Саша проснулся, сладко зевнул и потянулся. Просторная комната была залита солнцем. Через тонкую проволочную сетку, заменявшую летом балконную дверь, налетал ласковый ветерок. Саша сел на кровати. Уже год, как он перебрался из маленькой комнаты на втором этаже сюда, в мамину спальню на третьем, и спал теперь на настоящей "взрослой" кровати с деревянными спинками.
У противоположной стены стояли две кровати, мамина и папина. Сейчас там спала только мама -- отца Саша видел теперь все реже и реже. Он не знал точно, почему это было так; из обрывков разговоров взрослых он сделал вывод, что папа теперь постоянно работает за границей. И своему другу Ваське, с которым они вместе ходили в летний детский сад дачного поселка Михайлов Увал, он как-то похвастался, что его папа -- иностранец. Васька рассказал об этом своим родителям, а от них это вернулось к Сашиной бабушке. Баба Таня потом долго объясняла Саше, что у него самый обыкновенный, настоящий русский папочка, а никакой не иностранец.
Нельзя сказать, что Саша очень уж скучал по отцу. Папа был очень молчаливый, замкнутый, и никогда не играл с Сашей. Общаясь с ним, Саша чувствовал себя как-то неловко, словно чувствовал, что папа отбывает некую повинность, разговаривая с сыном. Недостаток отцовской любви и заботы с лихвой восполнял дед Саша -- мамин папа, а также появившийся в Сашиной жизни год или полтора назад мамин друг дядя Дима.
С дядей Димой всегда было легко и приятно. Он постоянно придумывал разные интересные игры, рассказывал Саше такие сказки и истории, которые нельзя было прочитать ни в одной книжке. Саша недоумевал, почему его так не любят прабабушка Ефросинья и горничная тетя Сима? Даже дед, без сомнения, самый умный человек на свете -- и тот недолюбливает дядю Диму.
Саша встал с кровати и начал одеваться. Мама зашевелилась. Саша, схватив то, что он еще не успел одеть, выскользнул из комнаты.
Он, по обыкновению, играл в кабинете деда, когда его слух привлек доносящийся из-за закрытой двери громкий разговор между мамой и тетей Симой. Насколько он мог понять, тетя Сима была недовольна тем, что приезжавший на выходные дядя Дима оставил после себя слишком грязное постельное белье, и высказывала свои претензии маме. Мама кричала на нее все громче, потом перекинулась на бабушку. Они ушли с ней наверх, в одну из спален, и до Саши долетали отдельные выкрики.
Саша не на шутку перепугался. До сих пор он думал, что взрослые ведут себя так только в кино. Но там ведь все понарошку, там играют артисты, а на самом деле так не бывает, не должно быть! Разве может, разве имеет право мама так кричать на бабушку? Если ей так хочется, пусть лучше кричит на него, Сашу. Взрослые часто ругают детей, и это в порядке вещей, но... Нет, не может быть! Он своими ушами услышал плач!
Потом все стихло. Саша застыл посреди кабинета и боялся пошевелиться. Потом на цыпочках подошел к двери, тихо отворил ее и вышел на лестничную площадку. Из кухни раздавались всхлипывания тети Симы.
Вдруг распахнулась дверь наверху, послышались быстрые шаги. Саша, еще не видя, кто идет, сразу понял, что это мама. Почему вдруг она стала так громко топать при ходьбе? Может быть, нарочно, чтобы напугать всех еще больше?
Мама спустилась вниз.
-- Саша! Иди сюда!
Саша на дрожащих ногах пошел к лестнице.
--
Бегом! -- отрывисто приказала она, поднимаясь обратно наверх. Саша ускорил шаги и поднялся вслед за ней. Они вошли в спальню. На маминой кровати Саша увидел раскрытый чемодан, в котором в беспорядке лежали мамины вещи. Рядом молча стояла баба Таня. Мама подошла к чемодану и стала запихивать в него одежду.
--
Собирайся, поедем в Москву!
"Мама шутит?!" -- Саша отчаянно уцепился за эту мысль. Как же так? Сейчас лето, а в Москве совершенно негде купаться и не с кем играть! Скоро должен заехать за ним на машине Васька. Значит, они напрасно будут сигналить у ворот?! А потом Ваську отвезут в детский сад одного, и он будет там играть без него, Саши? Нет, конечно же мама шутит!
Тут бабушка сказала:
--
Ну Ирочка, зачем ты? Что ты там будешь делать с Сашенькой?
--
Я не знаю, что я буду делать, но в этом доме он не останется!
--
Ирочка, сейчас такая жара. Ребенок весь день будет сидеть один взаперти, а здесь...
--
Мама, я сказала, что здесь, в этом доме, он не останется!
--
Сашенька, иди покушай, -- обратилась к нему бабушка.
Саша счел за благо последовать ее совету. Он сидел внизу, в столовой, на своем обычном месте, и давился завтраком. Подошла тетя Сима, ничего не сказала, только вздохнула и погладила его по голове. Потом пришла бабушка, а вслед за ней в столовую заглянула мама.
--
Я же ясно сказала, что Саша здесь не останется!
--
Ну, дай же поесть ребенку, -- взмолилась бабушка.
Мама ничего не сказала и вышла. Послышался скрип ступеней лестницы. Саша с грехом пополам доел яичницу и принялся за какао. И тут за воротами раздался такой знакомый автомобильный сигнал. Васька!
Мама не появлялась. Саша поглядел на бабушку.
-- Я пойду? -- моляще-вопросительно сказал он.
-- Беги, -- взгляд ее сказал Саше гораздо больше, чем это короткое слово, -- беги, деточка.
Саша, невольно стараясь ступать как можно тише, вышел из столовой на веранду, спустился по лестнице и бросился бежать по садовой дорожке к воротам. Ура! Он убежал, его никто не потащит в Москву! "Только бы она не увидела меня!" -- молился он про себя, -- "только бы успеть добежать до ворот!".
Он пулей пролетел всю стежку от террасы до каменных ступенек, спускавшихся к асфальтированной дороге. Саша даже боялся оглядываться назад. Ворота все ближе, ближе... Все, он уже открывает калитку! Он на свободе!
Черная "Волга" стояла у ворот. Васька сидел на своем обычном месте, рядом с водителем. Он подвинулся, чтобы дать Саше место. Саша плюхнулся на сиденье, и они поехали.
На полпути к саду их обогнала дедушкина "Чайка". Саша знал, что в ней сидела мама, и на миг испугался -- вдруг сейчас она остановится перед ними, и его заберут-таки в Москву. Но все обошлось: "Чайка" стремительно понеслась вперед и исчезла за поворотом.
После пребывания в детском саду Саша поехал к Ваське. Его большая, напоминающая дворец дача находилась в пятнадцати минутах езды от Михайлова Увала. Огромный участок, заросший лесом, был окружен высоким забором из красного кирпича. Васькин дед работал секретарем ЦК КПСС и пребывал в членах Политбюро, поэтому ездил не на "Чайке", как Сашин дед-министр, а на длинном черном ЗИЛе. И Васька мог не ходить в кино, поскольку все фильмы смотрел прямо на даче, в настоящем кинозале с широким экраном. В играх прошел весь день, и воспоминание об утреннем происшествии отошло на второй план, Но вечером, когда настала пора ехать домой Саша страшно занервничал. Что ожидает его дома? Неужели очередной скандал, да еще ему влетит за то, что он сбежал утром?
Когда "Волга" подъехала к воротам Сашиной дачи, было уже совсем темно. Пьяненький сторож дядя Петя открыл ворота, и машина въехала во двор. Кто там стоит? Да, похоже одна бабушка в своем коричневом плаще. Мама не приехала. Саша вздохнул с облегчением. Пока опасность миновала, но что будет дальше? Саша не хотел встречаться с матерью. Он начал всерьез ее бояться.
2. Саша Волков, 11 лет, ученик пятого класса
-- Ну, Ирочка, ну, маленькая, успокойся, -- лебезила по телефону бабушка, -- если ты не хочешь ехать на дачу -- мы все останемся здесь!
Только этого не хватало! Саше показалось, что он ослышался. Всю жизнь, сколько он себя помнил, Новый год встречали на даче, и вот теперь мама не хочет туда ехать. Значит, прощайте сани и лыжи? Васька тоже не приедет -- какой ему интерес приезжать на каникулах в Москву? Почему, ну почему его мать такая... такая... нет, нельзя называть маму плохой, это отвратительно. Впрочем, вслух нельзя, а в мыслях? Наверное, можно -- все равно ведь об этом никто не узнает.
Он на цыпочках подкрался к двустворчатой двери, отделявшей дедушкин кабинет, спальню бабушки и дедушки и его комнату от остальной части квартиры. Бабушка закрыла эту дверь в самом начале разговора с мамой, как она делала всегда, когда в доме назревал скандал.
