоит дольмен бетонный, а в нём журчит подземный водопад. Не знаю как, но, вроде, всё стекает. И слава Богу!
  
  И вот, уж на месте Коровьего лога громадная система транспортных развязок. Здесь хитро и с размахом всё переплелось: железная дорога, трамвайный путь и автострада. В разных уровнях - с ума можно сойти! Только пароходам ещё осталось подходить сюда, а впрочем, ведь был и план: речной трамвайчик по Воронежскому морю с одним из дебаркадеров - 'Берёзовая роща'. Всё ещё может быть. И уж совсем фантастикой какой-то вознеслись две огромные автомобильные эстакады, продолжающие линию грандиозного моста высоко над парком. Их изящные изгибы, как и положено настоящим волшебным трассам, очень долго никуда не вели и можно было только любоваться. Всё это вместе с самим Северным мостом, пожалуй, масштабнее любых конструкций города. С самолётов видать. И со спутников, наверно, невооружённым глазом. А может и с Луны, которая частенько здесь гуляет? Вот и опять взошла над грациозным жестом эстакады... Всё помнит...
  
  Как за полвека изменился ты, мой лог! Ах да... уж лога нет. Название почти забыто... Одна легенда.
  
  
  Фото из архива Владлена Вороненкова (1926 - 1998)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"