Саша вздохнул: скандалы возникали в последние годы часто, причем только тогда, когда дедушка был в отъезде или, как сейчас, лежал в больнице. При нем о чем-либо подобном не могло быть и речи. Мама не смела хотя бы словом обидеть бабушку в его присутствии.
Саша посмотрел через стекло двери на бабушку. Она молчала и так крепко прижимала телефонную трубку к уху, словно боялась, что вопли матери (в том, что это были именно вопли. Саша совершенно не сомневался) будут слышны на всю огромную квартиру. Наверняка сейчас в ее монологе в изобилии присутствует мат.
Саша вспомнил, как полгода назад, летом, бабушка отругала его за одно-единственное матерное словечко. Они тогда гоняли с Васькой на велосипедах, а тетя Сима вышла на террасу и позвала их ужинать. Мчащийся в этот момент мимо террасы Саша так был увлечен погоней за Васькой и ему так не хотелось прерывать это занятие, что он в сердцах брякнул: "Тьфу ты, е... твою мать!". Он произнес это вполголоса и не думал, что тетя Сима его услышит. Напрасная надежда -- у тети Симы был очень хороший слух.
Да, ему тогда здорово влетело. "Откуда ты только знаешь такие слова?" -- недоумевала бабушка. Саша промолчал, хотя вполне мог назвать три первоисточника: приятели-сверстники, сторож с соседней дачи и родная мать.
Бабушка, которая в течение нескольких минут не проронила ни слова, осторожно положила трубку на аппарат. Саша подумал было, что мама закончила кричать и швырнула трубку, но тут телефон зазвонил снова.
-- Да, Ирочка, -- проворковала бабушка, -- нет, что ты, я не бросала трубку! Нас просто разъединили! Ну, что ты, Ирочка... Ну, маленькая, успокойся...
Она снова положила трубку так осторожно, словно боялась, что та взорвется. Саша тихонько отошел на несколько шагов назад, чтобы его не уличили в подслушивании, а затем обычным шагом направился к двери.
--
Когда мы поедем на дачу? -- спросил он как можно наивнее. Бабушка, которая до этого сидела, устремив взгляд куда-то в окно, посмотрела на него и тут же отвела глаза.
--
Мы, наверное, будем встречать Новый год здесь, -- сказала она.
--
Почему?
--
Н-ну, -- замялась бабушка, -- здесь лучше. Саша ничего не сказал и ушел в свою комнату. Ну почему его до сих пор все считают маленьким? Он прекрасно разбирается во внутрисемейных отношениях. Мама плохо относится к тете Алисе и дяде Коле и не хочет с ними встречаться, тем более вместе праздновать Новый год. А главное -- она не выносит, когда все вокруг не пляшут под ее дудку. Только при чем здесь он, Саша? Ему-то все равно, приедут они на дачу или нет. Если мама так уж не хочет их видеть -- на здоровье, пусть остается в Москве. Если угодно -- пусть хоть все они останутся здесь: Саша будет доволен обществом бабушки, няни, горничной тети Симы, поварихи тети Ефросиньи и сторожа дяди Миши. Дедушка... если бы он не болел! Саша не видел его уже недели две. Когда дедушка был дома, мама становилась шелковой и пушистой.
Саша сидел и думал об этом и о многом другом. Постепенно он так разбередил себе душу, что заплакал. Вошедшая в его комнату бабушка перепугалась и принялась его успокаивать.
-- Сашуня, ну что ты? Ну успокойся! Ну не надо, маленький, -- приговаривала она. Саша заплакал еще горше, теперь уже от жалости к бабушке и от сознания собственного бессилия. В конце концов, ведь бабушка -- мама его мамы! Разве она не может поставить ее на место, даже прикрикнуть, чтобы та вела себя как следует? Ведь сама же страдает, а вместе с ней плохо становится и ему, Саше! Почему бабушка такая покорная и тихая? Почему она боится маму? Почему вообще маму боятся все, кроме дедушки? Даже ее новый муж, которого Саша без стеснения называет "жирным", и тот не обижается -- даже он предпочитает не связываться с ней.
--
Почему мы не поедем на дачу? -- сквозь слезы спросил Саша.
--
Мама не хочет, -- вздохнула бабушка.
--
Но мы никогда не встречали Новый год в Москве!
-- Ну что ж делать, Сашуня... Попробуй уговорить маму. Позвони ей и скажи: "Мамочка, милая, давай поедем на дачу!".
"Мамочка", да еще "милая"?! Нет, Саша не мог произнести эти слова. Он вообще никогда и ни в чей адрес не произносил таких уменьшительно-ласкательных слов, считал их приторными и сентиментальными. Даже горячо любимый дедушка был просто "деда". А обратиться так к матери, которая... которая кричит так, что у Саши подгибаются колени и холодеет в груди, которая при этом ругается матом, как соседский сторож? Нет, он никогда этого не сделает! Это унизительно!
Он сидел и молча плакал, а бабушка снова говорила по телефону. Саша прислушался. Она разговаривала со Станиславом Васильевичем, маминым мужем.
-- ... да-да, представляете, Стас, какой кошмар! Сашуня, бедный, плачет, я тоже в полном расстройстве. Попробуйте поговорить с Ирой, может быть, она успокоится и согласится поехать...
"Жирному", видимо, удалось-таки повлиять на маму. На следующий день счастливый Саша бережно укладывал в обширный багажник "Чайки" кожаный футляр с восьмимиллиметровым кинопроектором "Русь". Этот дедушкин подарок на последний день рождения, предмет зависти многих Сашиных друзей, он все время таскал с собой из Москвы на дачу и обратно вместе с бобинами с собственноручно снятыми фильмами.
Вскоре все вещи были уложены, и машина, проехав по Большому Афанасьевскому переулку, свернула в Сивцев Вражек и остановилась у одноподъездного дома, где жила Сашина мама со своим мужем. Саша с бабушкой поднялись в квартиру. Встретившая их мама была настроена довольно мрачно -- это было ясно при одном взгляде на нее. Она сухо поздоровалась с бабушкой и Сашей. Станислав Васильевич, напротив, был деланно-оживлен, он так и сыпал шуточками.
В целом поездка прошла спокойно, но Саша чувствовал, что спокойствие это временное. Машина промчалась по Рублево-Успенскому шоссе и у милицейского поста повернула направо. Миновав мост через замерзшую Москву-реку и крутой поворот налево, "Чайка" въехала в дачный поселок Михайлов Увал. Наконец-то! Саша смотрел на мелькающие по обеим сторонам дороги заснеженные деревья и дачи, из окон которых лился уютный теплый свет.
Благоухающая свежая елка уже была установлена на своем обычном месте, в столовой, между телевизором и большими напольными часами. Рядом на полу стояли две картонные коробки с украшениями. Саша залюбовался елкой: та, что стояла в маминой квартире, не шла ни в какое сравнение с этой красавицей. Неужели мама была готова променять свежий воздух, роскошную елку из ярославских лесов, такую приятную подмосковную новогоднюю тишину на городской шум и жалкую, купленную на базаре елку с неинтересными игрушками только ради того, чтоб не встречаться с тетей Алисой и дядей Колей? Саша вдруг подумал, что мать его ведет себя как избалованная, капризная девчонка. Он вспомнил, как мамин друг дядя Дима, который куда-то исчез года два назад, часто говорил ему, что нужно всегда в первую очередь думать о других и лишь во вторую -- о себе. Получается, что мама в первую очередь думает о себе -- она ведь не только не хотела приезжать сюда сама, но и противилась приезду бабушки и его самого. Ради своего каприза она хотела лишить его удовольствия. А он, Саша? Можно ли сказать, что в данном случае он тоже в первую очередь думал о себе? Разве он заставлял ее ехать на дачу? Не хочет -- не надо, могла бы остаться в Москве. Вся беда в том, что мама почему-то считает его своей собственностью. Да, конечно, он ее сын, но ведь прежде всего он человек, он свободный! А сколько раз во время скандалов мама угрожала бабушке, что заберет Сашу к себе, в квартиру на Сивцевом Вражке, как будто он -- какая-нибудь вещь или раб!
Вечером Саша собрался было наряжать елку, но мама сказала, что лучше начать это делать вместе с нею завтра, а сейчас все (Саша мельком подумал, что под всеми подразумевается она) очень устали. Он не стал спорить и пошел спать.
Утром 31 декабря 1977 года Саша сидел в столовой перед телевизором и смотрел мультфильмы. Потом он, не зная, чем себя занять, спустился вниз, в бильярдную, и смазал установленный там шестнадцатимиллиметровый звуковой кинопроектор, а заодно перемотал на начало присланный из кинопроката фильм. Время приближалось к одиннадцати, а мама и не думала вставать. Саша подождал еще немного и решил начать наряжать елку. Елка большая, игрушек много, так что маме работы тоже хватит.
Он закреплял на ветке девятую или десятую по счету игрушку, когда наверху хлопнула дверь. Послышались тяжелые шаги на лестнице. При этих звуках у Саши привычно похолодело в груди и появилась слабость в ногах. Если мама с утра так топает -- хорошего не жди!
Мама вошла в столовую. Судя по ее виду -- суженные глаза за очками, губы крепко сжаты в прямую линию -- настроение у нее было отвратительным. Она подошла к Саше.
--
Почему ты не дождался меня и начал наряжать елку один? Мы же договорились, что наряжать будем вместе.
--
Мне не терпелось... -- пробормотал Саша.
--
Ах, тебе не терпелось! Значит, просьба мамы для тебя пустой звук! -- она повернулась и, тяжело топая, вышла. "Жирный", который во время этого короткого диалога сидел в кресле и читал газету, подмигнул Саше -- дескать, держись, то ли еще будет!
И было. Мама затопала вверх по лестнице и ворвалась в спальню бабушки и дедушки.
--
Я сейчас же уезжаю отсюда! Я не желаю видеть эту б...дь! -- донеслось до Саши. "Началось!" -- подумал он.
--
Я достаточно терпела! Почему я должна в Новый год видеть эту суку и пьяного Николая Ивановича? Это из-за нее я потеряла все свое здоровье, все... мама, почему, когда я с тобой разговариваю, ты ко мне жопой поворачиваешься?! Почему ты молчишь?! Ну скажи, б...дь она или не б.. .дь?! -- ее крики все более напоминали какое-то звериное рычание.
--
Ира, я таких слов вообще не употребляю...
--
Е... твою ма-а-ать!!! -- от ее вопля задребезжал гонг в часах. Распахнулась дверь спальни. Мама затопала вниз. Саша подумал, что она сейчас ворвется в столовую, но она помчалась на первый этаж, к парадной двери. Слышно было, как она изо всех сил дергает запертую дверь. Она что, не знает, что нужно повернуть ключ в замке?
--
Во мать дает! -- сказал Станислав Васильевич, вздохнул, отложил газету и пошел вниз. Он начал что-то говорить маме, та в ответ рявкала. Но видно, он все-таки имел на нее определенное влияние: она перестала терзать ни в чем не повинную запертую дверь, и вскоре они вместе поднялись наверх, в спальню. В столовой появилась бабушка с обычным в таких случаях печально-покорно-замкнутым выражением лица.
Прошло еще минут двадцать или тридцать, и об утреннем спектакле больше ничего не напоминало. Вновь появившаяся в столовой мама, как ни в чем не бывало, принялась щебетать. Ах, надо нарядить елку, ах, у нас ведь год лошади -- пусть Сашенька для всех нарисует подковы, ах, как она с детства любит встречать Новый год и т. д.
Саша вздохнул с облегчением. Пронесло, опять пронесло! Главное -- это пережить сегодняшний и завтрашний день, а потом мама с "жирным" уедут в Москву и до выходных ему обеспечена спокойная жизнь! Наверняка к нему приедет Васька, и они будут гонять на санях, а потом поедут на дачу к Ваське, и может быть, посмотрят новый фильм про Джеймса Бонда. Да, жизнь хороша -- особенно когда рядом нет... нет, нельзя, он не имеет права так думать!
3. Саша Волков, 14 лет, ученик восьмого класса
Притаившись на верхней площадке лестницы, Саша вслушивался в разговор, который бабушка вела с матерью по телефону. Он часто делал так -- это был единственный способ узнать то, что, по непонятным причинам, от него старались скрыть. Это было просто смешно -- он начал прекрасно во всем разбираться очень давно, когда на безоблачном небосклоне его детства начали появляться первые свинцовые тучи. Именно тогда, восемь лет назад, когда он еще не ходил в школу, он понял, насколько тяжело ему будет жить со своей матерью. Так и вышло -- в периоды разрывов матери со своим вторым мужем, "Жирным", она не желала жить одна в своей квартире на Сивцевом Вражке и перебиралась в Большой Афанасьевский, в квартиру бабушки. Тогда Сашина жизнь превращалась в сплошной кошмар, особенно по воскресеньям, когда он не ходил в школу. Мать вставала очень поздно, в девяти случаях из десяти у нее было отвратительное настроение, и воскресная тишина взрывалась очередным скандалом с воплями, битьем посуды и примитивным шантажом "я-заберу-Сашу-на-Сивцев-Вражек". Часам к трем дня скандал стихал, как выдохшийся вулкан, и часто навещавшие Волковых воскресными вечерами гости наблюдали идиллическую картину: умиротворенная (слава Богу, до следующего раза все закончилось!) бабушка-патриарх, такая открытая, гостеприимная и душевная хранительница традиций семьи Волковых Ирочка и тихий, вежливый и послушный мальчик Сашенька, любимец женщин бальзаковского возраста, которого они всегда ставили в пример своим своенравным детям...
Да, воскресенья были хуже всего. Но в будни тоже приходилось несладко. В принципе буря могла разразиться не только утром, но и вечером, когда Саша отправлялся в свою комнату спать. Мать металась по квартире, материлась на бабушку, врывалась в его комнату с криком: "Саша, мы сейчас же идем на Сивцев Вражек!". Все это было очень страшно и противно.
Но больше всего Саша боялся, что о маменькиных спектаклях узнают его друзья. Один раз это чуть было не произошло. В школе отменили какой-то урок, и два Сашины одноклассника, Жора Мелехов и Гена Мамедов напросились к нему в гости, несмотря на все его протесты. Мать встала с постели сразу же после того, как они вошли в Сашину комнату. Тут Саше некстати приспичило, и он пошел в туалет, оставив дверь своей комнаты открытой. И, находясь в туалете, он услышал такой знакомый и леденящий сердце вопль. Вот оно! Саша приготовился к самому худшему. Но все обошлось. Наверное, бабушка успела перед очередным извержением сказать, что в доме находятся Сашины друзья. Саша на дрожащих ногах прошел в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь.
--
Волк, ты не слышал? Сейчас такой вопль был, -- сказал Мелехов.
--
Что?., нет, не слышал, -- торопливо, но твердо сказал Саша.
Еще не хватало, чтобы узнали в классе! А Мелехову только дай тему для сплетни -- трепло еще то. К счастью, продолжения не последовало.
Это было больше года назад. Саша учился тогда в седьмом классе. В конце апреля мать совершенно неожиданно помирилась со Станиславом Васильевичем, "Жирным", и они все вместе поехали на майские праздники в пансионат "Лесной дар". Сказать, что Саша тогда был рад -- значит не сказать ничего. Он ликовал! Теперь мать с отчимом будут жить на Сивцевом Вражке, а в большой квартире бабушки воцарятся мир и спокойствие. Он предпочел бы не вспоминать те семь месяцев, которые они с матерью провели в одной квартире. Да, все началось в конце сентября семьдесят девятого. В одно прекрасное воскресенье мать и отчим должны были пожаловать на воскресный обед. Пришла же одна мать, Саше, как всегда, ничего не сказали, но он прекрасно все понял. Только тогда он не думал, что все растянется больше чем на полгода. Мать раскрылась в полной своей красе. Ситуация в семье не могла не сказаться на школьной жизни Саши -- он стал плохо учиться, у него появились проблемы в отношениях с одноклассниками. Потом, правда, все пришло в норму... Нет, ему вовсе не хотелось переживать все это вновь! Но, судя по долетавшим до него обрывкам телефонного разговора, мать решила опять разойтись с "Жирным".
-- Да, Ирочка... конечно... конечно, поезжай, развлекись...
Итак, мать поехала зализывать душевные раны к какой-то своей подруге. Саша вернулся в свою комнату. Все, спокойная жизнь кончилась. Завтра она приедет сюда, на дачу в Мурашевке, и тут начнется...
Мать действительно приехала назавтра, "обрадовав" Сашу и бабушку известием, что она взяла накопившиеся отгулы, чтобы побыть с ними на даче.
--
Ой, как хорошо! -- защебетала бабушка так, как будто ее ликование по данному вопросу могло свести на нет грядущие спектакли одной актрисы, -- как чудно!
--
Сашуня, а ты рад? -- спросила мать. Она улыбалась, но ее прожигающие насквозь глаза за очками говорили другое: "Только попробуй сказать, что ты не рад\ Нет, конечно, ты этого не скажешь, но я чувствую, что в глубине души ты не рад! Ты боишься меня, но не уважаешь! Но я заставлю тебя уважать меня! Я твоя мать! Ты никуда не уйдешь и не спрячешься от меня!"
Потянулись дни. Лето 1981 года было третьим по счету, которое они проводили в поселке Мурашовка после того, как их попросили освободить дачу на Михайловом Увале. Сашин дед умер, и бабушке предоставили половину скромной деревянной летней дачи.
Погода стояла сухая и теплая, в клубе дачного поселка шли интересные фильмы, в библиотеке Саша набрал много книг. Как хорошо можно было бы провести время! Но...
Первая ласточка не заставила себя ждать. В одно из воскресений, когда на даче были тетя Алиса и дядя Коля, матери нужно было поехать на работу. Накануне она предложила Саше отправиться вместе с ней, чтобы он смог посидеть в телевизионной аппаратной во время эфира и посмотреть на работу режиссера, коим была она. Безусловно, это было весьма интересно, и если бы не хорошая погода, Саша бы с радостью согласился. Но сейчас ему совершенно не хотелось тащиться по жаре в Москву, а потом еще и обратно. Он отказался. В тот момент мать даже не особо настаивала. Но она имела обыкновение, проснувшись на следующий день, долго валяться в постели и прокручивать в памяти самые различные эпизоды из прошлого, близкого или далекого, и эти утренние воспоминания часто вызывали у нее очень бурную реакцию, тогда как накануне она отнеслась бы к ним со спокойствием. Так случилось и на этот раз. Она встала поздно, вышла в своем затрапезном халате (Саша мысленно называл его "скандальный"), и, увидев Сашу, прошипела:
-- Саша, меня очень огорчило, что ты совершенно не проявил интереса к работе своей мамы.
Она поджала губы, вышла из дома и уселась за садовый столик, который бабушка уже накрыла к завтраку. Саша смотрел, как она, нарочито чавкая, ела геркулесовую кашу (для хорошего цвета лица), потом пила кофе (не растворимый, а зерновой -- бабушка покупала его исключительно для нее), и с отчаянием думал, что скандал сегодня неизбежен, как снег зимой.
Дело осложнялось еще и тем, что по выходным заказ предоставленной бабушке машины из совминовского гаража был сопряжен с большими сложностями (а ездить на электричке мать "не могла" -- ей там, видите ли, становилось плохо), и бабушка, с соизволения своей дочери, попросила дядю Колю вызвать служебную машину с его работы. Дядя Коля, которого мать, мягко говоря, недолюбливала, был рад хоть чем-то заслужить ее благосклонность. В назначенное время машина пришла. Мать, естественно, была не готова. Прошел час, полтора... Мать все наводила марафет в своей комнате. Дядя Коля занервничал: машина не персональная, может понадобиться в любой момент для более важных дел. Он имел неосторожность высказать свое недовольство тете Алисе -- не самой матери, нет, он отнюдь не был врагом себе. Однако мать каким-то образом услышала его. Саша вздрогнул -- распахнулась дверь ее спальни, загрохотали шаги по лестнице. Разъяренная мать влетела на веранду.
--
Мама, я не желаю больше пользоваться одолжениями, которые мне изволит делать Стаднюк! -- налетела она на бабушку. Стаднюк -- это была фамилия дяди Коли. -- Эти сволочи сначала сделают так, что я буду вынуждена воспользоваться их помощью, а потом двадцать лет будут это вспоминать. Здесь больше не будет ни моей ноги, ни ноги моего сына! Саша, собирайся!
--
Ирочка, ну тогда мы все поедем в Москву, -- сказала бабушка, -- мы сейчас быстро соберемся и поедем.
--
Нет, ты можешь оставаться с любимой доченькой Алечкой и Николай-Иванычем! Ты себя очень комфортно с ними чувствуешь! А мы с моим сыном уедем! Саша, ты слышал, что тебе говорит мама?! -- она вылетела из дома и зашагала к машине, возле которой прохаживался в нетерпении водитель -- молодой парень с простодушным лицом.
Саша взял подаренный в честь окончания восьмого класса магнитофон, кассеты и вышел на крыльцо дачи.
-- Сашенька, подожди.
Бабушка скрылась в своей комнате. Вскоре она появилась с чемоданом и сумками.
-- Возьми, пожалуйста, чемодан.
Саша поднял чемодан и пошел к машине. Бабушка шла за ним. Мать, оказывается, и не думала садиться в машину -- стояла рядом, приняв излюбленный в таких ситуациях вид -- руки в боки, губы сжаты по-лягушачьи, глаза за очками извергают пламя.
--
Мама, я же тебе сказала, чтобы ты оставалась!
--
Ну, Ирочка, мы все поедем...
-- Саша! Объясни этой старухе, чтобы она не ломала комедию на глазах у посторонних! Это было справедливо. Она только ошиблась в лицах -- употребила третье вместо первого.
Саша заметил, что водитель отошел подальше от машины, а отдыхающие в саду соседи (они занимали другую половину дачи с отдельным входом) стали проявлять интерес к происходящему. Бабушка открыла заднюю дверцу машины и поставила сумку на сиденье. В следующую секунду сумка оказалась на земле.
--
Пре-кра-ти надо мной издеваться!!! -- в голосе матери стали проскальзывать хорошо знакомые истерично-звериные нотки.
--
Ну, Ирочка, мы все поедем, -- повторила бабушка. -- Мы... мы просто поедем все вместе.
--
Мама, ты хочешь, чтобы мне было плохо?! Со мной поедет мой сын!!!
--
Ну, Ирочка, у ребенка был такой тяжелый год. Он же сдавал экзамены, пусть отдохнет. Мать обратилась к Саше:
--
Саша, ты хочешь отдыхать, или чтобы твоей матери не было плохо?
"Да, да! Я хочу отдыхать! Мне плевать на твое здоровье! Ты -- стерва! Садистка! Я тебя ненавижу!"
--
М-м-м... Чтобы тебе не было плохо...
--
Тогда ты поедешь со мной!
--
Ира, мы все поедем, -- голос бабушки вдруг обрел необычную для нее твердость. Саша понял, что бабушка одержала победу. Мать, видимо, озадачило и где-то напугало это не характерное для бабушки поведение. Она выдержала паузу и изрекла:
--
Я еду одна. Саша, оставайся здесь. Это просто очередная проверка на вшивость.
Саша отнес чемодан и сумки обратно в дом. Мать хлопнула дверцей, "Волга" развернулась и уехала. Все перевели дух.
-- Да, чтобы я еще раз заказал для нее машину... -- дядя Коля покрутил головой. А Саша подумал: что было бы, если бы дед не был министром? У них была бы самая обычная семья, не было бы никаких продуктовых пайков, никаких госдач, пансионатов и поликлиник Четвертого управления, никаких машин из совминовского гаража. Может быть, тогда мать не была бы такой? Кто ее знает? Да и зачем гадать, "если б было да кабы"... Важно то, что есть, и будет еще много-много лет.
Ближе к вечеру этого злополучного дня мать позвонила с работы и сказала, что остается в Москве, "раз меня на даче никто не хочет видеть". Бабушка, которая к этому времени успела несколько раз пропустить через себя утренние события и испугаться всплеска собственной смелости, залебезила, что "мы с Сашенькой тоже приедем". Дядя Коля снова заказывать машину. На этот раз пришла не "Волга", а пропахший бензином "уазик" -- что поделаешь, вечер воскресенья, все машины в разъездах. Таким образом, Саша оказался-таки в Москве. Впрочем, долго они там не пробыли. Ирина Александровна получила необходимую порцию энергии и теперь могла позволить себе сыграть роль любящей матери и заботливой дочери. Через два или три дня они вновь отправились на дачу. Все началось сначала. А Саша только и мечтал о том, чтобы поскорей стать совершеннолетним и независимым.
4. Александр Волков, 17 лет, студент первого курса.
Саша с замиранием сердца смотрел, как Епифанов, одноногий преподаватель кафедры физики по кличке "Джон Сильвер", выводит в его зачетке "хор.", сопровождая оценку своей замысловатой подписью. Все, последний экзамен позади! Завтра они переезжают на дачу в Мурашовку, а сейчас он пойдет в кино. Можно было бы забежать в "Капкан" или "Карбюратор" и хлебнуть пару-тройку-пятерку-десятку кружечек пива, но одному скучно, а у Костоломова сегодня экзамена нет и отлавливать его в институте бесполезно. Ладно, сходим в кино.
Он с удовольствием посмотрел в кинотеатре "Стрела" повторно выпущенный в прокат старый фильм "Капитан" с Жаном Маре и направился домой. На следующий день мамаша, как всегда спросонок сопливо-гугнявая и напоминающая манерами избалованную капризную девицу-подростка -- ей ведь так хотелось выглядеть девочкой -- попросила его поставить что-нибудь из современной музыки. Бабушка куда-то отлучилась, и таким образом главный козел отпущения отсутствовал. Саша, стремясь до бабушкиного прихода свести на нет потенциальную энергию ежеутреннего мамашиного раздражения, поставил "Депеш Мод". Мамаша некоторое время слушала музыку, а потом вдруг заметила, что работает не маленький Сашин кассетник, а большой катушечный "Тандберг", купленный еще лет двенадцать назад Сашиным дедом в двухсотой секции ГУМа.
--
Сашенька, а это что за катушка?
--
Да это одна из старых...
--
Ты что, стер старую запись? --- Да.
--
А что там было раньше? -- в голосе зазвучал металл, а губы сжались в узкую полоску.
--
Да то же самое, что и на остальных -- то ли Джеймс Ласт, то ли Поль Мориа...
--
Почему ты стер запись? -- она повысила голос.
--
А где я возьму чистую катушку? Она двадцать рублей стоит.
--
Как ты смел стереть запись?! Ты что, не понимаешь, что это память?! Кто тебе вообще дал право распоряжаться этими записями, которые специально для деда записывал его сотрудник? Саша, я хочу знать точно, что было на этой катушке раньше!
--
Я не помню...
--
Вспомни!!! Или ты вообще больше не подойдешь к "Тандбергу"! И твой магнитофон я у тебя тоже заберу!
Саша молча смотрел на нее.
-- Саша, я тебя спрашиваю, что было на катушке, которую ты стер?!
Саша продолжал молчать. Он давно уже для себя решил, что это -- наилучший способ воздействия на мать: с одной стороны, не надо лебезить и оправдываться, с другой -- мать от этого распалялась еще больше, отчего он испытывал злорадство. Вот бы она лопнула от злости! Плохо только, что при этом почти всегда присутствовала бабушка, и в конечном итоге вся грандиозная энергия мамашиных истерик обрушивалась на нее.
-- ТЫ ДОЛГО СОБИРАЕШЬСЯ МОЛЧАТЬ?!
Саша молча повернулся, быстро подошел к входной двери, открыл ее, вышел на лестничную площадку и ринулся вверх по лестнице. Мамаша, как была в ночной рубашке, бросилась за ним.
-- Саша, стой! Саша, я приказываю тебе остановиться!
Он поднимался все выше и выше, надеясь, что мать все-таки образумится и вернется в квартиру -- ведь ее может застать в таком виде кто-нибудь из соседей. Но мамаша настолько завелась, что пренебрегла элементарными правилами приличия и продолжала с энергией и упорством бульдозера, тяжело топая, преследовать Сашу. Он уже достиг последнего этажа и в отчаянии нажал кнопку вызова лифта. Черт, почему он побежал вверх, а не вниз! Был бы уже на улице, мать вряд ли посмела бы последовать за ним в ночной рубашке на глазах у всего подъезда. Впрочем, кто ее знает! За свою жизнь Саша убедился, что в таком состоянии мать способна на многое.
Как назло, лифт был на одном из нижних этажей. Саша понял, что он все равно не успеет дождаться лифта и вообще ведет себя глупо, и начал спускаться вниз. Он встретился с матерью на площадке десятого этажа.
-- Не забывай, что тебе семнадцать лет, -- запыхавшись, выпалила она, -- пошли домой.
Они молча вернулись в квартиру. Мать ушла в ванную, а Саша закрылся в своей комнате. Он ругал себя на все лады. Почему в отношениях с матерью он всегда проявляет мягкотелость и нерешительность? Ведь он уже не ребенок. Он вполне способен поставить ее на место. Неужели тот страх, который он испытывал к ней с детства, настолько пропитал его душу? Ему казалось, что мать имеет гипнотическое влияние на него. Один только особенный взгляд, одно слово -- и у него подгибаются колени и язык прилипает к гортани. Да в конце концов, кто она такая?! Такой же человек, как и все остальные. Почему и бабушка, и он, Саша, так подобострастно относятся к ней? А она как будто чувствует, что ее боятся, и заводится от этого еще больше.
Вскоре пришла бабушка, и начались сборы. Стало ясно, что перевезти все вещи сразу не получится. Тогда Саша сказал, что сначала он отправится один с большей частью багажа, а бабушка закажет еще одну машину, и приедет позже вместе с матерью.
Саша уселся в забитую вещами черную "Волгу" и поехал в Мурашовку. Несмотря на утренний инцидент, на душе у него было легко. Наконец-то можно позабыть об институтских заботах! Целых два месяца он будет гулять, читать книги, ходить в кино. Наплевать на маменькины амбиции! Он, Саша, намерен отдохнуть, и он отдохнет!
За окном промелькнули жилые массивы Кунцева, Крылатского... У милицейского поста "Волга" повернули налево, проехала под мостом кольцевой дороги, и в машину ворвались запахи июньского леса. Из динамиков встроенного магнитофона Ф. Р. Дэвид убеждал, что с трудом подобранные слова -- единственный способ сообщить даме сердца, что он ее любит.
Немного не доехав до пересечения с Ильинским шоссе, машина повернула налево и вскоре остановилась у небольшой деревянной дачи, окрашенной в темно-оранжевый цвет. Саша быстро разгрузил машину и начал распаковывать вещи. Он провозился с этим довольно долго, но подобное занятие вовсе не было в тягость, ведь чем скорее он с этим покончит, тем спокойней пройдет распаковка других вещей, которые прибудут вместе с бабушкой и матерью.
Часа через три к даче подъехала светлая "Волга". Саша вышел навстречу, чтобы помочь разгрузить вещи. Когда он подошел к машине, то по выражению лица матери сразу понял, что остаток сегодняшнего дня не будет спокойным. Мать внимательно рассматривала свою ногу.
-- Мама, ты посмотри, что ты сделала! Ты меня ударила дверью так, что я была готова влезть на стену от боли! Я до сих пор помню, как лет двадцать пять назад я совершенно случайно стукнула тебя дверцей ЗИМа, и ты подняла такой крик, что мне было неудобно перед шофером! А теперь ты решила отомстить мне?!
"Ну, все -- подумал Саша, -- началось. Теперь она раздует из этого такое, что только держись". И оказался прав.
Некоторое время мать с бабушкой разбирали вещи. Саша пошел наверх, в маленькую комнату под крышей, и прилег на кровать. Снизу раздавались звуки перемещаемых вещей, и за все время не прозвучало ни одной реплики.
-- Мама!!! -- Саша вздрогнул, -- у меня очень болит нога! Вызывай врачей!
Он слышал, как бабушка звонит в медпункт. Он слышал, как к даче подъехала машина "Скорой помощи", как врачи долго уговаривали мать не придавать значения пустяковому ушибу. Потом на какое-то время воцарилась тишина, взорвавшаяся воплем:
-- Мама, ты хочешь моей смерти! Ты так ударила меня по ноге, что у меня наверняка будет тромбофлебит! Ну-ка признавайся, желаешь моей смерти?!
И так далее, и тому подобное. Бабушка лебезила: "Ну, Ирочка, ну маленькая...", мать орала, а Саша в очередной (который по счету? сотый? тысячный?) раз мечтал о том, чтобы мать вдруг умерла (да-да, он хотел этого!), или чтобы ее запрятали в психиатрическую больницу. Почему, ну почему он должен терпеть все это -- скандалы, истерики, угрозы в адрес бабушки ("Вот заберу Сашу от тебя!"), бесконечные и бессмысленные допросы?
Неожиданно внизу все стихло. Саша напрягся, несколько секунд сидел неподвижно, изо всех сил вцепившись в спинку кровати. Потом встал и на цыпочках спустился вниз. Когда он был уже на нижних ступенях лестницы, в кухне послышалась какая-то возня, а затем Саша увидел, как мать вытолкнула бабушку из кухни на застекленную веранду и захлопнула за собой дверь. Его словно окатило холодом. Он знал, что должен сейчас же, немедленно ворваться на веранду и ... но он повернулся и так же на цыпочках поднялся в свою комнату и сел на кровать. Прошло несколько томительных минут полной тишины, затем снизу донесся резкий вопль матери и звук захлопнувшейся двери. Послышались демонстративно тяжелые шаги по лестнице.
-- Саша, -- мать вошла в его комнату, -- я не знаю, как мы будем дальше жить. Решай.
Саша посмотрел на нее. Ненавистная с детства физиономия в очках, сузившиеся глаза, сжатые в капризную полосу губы. "Я что, всю жизнь должен терпеть ее?!"
Саша рывком сел на кровати. Мать по-прежнему сидела рядом, выжидательно глядя на него. Почему вдруг она заинтересовалась его мнением, если она все равно никогда к нему не прислушается? Что же ему делать?! Кажется, он выкинет что-то эдакое, что-то настолько необычное и нехарактерное для мальчика Сашеньки, что может испугать мать. Саша чувствовал, как у него в груди растет горячий ком. Вот он растет, растет, разбухает, заполняет собой грудную клетку, отчаянно рвется наружу...
-- А-а-а-а!!! -- заорал Саша. Мать отпрянула от него, выражение ее лица стало испуганным.
--
Что, Сашенька, что?.. -- растерянно спросила она.
--
А-а-а-а!!! -- Саша повторил вопль, почти испытывая оргазм. Он вдруг почувствовал абсолютную свободу, осознание абсолютной собственной правоты затопило его. Это был горький и сладостный миг. Она -- его мать -- всего лишь человек! Она не властна над ним, над его душой! Еще немного -- и он попросту задушил бы ее или пришиб чем-нибудь тяжелым.
Снизу прибежала бабушка. Саша никогда не видел у нее такого выражения лица, какое было в ту минуту. Смесь горечи, отчаяния и презрения -- абсолютно нехарактерно для нее.
--
Довела! -- обратилась она к матери. Саша только много позже осознал, что это было первое открытое выступление бабушки против матери. До сих пор в подобных ситуациях она осмеливалась только жалобно лебезить.
--
Мама, ты что...
--
Добилась своего!!!
--
Мама, кончай!
По ее интонации Саша понял, что мать не на шутку испугалась и теперь сделает все возможное, чтобы свести этот инцидент на нет. Так и случилось -- через каких-нибудь полчаса ничего внешне не напоминало о происшедшем. Мать улыбалась, сникшая после непривычного эмоционального всплеска бабушка была рада, что все обошлось. Саша, которому больше всего хотелось покоя, послушно выполнил команду "Поцелуй маму!", в душе презирая себя. А вечером, когда мать отправилась на прогулку со своей подругой, а Саша готовился отправиться спать, к нему подошла бабушка.
--
Смотри, -- сказала она, приподнимая пальцами верхнюю губу. На внутренней стороне губы была видна довольно свежая ранка, -- видишь?
--
Это что? -- спросил Саша. Бабушка вдруг отпустила губу и стала смотреть в пол.
--
Я... я тебе потом объясню...
Саша понял, что хотела, но не набралась смелости сказать ему бабушка. Мать ударила ее! Очевидно, это произошло после того, как она втолкнула ее на веранду. Мать уже занимается рукоприкладством! Больше всего ему в этот момент хотелось заявить на нее в милицию. Он понимал, конечно, что из этого ничего не выйдет. Во-первых, у него просто не хватит духу сделать это. Во-вторых, даже если он это сделает, то понадобится как минимум заявление потерпевшей, то есть бабушки, а уж она-то точно никогда на это не пойдет. Ну что ж, все возвращается на круги своя.
И все-таки этот случай заставил мать немного одуматься -- два летних месяца на даче, а затем и два осенних -- в Москве, прошли почти спокойно, без крупных скандалов. Хорошо знающий свою мать Саша понимал, что спокойная жизнь не может продолжаться слишком долго, и рано или поздно разразится новый ураган. Это и произошло, причем именно в Сашин день рождения. Тогда, третьего ноября 1984 года, внутрисемейная сцена чуть было не стала спектаклем для массового зрителя.
Начиналось все хорошо. Мать была весела, оживлена, и с упоением помогала бабушке и Акулине готовить праздничный стол. Но Саше эта ее оживленность внушала опасения. Наученный горьким опытом, он понимал, что в любой момент ситуация может измениться на сто восемьдесят градусов. К сожалению, опыт не подвел его.
Его послали за хлебом. Когда он вернулся, то обнаружил, что атмосфера стала взрывоопасной.
--
Мама, ну почему Алиса Александровна (так она в раздражении называла свою сестру) позволяет себе так себя вести? Что это такое -- звонит, спрашивает: "Салат сделали?" Через пять минут снова: "Горячее сделали?" И все это вместо того, чтобы прийти и помочь!
--
Ну Ирочка, она просто ждет, когда Коля придет с работы, чтобы приехать вместе с ним...
--
Ах ну да, как же без Николай-Иваныча!
Саша ушел в свою комнату. Он молил Бога, чтобы тлеющие угли материного раздражения не вызвали очередной пожар, хотя бы до прихода гостей. При них мать вряд ли решится устроить бесплатное представление. Хуже всего, если гости появятся во время кульминации.
Между тем шум на кухне возрастал. Мать орала, бабушка что-то мямлила. Вскоре мать оказалась в прихожей, у телефона.
-- Звони сейчас же Стаднюкам, чтобы не смели здесь появляться! "Нет!" Саша в отчаянии вылетел из своей комнаты.
-- Мам, ну пожалуйста... -- голос его задрожал. -- ну пожалуйста, не надо! Ну пожалуйста!
Он был в таком состоянии, что сделал то, чего не делал по собственной инициативе уже лет двенадцать -- сам подошел к матери и сам обнял ее.
-- Ну пожалуйста!.. -- он всхлипнул.
-- Хорошо, Саша, не буду, -- мать, кажется, растерялась. Бабушка вышла из кухни, губы ее дрожали.
--
Мама, у моего сына уже второй раз такая истерика! Если это еще будет продолжаться...
--
Ну пожалуйста!!! -- взвизгнул Саша.
--
Все-все, -- сказала мать. Пожар оказался локализован. Саша, успокоившись, поднялся к Сереже Костоломову на десятый этаж, чтобы взять у него мощную магнитолу для танцев, а заодно и хлопнуть двести грамм водки из заботливо припасенной Костоломовым бутылки. Зажевав водку жвачкой, он спустился в свою квартиру. Оказалось, что уже пришел первый гость -- вернее, гостья -- дочь близких материных друзей по имени Виктория, года на два старше Саши. Она преподнесла Саше подарок -- шариковую ручку со встроенными электронными часами. В те времена это была почти диковина. Саша, которому уже было море если не по колено, то уж никак не выше пояса, увел Вику в свою комнату, где они принялись болтать.
Между тем гости собирались. Последними заявились две бывшие Сашины одноклассницы -- Галя Николаева и Костоломовская пассия Лиза Приеде. Обе были в таких нарядах, что даже дядя Коля, который до сего момента смотрел с Сашиным отцом по телевизору футбол и больше ничего и никого вокруг себя не замечал, сказал:
-- Саш, ты б поделился с нами хоть одной девчонкой...
Между тем молодежь как-то незаметно переместилась из Сашиной комнаты в дедушкин кабинет, который играл роль гостиной. Там на полную мощь орала магнитола Костоломова, к которой Саша еще подключил большие колонки от радиолы. Саша, который месяца полтора назад начал регулярно курить, тянул одну сигарету за другой и блаженствовал. Все происшедшее в этот день казалось таким незначительным, мелким! Какое ему дело до материных истерик! С сегодняшнего дня он -- совершеннолетний, и может делать все, что заблагорассудится. Он больше не обязан ни перед кем отчитываться.
Тут его позвали помочь расставить в столовой стулья (он едва успел спрятать в кулаке сигарету, которую собирался закурить). Войдя в столовую, он понял, что назревает очередная буря.
-- Мама, да что же это такое? Как это прикажешь понимать?
Как выяснилось, дядя Коля с Сашиным отцом решили под шумок дернуть коньячку. Сие поползновение было случайно раскрыто то ли матерью, то ли тетей Алисой, имевшей неосторожность ляпнуть об этом во всеуслышанье. Мать все больше заводилась:
-- Николай-Иванычу надо было сказать, что здесь собираются не на пьянку, а на детскийпраздник. Если ему очень хочется напиться -- пусть напивается дома, а здесь есть только сухое вино и коньяк для всех взрослых, а не для него одного!
Саша стоял и смотрел на нее, чувствуя, что трезвеет. Его отец, до сих пор хранящий молчание, подошел к нему и сказал:
-- Не обращай внимания! -- он успокоительно махнул рукой. Саша кивнул и на деревянных ногах покинул столовую.
На этот раз обошлось. Может быть, сыграло роль присутствие Сашиного отца, или наличие большого количества гостей, а может, и то и другое, но буря так и не разразилась. Саша быстро поднял себе настроение бормотухой под названием "Розовый мускат" (за два семьдесят, купленный в винном магазине напротив института), и остаток вечера прошел нормально. Впрочем, он не питал иллюзий относительно будущего.
5. Александр Волков, 22 года, холост, выпускник института.
Существует широко известное поверье: как встретишь Новый год, так его и проведешь. Саша не верил в приметы, поскольку знал об одной особенности человеческой памяти -- вспоминать только те предсказания, которые сбываются. При этом человек искренне убежден, что сработала именно примета, благополучно забывая, что несбывшихся предсказаний всегда гораздо больше.
Однако 1989 год начался так плохо, что, пожалуй, впору было поверить в приметы. 31 декабря мать устроила очередной спектакль (поводом, как и в большинстве случаев, послужил приход тети Алисы и дяди Коли). Праздник оказался испорчен с самого начала. Хуже того -- обычно пожар затихал окончательно, но в этот раз, если придерживаться терминологии пожарных, оказался торфяным -- тлел себе потихоньку, периодически прорываясь на поверхность, и так на протяжении всей новогодней ночи.
А недели через полторы бабушку положили в больницу -- у нее обнаружили нагноение на ноге. Теперь Саша каждое воскресенье ездил с матерью навещать ее в ЦКБ. Эти визиты не приносили ему никакого удовольствия по двум причинам: во-первых, приходилось ловить такси или "левака", а на это уходило очень много времени, а во-вторых, общение с бабушкой сводилось к бесконечному злобному монологу матери. Последняя сидела, закинув ногу на ногу, щурилась сквозь очки и выстреливала пулеметные очереди нелепых упреков и даже оскорблений в ответ на каждую робкую реплику бабушки.
В конце февраля Акулина, бывшая домработница и бывшая няня Ирины Александровны и Саши, упала во время приступа (она давно страдала легкой формой эпилепсии) и получила сильный перелом бедра. Ее забрали в больницу. Мать ездила к ней каждый день, кормила ее, перестилала постель, совала деньги медперсоналу... Саша был в смятении. В его голове не укладывалось это противоречие -- с одной стороны, рукоприкладство и скандалы с матом, а с другой -- такая трогательная забота! Поразмыслив, он пришел к выводу, что по-другому ни мать, ни кто-либо другой на ее месте поступить просто не мог.
Но он понимал и другое. Тот дискомфорт, который воцарился в их доме, должен был рано или поздно привести к очередному взрыву -- уже были подобные прецеденты.
Стало еще хуже, когда пришлось забрать Акулину из больницы -- ее больше не захотели там держать ни за какие деньги. Ее привезли домой и поместили в Сашиной комнате, который перебрался в дедушкин кабинет. В квартире воцарился тяжелый запах лекарств и испражнений: Акулина не могла даже пользоваться судном.
В это время нежданно-негаданно объявилась Настя. Саша познакомился с ней четыре года назад во время зимних студенческих каникул в подмосковном пансионате "Залесье" около Звенигорода. Тогда подобралась неплохая компания: три девицы, в их числе Настя, и три парня, включая Сашу. Он продолжил встречаться с Настей и потом, уже в Москве. Они общались до середины мая, и в результате Саша получил полную отставку, а в придачу -- целый букет "хвостов" в институте. Тогда его не отчислили только чудом (точнее, благодаря тете Алисе, которая там преподавала). Возобновление отношений произошло ровно через год, опять-таки на каникулах; они встречались потом недели три или четыре... и снова Настя вильнула хвостом. Три года о ней не было ни слуху, ни духу, и вот в начале марта он неожиданно услышал ее голос в телефонной трубке. Они договорились о встрече.
Когда мать узнала, что Саша идет на свидание с Настей, ярости ее не было предела. Для начала она вывалила на голову Саши целую кучу причин, по которым он не может встречаться с Настей, главная из которых была: "Тебе надо делать диплом!" -- на что Саша резонно возразил, что диплом у него закрытый, заниматься им он может только на предприятии и только тогда, когда работает Первый отдел, то есть с девяти утра до шести вечера. Видя, что этот довод не сработал, мать по обыкновению начала просто давить. Сгоряча она потребовала, чтобы Саша вернулся домой не позже девяти вечера, потом, сообразив видимо, что в этом случае он может вообще не прийти, назначила другой лимит -- не позже одиннадцати. Саша был уверен, что ею руководит не столько беспокойство за него, сколько желание утвердить свой авторитет. Около месяца назад он собрался идти на день рождения к своему бывшему однокласснику, отчим которого был иностранцем. Мать тогда заявила, что Саше нельзя идти в гости, потому что он учится в оборонном вузе и не имеет права общаться с иностранцами. Саша, разумеется, все равно пошел на день рождения, потому что не считал себя обязанным прислушиваться к подобному бреду. Но теперь происходило нечто похожее.
Саша отправился на встречу с Настей. Они очень мило посидели в кафе, поговорили о жизни, а потом Саша поехал провожать ее на "Сходненскую". Он вернулся домой около часу ночи, и встреча его ждала соответствующая.
Он встречался с Настей около месяца. Домашние проблемы отступили на второй план. Саша все чаще задавался вопросом: а что дальше? У них даже нет места, где они могли бы встречаться наедине -- Настя жила с родителями. Квартира матери на Сивцевом Вражке тоже не подходила -- в ней жила ее подруга, пребывающая в ссоре со своими родственниками. К друзьям Саша обращаться не хотел -- почему-то стеснялся. Лишь пару раз они смогли позаниматься любовью, когда Настины родители уезжали на воскресенье за город.
Настя за три года совершенно не изменилась. И тем не менее Саша чувствовал, что она стала относиться к нему нежно и даже подобострастно. Если раньше ему приходилось прилагать все усилия для того, чтобы поддерживать к себе интерес и не дать Насте повода считать его "домашним мальчиком", то теперь он видел, что Настя буквально смотрит ему в рот и во всем с ним соглашается. Она старательно поддакивала, когда он разглагольствовал перед ней о своих прожектах по созданию собственной кинокомпании, платила в кафе или в кино, если Саша был на мели, и не обижалась, когда Саша слишком торопился после их свидания домой.
Между тем обстановка у Саши дома накалялась. Акулину удалось положить в хорошую больницу в Черноярске -- подмосковном городе, в котором находился завод, носивший имя Сашиного деда. Теперь мать всерьез решила заняться Сашиным "воспитанием". Стоило Саше собраться на очередную встречу с Настей, как мать начинала демонстрировать ему свое отношение к ней -- с каждым разом эпитеты в Настин адрес становились все вульгарнее. Саша понимал, что надо что-то в корне менять, что нельзя всю жизнь молча сносить эти допросы, давления на психику и оскорбления. Но, несмотря на свои двадцать два года с хвостиком, он по-прежнему оставался тем самым "хорошим мальчиком Сашенькой", от которого матери и в голову бы не пришло ожидать хотя бы малейшей непокорности.
Постепенно его стали тяготить встречи с Настей. Он прекрасно понимал, что она ждет от него предложения руки и сердца. Может быть, Настя согласилась бы и на гражданский брак. Но Саша чувствовал себя абсолютно не готовым к этому. Ну, допустим, они поженятся, и что дальше? Где они будут жить? У Саши вместе с истеричкой-матерью, трясущейся над каждым его шагом бабушкой и практически парализованной Акулиной? Или у Насти в двухкомнатной квартире в "хрущобе" на Сходненской вместе с ее родителями? А снять приличную квартиру им было бы явно не по средствам. Нет, он совершенно не готов так круто менять свою жизнь.
В общем, на этот раз расставание произошло по его инициативе. В одно из воскресений в конце марта они с Настей пошли в кинотеатр "Октябрь" на фильм "Роман с камнем" с Майклом Дугласом и Кэтлин Тернер. Затем Саша, который на этот раз был при деньгах (он получил стипендию сразу за несколько месяцев), повел Настю в пиццерию. После нескольких рюмок коньяка Саша заявил, что им не нужно больше встречаться. Дальнейший разговор происходил на улице, в каком-то сквере на скамейке. Настя сидела у него на коленях, а он пытался объяснить ей, почему он пришел к такому решению.
--
Понимаешь, я не готов к тому, чтобы завести семью. Нам придется жить вместе с родителями -- твоими или моими -- а это уже будет не жизнь. К тому же я такой человек, что мне сложно будет постоянно находиться рядом с кем-то еще, я интроверт. У меня слишком часто возникает желание одиночества.
--
Волков, а ты не боишься меня потерять? -- спросила Настя.
--
Боюсь, -- ответил Саша, -- но ведь тебе же будет хуже, если ты станешь моей женой. У меня... гм... весьма своеобразная мама, да и вообще... Нет, Настенок, ничего у нас не получится. К тому же, -- спохватился он, вспомнив их прежние отношения, -- извини, но я тебе не верю. Ты два раза посылала меня, вспомни! Ведь было это?
-- Было. Волков, я ведь на полтора года старше тебя. Ты мне с самого начала очень понравился, но тогда ты был еще маленьким. Сашка, поверь: мне было очень нелегко давать тебе от ворот поворот, но я не видела другого выхода. Я просто хотела дать тебе время, чтобы ты повзрослел. Оказывается, я мало ждала. Ты трахаешь меня, а сам постоянно оглядываешься на часы -- как бы не опоздать домой! Ты думаешь, я этого не замечала? (Саше тут же вспомнилась подобная реплика героини фильма "Забытая мелодия для флейты".) За все время, что мы с тобой встречаемся -- я имею в виду сейчас, в этом году -- ты хоть бы раз нашел для нас возможность поехать куда-нибудь вместе на выходные. Я специально ничего не говорила тебе, думала, что ты сам догадаешься... Ну, раз нет, то и говорить не о чем.
Саша во время ее тирады тупо смотрел вниз. Настя резко встала и молча пошла по направлению к метро.
Саша рванулся было за ней, но передумал. Он сел обратно на скамейку, закурил и погрузился в раздумья.
Права ли Настя? Безусловно. Он слишком зациклен на матери. Он боится сделать что-то вопреки ее воле, боится... да он просто боится ее!С самого детства он находится, как говорят бойцы невидимого фронта, "под колпаком". Его мать контролирует каждый его шаг. Но он уже не ребенок! Сколько можно терпеть этого "Большого Брата"? И сколько можно терпеть домашнюю тиранию матери в отношении бабушки? Мужик он или не мужик, в конце концов?! Способен ли он стукнуть кулаком по столу и рявкнуть так, чтобы все вокруг заткнулись?
Вот сейчас он из-за матери расстался со своей любимой девушкой... м-мда, любимой ли? Тут он, пожалуй, кривит душой. Если бы он любил Настю по-настоящему, то он был бы и сейчас с ней. Он нашел бы для них временное пристанище, в конце концов, занял бы денег и снял квартиру. И еще не поздно догнать Настю... Но поскольку он продолжает сидеть на скамейке и никуда не бежит, вывод один -- он ее не любит.
Саша встал со скамейки и медленным шагом направился к метро. Нет, надо на что-то решаться! Нельзя быть размазней и мямлей. Беда в том, что он никогда не бывает морально подготовлен к "качанию" своих прав в общении с матерью. Всегда все получается как-то неожиданно, причем мать-то, как пионер, всегда готова. У нее слишком хорошо подвешен язык, и она умеет заговорить и подавить его.
Год назад он впервые взбрыкнул -- относительно спокойно, без истерик. Просто объявил голодовку, и все. Тогда, в хмурое зимнее утро, Акулина ворвалась к нему в комнату и завопила шепотом: "Саша, вставай! Вставай скорей! Мама бабушку бьет!" Саша ринулся на кухню, откуда слышались вопли и звон разбиваемой посуды. Мать, вся красная, стояла у стола, губы у нее были сжаты так сильно, что рот скривился и стал похож на акулью пасть; заплаканная бабушка стояла у раковины, а весь пол был усеян осколками. Саша оглядел поле битвы и выпалил: "Я объявляю голодовку! Тебе ясно?!"
Он действительно весь день ничего не ел. Мать периодически названивала с работы, интересовалась у бабушки, "как дела". Бабушка печально отвечала: "Все по-прежнему, Ирочка". Периодически она наведывалась к нему в комнату и уговаривала что-нибудь съесть. Саша, ожесточившись не на шутку, говорил, что это не мать, а какая-то Анна Иоанновна, что он не желает иметь с ней ничего общего и что он с удовольствием бы отрекся от нее. Бабушка, вся в слезах, уходила.
На следующий день мать преподнесла ему плитку шоколада с напутствием: "Восстанавливай силы", после чего продолжила истязание бабушки, правда, уже без рукоприкладства и не с такой энергией, как накануне. Теперь ей в вину вменялось ни много ни мало "подстрекательство любимого сына к выступлению против матери".
Саша вздохнул: воспоминания были не из веселых. Он продолжал медленно двигаться к метро. Как та лиса из басни, он начал заниматься самообманом -- говорил себе, что вовсе не собирался развивать дальнейшие отношения с Настей, что ему и одному хорошо и т. п. На самом деле у него на душе скребли кошки.
Незаметно пролетели апрель и май. В самом конце мая в больнице Черноярска умерла Акулина. Саша видел, что мать, хотя и всплакнула при известии о ее смерти, восприняла это событие с облегчением. Но он не осуждал ее за это: Акулину рано или поздно все равно бы выписали из больницы, а наличие в доме практически недвижимого больного человека создало бы массу трудностей в первую очередь именно для нее.
В середине июня 1989 года Саша защищал диплом. Защита происходила на предприятии, на которое Саша еще год назад получил распределение -- НИИ "Физтехприборостроения" на проспекте Вернадского. Для этой цели был задействован конференц-зал. Саша и его сокурсники получили в Первом отделе предприятия свои "закрытые" дипломы, дождались, пока соберутся все преподаватели, и процесс пошел. Саша нервничал, бегал курить и все спрашивал у секретарши, когда его очередь. Наконец его вызвали. Он развесил на стендах чертежи, взял указку и одним духом отбарабанил вызубренный заранее текст. Доклад был воспринят благосклонно, ему даже почти не задавали дополнительных вопросов. Его труд оценили в четыре балла.
Домой Саша летел, как на крыльях. Все, конец шестилетнему фарсу под названием "получение высшего образования"! Фарсу -- потому что единственной причиной, которая удерживала Сашу от вылета из института за эти шесть лет, было крайнее нежелание носить солдатские погоны. Поэтому он худо-бедно делал домашние задания (не в срок), сдавал зачеты и экзамены (далеко не все с первого раза) и терпел самодурство офицеров-преподавателей военной кафедры. Зато теперь он сможет спокойно поступить на вечернее или заочное отделение ВГИКа, о чем он давно мечтал.
В винном магазине на углу Пречистенки и Зубовской площади Саше удалось почти без очереди купить бутылку вермута. Он "уговорил" ее и отправился в кинотеатр "Горизонт", что на Комсомольском проспекте, где шел американский фантастический фильм "Враг мой". Вернувшись домой, он "догнался" из запасов в баре, благо мать была на работе и ему никто не мог помешать.
Через несколько дней после защиты Саша в одиночку отправился в Мурашовку. Бабушка все еще лежала в больнице, а мать намеревалась приезжать на дачу только на выходные. Итак, теперь Саша наслаждался жизнью -- читал (в библиотеке дачного клуба ему предложили ранее не публиковавшуюся вещь Стругацких "Град обреченный"), ходил в кино, иногда пил пиво (за пивом, правда, приходилось ездить на рейсовом автобусе в Архангельское, за двенадцать километров). Все шло замечательно до того дня, когда бабушку выписали из больницы, и мать приехала вместе с ней на дачу. Тут-то и началось то, чего давно уже опасался Саша. Все накопившееся у матери за полгода раздражение вырвалось наружу. Она устраивала сцены даже при (и в адрес) приглашавшихся на дачу гостях. Так, она ни с того ни с сего наорала на свою приятельницу по институту, приехавшую из Минска в Москву со своим племянником. Она несколько дней подряд изводила своими претензиями старую подругу бабушки, которую сама же пригласила погостить. А Саша молчал, как рыба об лед. Его прорвало только один раз, но и этого было достаточно для того, чтобы мать перепугалась (хотя старалась не показать этого) и на некоторое время заткнулась.
В тот день был, по Сашиной классификации, "торфяной" скандал, нудный, незатихающий, с периодически прорывающимся наружу пламенем. После обеда пламя прорвалось окончательно, и начался классический спектакль.
Саша полулежал на кровати в своей комнатке на втором этаже. Внизу мать вопила на бабушку. В какой-то момент наступила пауза, и он услышал, как что-то рассыпалось по полу. Мать заорала:
-- Подобрать! Сейчас же!
Саша ринулся вниз. Мать стояла в дверях кухни, уперев руки в боки, а бабушка ползала по полу, собирая приготовленную для варенья черную смородину. Саша рассвирепел.
--
А почему бабушка должна собирать то, что ты рассыпала? -- его голос дрожал от ярости.
--
Это что за тон?! -- взвилась мать.
"Нет, она не воспринимает меня всерьез!"
-- Я спрашиваю, по-че-му бабушка должна собирать то, что ты рас-сы-па-ла?! -- Саша говорил очень тихим голосом, чувствуя, как у него сводит челюсть. Видимо, мать что-то почувствовала и струсила.
-- Мама, уйди, -- она вошла в кухню и стала сама собирать с пола ягоды. Бабушка, с беспокойством поглядывая на Сашу, вышла в коридор и встала напротив кухонной двери.
--
Почему все должны столько лет терпеть это?! Я тебя спрашиваю!
--
Говори, Саша, говори... Сейчас все разговорились, в газетах черт знает что пишут, и по телевизору...
--
А сколько можно молчать? Хватит затыкать мне рот! Я буду говорить то, что я думаю и о том, о чем считаю нужным!
--
Знаешь что, ты очень распустился! Распустился и разболтался! Как ты разговариваешь с матерью?! У тебя нет никакого морального права на такое поведение
--
Ах, нет права?!
Саша со злостью стукнул кулаком по косяку двери и ринулся на улицу.
-- Саша! Саша!! Немедленно остановись! Остановись, слышишь?! Я тебе приказываю!